Рассыпая пепел
Шрифт:
Так всё-таки, сон или явь?
Проснуться бы уже и навсегда отделаться от этой липкой, паучьей реальности!
— Скажите, если человек на самом деле застрял во времени и не может выбраться, что ему делать? — спросил Гарри.
— Прочтите раздел «О времени» «Продвинутых заклинаний» Эдгара Папюса, — посоветовал Готлиб, — эта книга есть в библиотеке Отдела тайн.
***
Книга оказалась на удивление небольшой и почти не потрёпанной, по сравнению с обычными фолиантами. Раскрыв её, Гарри понял почему: тонкая бумага и очень мелкий шрифт, словно бы специально созданный для того, чтобы
Но ведь только что было десять! Почему время бежит так быстро?!
Гарри сунул в карман мантии книгу и бросился к кабинету министра.
Кингсли уже находился на рабочем месте, с таким же озабоченным видом, что и вчера, и так же обрадовался Гарри.
Содержание разговора не изменилось: Кингсли рассказал о кроте, и Гарри нетерпеливо заявил:
— Твой информатор не врёт.
— С чего ты взял? Мы не можем знать наверняка, — возразил министр. — Нужны доказательства.
— Я их добуду. И вот ещё что: я знаю, где скрываются Пожиратели — в Пещере Волдеморта.
— Но откуда? — изумился Кингсли. — Я ведь только что узнал про крота…
Видно было, что он в замешательстве, и твёрдая уверенность собеседника удивила его.
— У меня есть свои источники информации, — ответил Гарри.
— Но там ведь постоянный пост. Ни один Пожиратель не проскользнёт.
— Если тот, кого мы подозреваем, имеет доступ к распределению дежурств, то он наверняка ставит туда своих людей. А это значит…
— Что ситуация серьёзней, чем кажется. Выходит, некоторые авроры поддерживают банду Мальсибера? — предположил Кингсли.
— Или являются её частью, — заключил Гарри.
— Иногда ты меня просто поражаешь, — восхитился министр. — Если Пожиратели действительно сидят в пещере, то надо предупредить членов Ордена, чтобы были наготове, — предложил Кингсли.
— А я займусь нашим парнем, — решительно заявил Гарри.
Идея с дезинформацией Кингсли понравилась, он заметил, что сам подумывал об этом, и пришёл в восторг от того, как быстро Гарри соображает. Договорились встретиться на набережной, как и вчера.
Гарри вышел от министра в полной уверенности, что теперь-то он начинает управлять ситуацией, и глянул на часы: почти два. Ну почему?!
Складывалось впечатление, что время постепенно превращается в таинственного и вечно ускользающего врага. Раньше Гарри был уверен, что стоит взять контроль над событиями, всё вернётся на круги своя: он либо проснётся, либо выпутается из этой липкой ловушки. Но, оказалось, есть вещь, на которую нельзя положиться, — это время: часы и минуты словно утекали сквозь пальцы с неизменно нарастающей скоростью.
Ну что ж, если нельзя положиться — остаётся лишь действовать, исходя из новых условий.
Гарри повторил вчерашний трюк с Роном и липовым приказом о медицинском освидетельствовании Гойла, и всё вышло на удивление гладко. Но долго размышлять по этому поводу было некогда — пробило четыре: время встречи с Кингсли в кафе на набережной.
***
— У нас проблемы, — заявил бородач в странном костюме.
— Дай угадаю: гоблины внезапно согласились на встречу?
— Откуда ты знаешь?
— У меня есть
свои источники, — горько усмехнулся Гарри.— Порой ты меня пугаешь, — признался Кингсли.
Гарри быстро выложил свои соображения относительно сегодняшней операции, чем ввёл Кингсли в полнейший ступор пополам с восхищением: министр никак не ожидал, что Гарри окажется таким стратегом.
— От тебя требуется организовать «тёплый приём» в пещере, — попросил Гарри. — С остальным я справлюсь сам.
К тому времени, когда Гарри вышел на улицу, уже опустились густые сумерки. По набережной сновали люди, но ни вчерашнего музыканта, ни Фатмы не было. Спросил у прохожего, который час. «Без десяти восемь», — ответили ему.
Гермиона! Ходит по алхимическим лавкам в поисках ингредиентов. Если она их не найдёт, то отправится в Мунго, а там сегодня опасно!
В панике Гарри бросился в Лютный, всполошил тамошних лавочников, но Гермиону так и не нашёл. В том самом заведении, где он встретил её накануне, продавец сообщил, что мисс Грейнджер была здесь минут сорок назад, и указал на часы.
Без пяти девять. Гарри поспешно аппарировал в Мунго.
Сквозь волны аппарации он увидел Рона, входящего в лечебницу, и рванул следом. В холле было пусто, в туалете на полу… лежали мёртвые Тедди и Мэгги. Он не успел. Не успел!
Но где же Рон?
Из аптеки послышался шум, Гарри кинулся внутрь. Свет не горел, но там определённо кто-то был. Гарри наколдовал сноп искр — Люмосом он мог бы выдать своё местоположение. Сквозь заставленные лекарствами стеллажи показалась рыжая шевелюра и вскинутая палочка. Рон здесь! Ведёт бой. Бледно-изумрудное сияние озарило аптеку — кто-то применил Непростительное. Держись, Рон! Гарри подбежал ближе и вдруг с изумлением осознал, что зелёное свечение исходит из палочки друга, а его противник падает замертво: Рон победил. И тут Гарри увидел, с кем он сражался, — густые каштановые волосы и бледное, удивлённое… мёртвое лицо. Гермиона.
— Что ты наделал?! — опешил Гарри.
Ни тени замешательства не промелькнуло в холодных голубых глазах, рот хищно оскалился, и Рон вскинул палочку. Гарри едва успел отбить его атаку и уйти с линии огня. Завязался поединок. Рон бросался заклинаниями, Гарри отражал, с каждым взмахом и выпадом всё больше закипая злостью: «Как! Ты! Посмел! Убить Гермиону!» Ярость нашла свой выход: вдруг выплеснулась мгновенной Авадой, Рон увернулся и бросился к выходу, опрокидывая за собой стеллажи, чтобы остановить погоню.
Когда Гарри выскочил из аптеки, Рон уже почти аппарировал.
«Нет, стой!» Удалось ухватить Рона за плащ, и через мгновенье тиски аппарации сдавили всё тело. Гарри пытался сражаться, бил, душил, получал удары в ответ, пока не грохнулся на холодный каменный берег мёртвого озера. Нога взорвалась болью. С трудом сдержав стон, он стал отползать от воды, где зашевелились потревоженные инфери. Стоило привстать, как со всех сторон полетели проклятья, одно пронзило спину, словно острым кинжалом, Гарри упал, не в силах ни вздохнуть, ни пошевелиться. Бледные, рыхлые руки потянулись к одежде, затаскивая в прохладный омут. И вдруг появилась Фатма. Она вскинула на него свои удивительные глаза и печально произнесла: Сто семьдесят ужасных лет