Растоптанные цветы зла. Моя теория литературы
Шрифт:
Кроме того, это только кажется, что толпа состоит из отдельных личностей. Реально каждый индивидуум где-то процентов на восемьдесят является частью толпы, даже если находится вдали от людей. Что приблизительно соответствует процентному содержанию в человеческом организме воды – это простое мнемоническое правило позволяет мне всегда об этом помнить. Поэтому – с кем бы вы ни общались – лучше не отвлекаться на мелочи и обращаться исключительно к толпе. Тогда, возможно, вас услышат.
Я, даже разговаривая со своими знакомыми и родственниками, иногда мысленно представляю себя Лениным на балконе или же Геббельсом на ступеньках Рейхстага. А Сталин, обращаясь к массам, умел еще и очень выразительно молчать. Его пример тоже может быть полезен.
Все это, правда, совершенно не подходит для письма. Письмо, обращенное кем-либо не то что к толпе, а просто к любому другому субъекту, кроме самого себя, сразу же перестает быть таковым и превращается в разговор. В эпоху интернета, кстати, стало окончательно ясно, что наблюдавшиеся на
Исходя из того, что в наши дни письменная речь где-то процентов на восемьдесят – я предпочитаю придерживаться уже обозначенных тут мной пропорций – стала абсолютно тождественна устной, сегодня не составляет большого труда предсказать и перспективы дальнейшего развития литературного языка. Я думаю, что этот язык будет становиться все более правильным, сухим, витиеватым, герметичным и поэтому глубоко чуждым и непонятным большинству людей. Как индивидууму, обращающемуся исключительно к самому себе, писателю совершенно не обязательно, чтобы в его книгах присутствовали какие-то чрезмерно живые и доверительные интонации, ибо он и так все о себе знает и не нуждается в дополнительных подтверждениях подлинности написанного им самим. Наоборот, используемый им язык должен быть таким, чтобы его никто не смог заподозрить в чрезмерной искренности и прочих банальных чувствах, способных свидетельствовать о том, что автор разделяет со своими читателями иллюзию взаимопонимания, то есть, по сути, ничем от них не отличается. Главной целью литературы всегда было возвышение одного человека над толпой. И язык является важным средством для ее достижения, которым никогда не стоит пренебрегать.
Стиль – давно уже не человек, а профессия. Это и составляет главную проблему современных писателей, для которых наличие своего индивидуального стиля всегда было чуть ли не главным условием их профпригодности.
Некоторые говорят: «Все люди одинаковы», – и подразумевают при этом, что все вокруг ужасно завистливы, думают только о бабках, выслуживаются перед начальством, стараются всячески нагадить ближним и т. д. и т. п. Другие, наоборот, считают, что все люди разные: одни бывают скромными, другие – гордыми, третьи очень щедры, а вот некоторые за копейку удавятся. Но это не совсем так. Различие между людьми носит куда более тонкий, я бы сказала, стилистический характер. Каждый человек отмечен каким-то своим неповторимым безумием, задвигом или отклонением. В этом смысле люди даже чем-то похожи на птиц: есть воробьи, есть синицы, галки, чайки, голуби, но стоит только кому-нибудь бросить на землю горсть хлебных крошек, как все они в едином порыве, отринув отличия, слетаются к этому месту.
В связи с наступившим годом заплатила все членские взносы и с ужасом обнаружила, что общая сумма приблизилась к трем тысячам. Это ж надо! И главное, за что? За удовольствие раз в год видеть эти рожи? Ну, разве что Союз кинематографистов позволяет мне бесплатно ходить в кино, а так… Нет, собрания «творческих союзов» я, естественно, не посещаю, но взносы-то все равно надо кому-то отдавать. А для этого необходимо куда-то идти, подниматься по лестницам, то есть совершать множество лишних движений, которые, ко всему прочему, далеко не всегда оказываются полезными для здоровья, особенно психического.
Самая гнетущая атмосфера царит почему-то в Доме журналистов – не знаю даже, чем это объяснить, видимо, специфика профессии накладывает отпечаток. В принципе я не верю в воздействие потусторонних сил, включая и так называемую эманацию стен, но там на стенах висит достаточное количество фотографий и портретов, чтобы и такого коллекционера триллеров и серийных убийц, как я, повергнуть в глубокую депрессию.
На втором месте – писатели. Дом писателей, как известно, давно сгорел, поэтому никаких портретов в местах своей временной дислокации члены правления, видимо, просто не успели развесить, однако не так давно мне все-таки довелось побывать на собрании: зашла за справочником и новым удостоверением. Вот это настоящий паноптикум, словами не передать! Один похожий на огромный шар жутик сколотил группу сторонников и выдвинул себя на должность председателя Союза. Из его речи я поняла, что он бывший военный, побывал в Афганистане и консультировал режиссера «Девятой роты», однако тот внял далеко не всем его советам, иначе бы зрители увидели еще более впечатляющее и правдивое кино. Но это все детали. Самое
главное, что, избрав для себя столь тернистый путь общественного деятеля, он зачем-то стал членом партии «Яблоко» и «Мемориала», то есть даже не догадался вступить в «Единую Россию». К сожалению, я так и не дождалась итогов голосования, но, если присутствовавшие там все же выбрали именно его, то, боюсь, уже в следующем году мне придется платить чуть более скромную сумму взносов, поскольку одним творческим союзом в нашем городе, скорее всего, станет меньше. Ну, и ладно. Во всем есть свои положительные моменты. Придя домой, я даже из любопытства заглянула в интернет. Оказалось, что этот хроник, прежде чем посвятить себя литературе, действительно служил замполитом в Афганистане, где «был контужен и получил два тепловых удара» – именно так сказано в его автобиографии. И если это правда, тогда все понятно: этот факт многое объясняет. Хорошо, кстати, что я сразу навела справки, поскольку к настоящему моменту его фамилия окончательно вылетела у меня из головы и мне почему-то никак не удается ее вспомнить.Размышляя над тем, для чего я плачу пусть и небольшие, но все равно далеко не лишние бабки не совсем понятно кому и за что, тогда как на них можно было бы просто сходить в кафе – все приятнее, чем смотреть на заплывшие жиром физиономии секретарш, машинисток и прочих служительниц муз низшего звена, – так вот, анализируя свое поведение, я вынуждена признать, что, очевидно, нахожусь под воздействием элементарного страха перед неопределенностью в будущем, который абсолютно невозможно более-менее рационально объяснить. Меня всегда пугала судьба Пшибышевского, который в свое время пользовался просто бешеной популярностью, а закончил свои дни учителем в гимназии, что по-своему даже хуже, чем очутиться в доме престарелых. Не говоря уже об умерших в нищете Вилье де Лиль-Адане или же Барбе Д’Оревильи. Эти факты, вероятно, засели где-то глубоко в моем подсознании и заставляют меня совершать абсолютно иррациональные и необдуманные поступки. Хотя умом я, вроде, и понимаю, что все эти тщательно собранные мной удостоверения вряд ли мне когда-либо помогут и уж точно ничего не гарантируют.
Зашла в книжный магазин купить папку для дисков. Пришлось идти мимо стенда с разноцветными обложками, и почти на всех – названия типа «1000 способов соблазнить мужчину»; причем довольно свежие, по-моему, издания. И после этого кто-то еще говорит, что авангардное искусство повторяется и устарело. Но ведь у этих издателей, казалось бы, просто обязана присутствовать новаторская мысль, иначе ведь и разориться можно.
Даже не знаю теперь, на кого равняться. Похоже, в этом мире уже совсем никаких ценностей и примеров для подражания не осталось.
Как бы я ни относилась к литературным критикам, но эти люди хотя бы читают книги. А про кино писать как– то уж совсем неприлично: перед глазами сразу возникает образ валяющегося на диване человека в расслабленной позе. Само по себе приятно, конечно. Но все чересчур приятное и легкое со стороны выглядит не очень эстетично.
И потом: даже самый гениальный режиссер редко когда дотягивает до уровня более-менее продвинутого писателя. Это уже специфика жанра. Режиссеру приходится организовывать всех этих дебильных актеров, костюмеров, операторов, и если он будет уж слишком гением, то есть сильно от них отличаться, то они вообще друг друга не поймут, и тогда никакого «кина» не будет. По этой же причине, я заметила, среди архитекторов и вовсе чаще, чем в других видах искусства, можно встретить уж совсем откровенных дегенератов, так как им приходится иметь дело даже не с актерами, а строительными рабочими и прорабами.
У скульптора должны быть сильные руки, а у архитектора – практичный ум, доходчивый лексикон и желательно еще физиономия кирпичного цвета. Иначе с рабочими и поставщиками стройматериалов ему будет сложно найти общий язык, а это вообще чревато тем, что построенное им здание рухнет кому-нибудь на голову.
Гении, увы, встречаются только в простейшем из искусств – литературе. Тоже не так часто, конечно. Но это, как с рыбой: в других местах этот редкий вид вообще не водится, так что там и ловить нечего.
Было время, когда многие даже гордились тем, что никогда обо мне не слышали, но в какой-то момент это стало неприличным. Где, интересно, находится тонкая грань, отделяющая первое от второго, и, самое главное, кто ее прочертил?
Сегодня около десяти утра, а для воскресенья это все– таки рановато, настойчиво зазвонил домофон. Я проснулась, подошла к двери, сняла трубку и услышала блеющий глас вопиющего в пустыне: «Послушайте, можно вас побеспокоить, в этом мире так много проблем, вот интересно, как с ними справиться?» «Не знаю», – ответила я и повесила трубку, из которой даже на расстоянии до меня донеслось пронзительное «Что-о-о-о?» И тут только до меня дошло, что нечто подобное со мной уже когда– то было, правда, не в реальности, а в одном из моих же сочинений. Не совпадают только некоторые детали: в сконструированной мной ситуации меня пришла поучать какая-то баба, а тут, хотя и с тонким блеющим голоском, но мужик обратился с вопросом, риторическим, надо полагать. Все это лишний раз показывает, что между правдой и вымыслом в сущности нет никакой разницы, ибо неправдой является только то, чего не может быть никогда.