Рассуждизмы и пароксизмы

Поздравляю всех с юбилеем… Большое спасибо оргкомитету за этот замечательный вечер… Будьте здоровы, счастливы и не попадите под машину…

(Речь была выслушана с большим вниманием, прерываясь иногда аплодисментами и криками: «Браво, ура, многая лета, горько, банзай и слава»…

Кое-кто пытался записать рецепт на скатерти вилкой.

Когда было сказано о зеркале, девушки поднесли салфетки к глазам, чтобы промокнуть потёкшую тушь.

По окончанию речи все встали и выпили стоя.

Застолье и выступления на летней веранде продолжились почти до утра с перерывами на выходы из-за столов по техническим причинам, покурить, поговорить за жизнь, размяться и потанцевать.

На эстраде оркестр исполнял известные мелодии, солист и солистка оркестра – популярные песни.

Праздничный вечер завершился десертом, т. е. сладкими поцелуями на прощанье – до следующего банзая, т. е. юбилея).

Камо грядеши…

Вот что такое ум? Возможно – это мысль (логика) и память? Как говорится, умный в гору не пойдёт… Джордано Бруно сгорел. А Галилей остался…

Или что такое, кстати, мудрость? Мудрость – это может быть знание и дидактика? Однако, не всуе. Понятна ли здесь моя мысль неглубокая?

Quo vadis, Domine? Kamo-gryadeshi?.. Камо грядеши, Господи?.. Куда Ты идёшь, Господи? (Иоан. 13:33–36).

Из апокрифических «Деяний Петра» следует, что когда апостол во время гонений императора Нерона на христиан покидал Рим (почти все христиане в Риме были убиты по приказу императора после великого пожара), он, якобы, встретил Христа (на месте существующей ныне церкви Домине-Кво-Вадис), к которому обратился с вопросом: «Куда Ты идёшь, Господи?» (Quo vadis, Domine?). Услышав ответ: «За то, что ты оставил Мой народ, Я иду в Рим на второе распятие», апостол попросил разрешения у Христа идти с ним (Domine, tecum veniam).

По прибытии в Рим Пётр был распят вниз головой и мученически умер.

По нашему, по рабоче-крестьянски сказали бы: куда ты прёшься?..

Нет Нерона и нет Петра, а базилика на Ватиканском холме стоит до сих пор, и у Капенских ворот Рима – небольшая часовня с полустёртой надписью: «» и бюстом Сенкевича – автора романа «Камо грядеши» – который поставили его земляки. Kamo-gryadeshi.

КАмо – ударение на «а». КамО – ударение на «о». КамО – партийный псевдоним Симона Аршаковича Тер-Петросяна. В 1907 году был арестован в Германии, искусно симулировал сумасшествие и нечувствительность к боли. Врачи загоняли ему иглу под ногти. Он не реагировал. Раскаленное добела железо приложили к оголенному бедру испытуемого. Тот же результат. Но профессор заметил, как зрачки у испытуемого расширились. Значит – пациент их обманывает, он чувствует боль. И совершенно потрясенный невероятным терпением и волей арестанта, с раздражением сказал ассистентам, чтобы прекратить мучения Камо, что не выносит запаха палёного мяса…

Воля – это то, что с хрустом ломает «осознанную необходимость», как зверь (собака, волк, тигр или лев) разгрызает кость…

Имеет место быть мнение (как крайность), что если человеку постоянно говорить: – Ты свинья – то он, в конце концов, захрюкает.

С точностью до наоборот (и это уже не крайность, а сермяжная правда жизни): если о человеке не напоминать, то он может даже и не существовал (как было сказано: этого не может быть, потому что этого не может быть никогда или в несколько изменённом виде: нет памяти – нет человека. Кстати, следует согласиться, что все проблемы – от «друга человека» – женщины).

Да вот и пример: кто помнит или что-то знает о Камо, Рахметове, Риваресе и его прототипе, Бруно, Дзержинском, Александре Ульянове… – живших сравнительно недавно или совсем недавно?.. Но о Петре и Павле знает или слышали, читали немалое число людей, глубокомысленно кивающих: – Да, были люди в наше время… Хотя тому – более 2-х тысяч лет, а Павел вовсе даже Савл – жестокий гонитель христиан до того, как стал Павлом…

В своё время был замечательный фильм «Лично известен», но хотя это было недавно, это было давно. Политики не вечны, изменяется политика – всё временно, как сказал бы Экклезиаст или «всё мгновенно, всё пройдёт…» – Пушкин. Церковь вечна… Потому что вечно ожидание людей – если не манны небесной, то хорошей жизни, если не на земле то уж, по крайней мере – на небе.

Соня и другие…

11 января Соня, подойдя к двери – из тёплой кухни на холодную веранду, тихо попросила выпустить её. Потом она с трудом перешагнула порог, сделала полтора шага и легла правым боком на коврик холодной веранды.

Она ушла, чтобы не видели, что она умирает…

Первым из семейства кошачьих у нас появился Пушок. Мама принесла его в носовом платочке от тёти Маруси, которая жила в шахтёрском посёлке шахты № 13, в пригороде Сталиногорска.

Летом мы жили тогда во времянке при строящемся с переменным успехом шлако-заливном доме в посёлке им. Вахрушева, в полутора километрах от города. Дом имел под собой громадный подвал – по замыслу папы – будущую кухню (о моём участии в строительстве и почти смертельном случае со мной же в этом подвале – чуть ниже). Времянка представляла собой деревянное сооружение из одной комнаты, прихожей, кухни, отдельного помещения для животных и птицы, полатями в «бель-этаже» и чердаком, на котором размещалось большое количество кроликов. В «отдельном помещении» также иногда размещались кролики. Помню, на кухне также бывали куры с петушком. А ещё помню, что там один раз видел алюминиевый молочный бидон, в котором, как оказалось, была брага, на выгонке из которой домашнего спирта мне довелось присутствовать. Помню, как папа накапал в столовую ложку продукт дистилляции, поднёс зажжённую спичку, и жидкость вспыхнула невысоким пламенем зловеще-голубого цвета. Теперь я думаю, что указанный дистиллят готовился для частичной оплаты работ на стройке дома.

На полатях спали, там же я спрятался от родительского гнева после пассажа с петушком. Мальчуганом я был подвижным и «любознательным». Когда куры во главе с Петей гуляли по двору, мне – тогда дошкольнику – взбрела в голову мысль – настолько же захватывающая любопытством, насколько глупая – попасть в петуха с некоторого расстояния чем бог послал. С первого же раза или со второго – это у меня не отчётливо – но в Петю я попал-таки. Причём, в такое место и так удачно, что ближе к вечеру, когда родители обнаружили странную и неожиданную дефективность петуха, у нас появился ветеринар, который произвёл какие-то манипуляции с петушком (наверное сделал тому какой-то укол), получил что следует за хлопоты и кажется «угостился» в прихожей времянки.

К тому времени, в предчувствии смертной казни (мама была женщина не сдержанная, к тому же её сынишка проделал брешь в семейном бюджете и чуть ни угробил прекрасного петушка), я «спрятался» на полатях. Из разговора, что происходил между родителями и ветеринаром, я уловил слова о том, что, мол, не трогайте его сейчас – пусть спит (я притворился спящим и признаков жизни не подавал). Не знаю наверное, к кому отнесены были эти слова: ко мне или к спасённому петуху, но, как видите, остался жив (Петя – тоже), пришлось только утром признаться в содеянном.

В строительстве дома принимала участие вся семья – даже я. Например, мы с папой вёдрами носили воду из колодца – метров за 200 от нашего дома, по разрешению хозяев этого колодца. Конечно, было тяжело и неинтересно.

Про «пассаж» в подвале. Подвал был огромный – почти подо всем домом и глубокий: метра 2, приблизительно. Вот там интересно. К слуховому окошку было подставлено бревно, и меня мои непоседливость и любопытство толкнули на это бревно – возможно, чтобы выглянуть в окошко и узнать, что делается на огороде. С бревна я натурально сорвался, а т. к. под ним оказалось битое стекло и голова моя покою мне не давала, то тут же вся детская физиономия была залита кровью, лившейся из раны на лбу.