Растоптанные цветы зла. Моя теория литературы

В итоге только за прошедшее столетие описанная мною выше система «воспитания чувств» привела к появлению абсолютно новой породы людей, отличающихся такой бесхитростностью мыслей и поступков, какие даже поборнику всеобщего «опрощения», вроде Льва Толстого, не могли присниться в самых сладких снах. И теперь, когда я вижу, как на экране ТВ какая-нибудь вполне сытая и довольная жизнью голливудская звезда, сверкая белоснежной улыбкой, спешит сделать заявление для прессы о том, как она только что отслюнила миллион долларов жертвам цунами на Таиланде или там голода в Кении, то я прекрасно понимаю, откуда у нее этот лишний миллион. Весь фокус в том, что она не только не стыдится публичного проявления простоты своих чувств и мыслей, а иначе вообще чувствовать и мыслить не умеет. И все эти тонкости и нюансы ей элементарно до лампочки! Она с детства чувствует себя во всей этой четко отлаженной системе грантов премий и поощрений, как рыба в воде, как крот в своей подземной норке, белка на дереве, медведь в берлоге, гиппопотам на берегу Амазонки, короче, совершенно естественно. Поэтому и реакция на произошедшую в далекой Азии трагедию у нее такая спонтанная и искренняя.

Стоит ли удивляться после этого, что лет двадцать тому назад, когда позиции государства в России были серьезно поколеблены, значительная часть наиболее ушлых дегенератов или неполноценных уродов от него отшатнулась и стала искать поддержку среди ученых, цепляясь уже за науку как за новую «мамочку» или, даже точнее, няню, временно заменившую им захворавшую мать. Отсюда понятно, почему весь этот сверхсложный туманный и наукообразный постмодернизм пришел в Россию с существенным запозданием по сравнению с Западом, то есть всего лет пятнадцать– двадцать назад, вместе с крушением «тоталитаризма» и «командно-административной системы». А раньше здесь и слова такого – «постмодернизм» – никто не слышал и не произносил вслух, и все головокружительные литературные карьеры делались исключительно за счет государства и политики. В сущности, вся история отечественной литературы последних двух десятилетий укладывается в до смешного простую формулу: как только прямое насилие стало невозможным, писателям пришлось прибегнуть к хитрости и прочим интеллектуальным уловкам, временно посвятив себя поискам истины.

Ныне же, когда государство снова начало укреплять свои позиции, число писателей, выступающих за добро и нравственность, опять стало расти в геометрической прогрессии. И теперь, кажется, разве только ленивый способен отказать себе в удовольствии лягнуть напоследок ставший не особенно нужным постмодернизм. Главный же вывод, который можно сделать, окинув беглым взглядом историю отечественной литературы последних лет, заключается в том, что уроды и дегенераты всех мастей так и будут до скончания веков метаться от поисков нравственности к поискам истины и обратно, ибо ничего другого в этой жизни им просто не остается. И продолжаться так будет до тех пор, пока это бессмысленное стадо не вытопчет на земле последние ростки красоты, которая изначально не имеет абсолютно никакого отношения ни к добру, ни к истине.

Дело в том, что искусство представляет собой абсолютно замкнутую сферу, выход за пределы которой совершенно невозможен. То же самое, кстати, можно сказать о политике и науке. Мне даже кажется, что все эти сферы представляют из себя нечто вроде огромных прозрачных стеклянных шаров, отчего их границы вроде бы и не видны, но какие-либо пересечения между ними абсолютно исключены. А если вдруг подобное пересечение случится, то только ценой уничтожения одного из них, который тут же разлетится на мелкие осколки. Церковь, обозначившая некое триединство добра, красоты и истины, всего лишь продемонстрировала таким образом свою склонность к бесконечной мимикрии, а также способность приспосабливаться и присасываться попеременно к той или иной основополагающей сфере человеческой деятельности – политике, науке или же искусству – в зависимости от сложившихся в данный момент в обществе расклада сил и конъюнктуры.

Лично я никогда не встречала даже просто умного или же доброго человека, который был бы одновременно еще и красивым. И наоборот, красота человека исключает наличие у него какого-нибудь ума или же добрых побуждений и сочувствия к окружающим. И упоминавшаяся мной выше голливудская звезда, несмотря на всю свою смазливость, в момент передачи бабок на благотворительные цели вдруг утратила все свое очарование, по крайней мере, на несколько мгновений, пока длилась вся эта процедура. Просто удивительный феномен, над которым многим следовало бы задуматься. В каком-то смысле эти качества напоминают мне еще и что-то вроде несовместимых при приготовлении различных блюд продуктов или же приправ, как кофе и огурцы, например.

И, наконец, я заметила: политики и вовсе постоянно называют практически любые проблески прекрасного в искусстве и жизни «злом», а ученые – «глупостью». Но я не думаю, что они делают это с умыслом. Просто людям вообще свойственно переносить представления из своей сферы деятельности на весь мир. Психиатр в любом человеке видит потенциального пациента, точно так же, как милиционер подозревает в каждом встречном преступника, а сотрудник ФСБ – шпиона. Ну, а писатель, соответственно, склонен полагать, что весь мир населен исключительно его читателями, тогда как актер постоянно чувствует себя как бы на сцене и думает, что его окружают сплошные зрители. Помню, когда один известный романист отправился в Сербию, где тогда шла война, мой знакомый кандидат наук, специалист по славянской филологии, вдруг стал возмущаться, что тот «не знает сербского, путает слова» и т. п. Не представляю, где он натолкнулся на проколы и пробелы в образовании этого писателя, но, кажется, с того самого момента он полностью утвердился в собственном превосходстве и неизменно высказывался о нем крайне пренебрежительно: «Ах, он ведь даже не знает сербского, боже мой! Так стоит ли его после этого читать!» Короче, у каждой профессии есть свои издержки, влекущие за собой необратимые сдвиги в сознании, – даже у такой вроде бы безобидной и мирной, как занятие филологией.

Между тем, по моим наблюдениям, по-настоящему ненормальными, как правило, являются сами психиатры, а не их пациенты. Если же верить телевизионным новостям, постоянно сообщающим о разоблачениях так называемых «оборотней в погонах», то преступниками тоже чаще всего становятся именно милиционеры, а агентами иностранных разведок, соответственно, обычно оказываются «сотрудники спецслужб». Не сомневаюсь, что книги читают исключительно те, кто сам потенциально считает себя писателем и страдает графоманией, ну а сербский язык, соответственно, изучают исключительно узкие специалисты в этой области.

Скорее всего, подобная подмена реальности происходит еще и оттого, что человек или какое-либо явление, погруженные в одну из этих вроде бы прозрачных сфер, становятся невидимыми для окружающих, или же те видят их искаженный образ. То есть тут присутствует какой-то оптический обман зрения, наподобие того, какой можно было наблюдать, когда в былые времена люди, гуляя по парку культуры, заходили в «комнату смеха» и глазели на отражения в кривых зеркалах. Вряд ли политики и ученые когда– либо сами всерьез задумывались о причинах своего столь неадекватного речевого поведения, однако со стороны этого просто невозможно не заметить. Все это и вынуждает меня изъясняться на понятном представителям этих сфер языке: исключительно ради того, чтобы хоть немного подкорректировать очевидные искажения в окружающем меня пространстве. Добро я всегда называла и буду называть злом, а ум – глупостью.

Глава двадцать четвертая Жизнь после смерти

Ничто так не развращает человека, как деятельность, не имеющая практических результатов. Священники заключают браки, отпускают грехи, крестят младенцев, отпевают покойников – последствия любого из этих действий невозможно отследить. Это и рождает абсолютно безответственный тип личности, паразитирующей на полной пустоте. Даже если священником становится человек, не лишенный природных способностей, то, занимаясь подобного рода манипуляциями, он неизбежно должен будет деградировать. Поэтому суждения представителей духовенства о многих вещах столь часто по– настоящему удивляют и даже пугают. Конечно, и среди них встречаются более-менее вменяемые субъекты, не лишенные элементарной смекалки. Но источник этой житейской мудрости следует искать вовсе не в их основной профессии. Если, например, кто-нибудь из них занимается выращиванием овощей на даче или же на досуге выпиливает лобзиком, то с годами он тоже вполне способен кое-что постичь в этой жизни. Однако этим практическим опытом, собственно, вся его мудрость и будет исчерпываться. А теперь представим, что такой человек начинает рассуждать о судьбах нации или вселенной…

В этом отношении священники очень мало отличаются от писателей, философов и прочих личностей, чья профессиональная деятельность так или иначе связана с репродуцированием пустоты, или же, как ее еще теперь принято называть, «духовности». Правда, у поэтов все-таки имеются хоть какие-то тексты, запечатленные на листочке бумаги, которые могут быть подвергнуты публичному обсуждению, тогда как священники не производят совершенно ничего: ничего такого, что можно было бы потрогать руками, увидеть, оценить или хотя бы всерьез обсудить! Ведь невозможно же проверить, насколько качественно были отпущены грехи умершему, и попал ли он после смерти в так называемый рай. Вряд ли кто-нибудь когда-либо возвращался с того света, чтобы предъявить претензии на этот счет. Поэтому каждому, кому приходится иметь дело с представителями духовенства, следует помнить, что они видят перед собой людей, которым практически никогда не доводилось нести ответственность за свои слова и поступки.

Тем не менее все это вовсе не мешает служителям культа раздавать направо и налево советы и рекомендации. Но что дает им право так поступать? И самое главное, откуда они сами берут уверенность в своих силах и способности обо всем рассуждать, причем не просто рассуждать, а поучать? Некоторые считают, что сознание собственной исключительной значимости им помогают обрести черные балахоны, в которые они наряжаются во время церковной службы и телевизионных ток-шоу, ибо те своим необычным видом сегодня даже чем-то отдаленно напоминают украшенные перьями наряды индейских и чукотских шаманов. Однако я так не думаю. Все гораздо проще. Не стоит забывать, что современный священнослужитель прежде всего является выпускником академии или же, на худой конец, семинарии, то есть, по сути, дипломированным специалистом по пустоте. И именно в дипломе он и черпает сегодня свою уверенность в праве судить обо всем на свете: точно так же, как инженер чувствует себя способным рассуждать о машинах, а программист – о компьютерах.