Рассвет (сборник)
Шрифт:
И именно на нее возложил это задание Иван Петрович. Но как выполнить его, когда с Виктором так обращаются?
Виктор перестал всхлипывать. Минут десять он сидел молча, не отрывая рук от лица. Потом резко поднял голову.
— Хватит! Мне надоела эта игра в кошки-мышки! — со злостью проговорил он.
— Витя, не волнуйся… Мы обязательно найдем тех, кто это сделал. К суду привлечем. Вот увидишь!..
— Да я не об этом! — скривился болезненно. — Мне надоело, что ты водишь меня за нос!
Мысли в его голове путались. Он хотел только одного — завоевать Галину, любой ценой
— Ты, наверное, смеешься надо мной, а я все эти ночи не спал, думал о тебе.
— Обо мне?
— Да, да! О тебе! Я больше не могу! Понимаешь, не могу больше терпеть эту муку! — выдохнул он, и на Галину пахнуло водочным перегаром.
— Ты что, пьян?
— Да, пьян, пьян! И все из-за тебя!..
Галина понимала, что сегодня не миновать признания, но все-таки попыталась перевести разговор на другую тему.
— Ты что, бросил отару? — спросила она.
— Бросил! Пускай ее черти возьмут! Навсегда бросил! Это каторга, а не жизнь. Жара, пыль, солнце прямо в макушку… Тарантул меня чуть не укусил. Паук такой — укусит и смерть. Я спал прямо на земле. Потом ливень начался, я простудился…
— Какой ливень? Дождей же не было.
— Были, не были — все равно!.. Не могу я здесь больше, Галочка, не могу! Я хочу настоящей, красивой жизни для души, хочу нашего счастья! Мы молодые, сильные, нам только жить и наслаждаться, а мы вместо этого влезли в ярмо. Жизнь течет где-то там, мимо нас. А годы проходят, безвозвратно проходят… — торопился он высказаться.
Широко открытыми глазами смотрела Галина на Виктора. Тот ли это, всегда жизнерадостный Витька Костомаров, лучший школьный оратор и активист?
«Нет, просто на него подействовала водка и эти хулиганы. У него расшатаны нервы», — подумала она и сказала как можно мягче:
— Витя, ты пьян. Тебе надо хорошенько отдохнуть. Подумай, о чем ты говоришь?
— О тебе, о себе, о жизни. И не думай, что во всем виновата водка. Я давно хотел тебе сказать: ни за что не поехал бы сюда, в эту дыру, если бы не ты… Галочка, дорогая, самая дорогая, я люблю тебя! — порывисто схватил он руки девушки и начал их целовать.
Галина задохнулась от омерзения, которое наполняло ее. Она не могла произнести ни одного слова. Потом брезгливо выдернула руки.
— Ты пьян и не понимаешь, что говоришь! Повторяю: иди проспись!
— Родная, я всё понимаю. Всё-всё! Все три месяца я только и думал об этом. Думал, что сама опомнишься, поймешь, что наше место не здесь, а в городе! У тебя отец и мать на хороших должностях. Неужели они не устроят? — с пьяной откровенностью говорил он. — Ведь жизнь, Галочка, одна! Это самое дорогое, что есть у человека, и нельзя, пойми, нельзя преступно тратить ее на бессмысленные эксперименты… Надо спешить жить…
— Хватит! — крикнула Галина, наконец, опомнившись. — Я думала, что ты человек, а ты — ничтожество! Что ты мне предлагаешь! Продать совесть? Совесть комсомольца? Да что тебе комсомол… У тебя нет ничего святого, кроме собственной шкуры! Теперь я все поняла, разобралась. Эгоист! Сколько лет ты нас обманывал! Так вот почему ты рисовал мне всех здешних людей такими тупыми! Ты любишь только себя? Три месяца
назад газету со своим портретом и трескучими обещаниями всем знакомым разослал, смотрите, мол, какой я!.. Хамелеон! А теперь?— Галочка, родная!.. — слезливо тянул Виктор.
— Молчи!
— Дорогая, послушай!..
— Замолчи, негодяй! — захлебывалась словами Галина. — Ты позоришь нашу школу, комсомол… Гнилая твоя душонка! Вот когда я тебя раскусила! «Так бы летел и летел на этой машине по жизни! Смена впечатлений, настроений… Жизнь — это счастье!» — повторила она его слова. — Ты хочешь, чтобы кто-то работал, а ты был только пассажиром, нахлебником был? Наблюдать, болтать, летать на крыльях мечты? Но ни крыльев, ни мечты у тебя нет — самая гнилая шелуха! — воскликнула Галина, дрожа от возмущения.
— Галочка, любимая…
— Замолчи! Кто тебе дал право так называть меня?! Таких, как ты, не любят, их ненавидят! Уходи!
Виктор порывисто встал.
— Глупышка, для тебя же хотел лучше!.. Пойми ты: кому нужен твой патриотизм, вернее твое самоотречение, твоя жертва? Ведь жизнь дается только один раз!
— Самоотречение? Убирайся отсюда, слизняк!
— Ах, да! Мало тебе было… — Виктор не договорил. — Хорошо, я тебе еще не то устрою! Не хочешь, так оставайся в своем свинарнике…
— Прочь! — закричала Галина.
В глазах ее было столько ярости, что Виктор испуганно метнулся к двери.
Той же ночью он исчез из села.
Глава двадцать девятая
В октябре прошел первый осенний дождь. Как-то после обеда с востока начала надвигаться огромная сизая туча. Развесив по краям лохматые щупальца, издалека она была похожа на гигантскую медузу.
Но ветра не было.
Бурая, выжженная солнцем земля, так долго ждавшая влаги, насторожилась. Замолкли цикады и кузнечики, притихли птицы, только суслики еще тревожно пересвистывались, словно предупреждая друг друга о надвигающейся опасности.
Туча одним своим крылом закрыла солнце, и сразу потемнело, как вечером.
Легкий ветерок колыхнул сухой застоявшийся воздух над деревней. Запахло дождем. Потом налетел сильный ветер, бурный, порывистый. Заламывая курам хвосты, он погнал их по улице. Домашняя птица, поросята, собаки — все живое бросилось в укрытие.
Крупные, как черешни, капли звонко зашлепали по накатанной дороге. И вдруг ливануло как из ведра.
Минут двадцать стояла сплошная водяная завеса. Быстро переполнились придорожные канавы, лужи пузырились, росли, разливаясь шире и шире. Вода заливала все вокруг.
Ливень прекратился так же внезапно, как и начался.
Ждали хорошей погоды, как обычно бывает после такого дождя, но на следующее утро небо затянуло серой пеленой, и пошел мелкий, как сквозь сито, дождь. Земля размокла. Люди ходили в потемневших плащах и накидках, месили кирзовыми или резиновыми сапогами грязь.
Все работы в поле прекратились. И неудивительно, что на заседание правления в клуб пришло много колхозников. Наиболее активные заняли первые скамьи, а у дверей столпились те, которые просто любили послушать, что решает правление.