Районные будни

— Вот, вот! Из колхозов-то мы торопимся выдвигать стоящих работников. Будто наши учреждения существуют ради себя. Не ради себя — ради колхозов! Да будь у нас во всех отделах в райкоме и райсовете профессора, доктора экономических наук — положение не улучшится, если где-то в колхозах останутся шляпы, пьяницы!..

— Разговорился я как-то с этим Горшковым, — продолжал Мартынов, — о его прошлой жизни, о колхозе. «У меня, — говорит, — сердце изболелось, глядя, как воры, проходимцы зорили наш колхоз. Я в активе ходил, когда колхоз организовывали, кулаков выселял, мне в окна стреляли, хату мою поджигали, и я же в этом колхозе дожился, что сапог не стало. Всякая сволочь смеётся: «Вот он, тот рай земной, Стёпка, что ты нам обещал, — ты уж на Адама стал похож». Сами же угробляют колхоз и ещё издеваются. Эх, думаю, мне бы власть! Добрался бы я до вас!»…

К чему я рассказал про этот случай Виктору Семёнычу? Да не без задней мысли. И нам надо бы поискать вот таких, у которых «сердце изболелось». А кто едет в колхоз под угрозой исключения из партии или только потому, что в райцентре ему уже больше никаких должностей не дают, — грош цена такому председателю! Ну и что же? Рассказал ему— он и усом не повёл. Поехал на другой день в колхоз «Наш путь» проводить отчётно-выборное собрание — три раза заставлял колхозников переголосовывать, пока выбрали-таки этого прохвоста Камнева, которого сейчас приходится судить за падёж скота и растрату.

Мы не всё знали про Камнева, когда обсуждали его кандидатуру на бюро. Знали, что в промкомбинате он не справился с работой и на маслозаводе его сняли за самоснабжение. Товарищи говорят: это дело старое, он понёс уже за это взыскание, учтёт на будущее время. Но там колхозники столько рассказали про него, что, конечно, нужно было не настаивать, извиниться перед собранием за свою ошибку и подумать о другом человеке. Он родом из соседнего села, его там все знают. Говорят: «На трибуне — соловей, на деле — ворона». Были заявления, что он партизанскую медаль обманом получил. Отрастил бороду и жил у родичей в соседнем районе, где его не знали, только всего и геройства. Да эвакуироваиным скотом барышничал. Но Борзов упёрся, ничего не стал проверять. Есть решение бюро — надо проводить его в жизнь. Взял собрание измором. Райком-де недостойных людей в колхозы не посылает. Он считает, что от этого пострадает авторитет райкома, если люди где-то в чём-то нас поправят…

— Открытие сделал! — вдруг просиял Мартынов, встал и заходил по комнате. — Всё время мучил меня вопрос: почему у нас среди партактива мало добровольцев ехать в колхозы председателями? Если даже практически рассудить: чем быть мне вечно уполномоченным в селе, разрываться между своим учреждением и командировками, так пошлите уж меня председателем! И зарплату высокую установили для таких, взятых с другой работы. Секретарь райкома столько не получает, сколько в крупном колхозе, при хорошем урожае, может председатель заработать. И — нет охотников. Район, думаю, что ли, здесь какой-то особенный? У нас там это не было проблемой. Догадался, наконец! Борзова боятся. Есть и здесь такие, что с удовольствием променяли бы свою канцелярию на живую работу в колхозе, с народом, но — его боятся. Боятся — что ни сделаю хорошего, всё пойдёт насмарку. Он тебя и группой урожайности подрежет, и выговор ни за что влепит — за то, что в проливной дождь комбайны не работали. Нет хуже для председателя колхоза, когда он не уверен, что ругать его будут лишь за дело, а помогать по-настоящему, что в своей трудной работе, где не раз, конечно, и ошибёшься, он не станет жертвой произвола, самодурства… В общем, можно сделать вывод: если где-то жалуются, что лишь в порядке партийной дисциплины удаётся послать человека в колхоз на должность председателя, — ищи причину в самом райкоме… Может, спросишь: откуда я знаю психологию председателя? Так я же сам был председателем колхоза, три года, забыл рассказать. Там и очерк свой написал. Меня тоже «выдвинули». «О, так у нас, — говорят, — есть свой писатель!» — и назначили меня заведующим типографией райгазеты. Оттуда и пошёл по газетам.

— От твоих открытий, Пётр Илларионыч, я сегодня, кажется, всю ночь не буду спать, — сказала Марья Сергеевна. — Я вот думаю, между прочим, — добавила она с невесёлой усмешкой, — за что он меня полюбил? Я и девушкой не была красавицей… Мода пошла тогда такая — на знаменитых стахановках жениться. У нас и предрика женился на простой девушке, звеньевой, из первых орденоносцев, про неё тоже во всех газетах писали…

— Ну, это уж я не знаю, как у вас было, — ответил Мартынов. — Тут я вряд ли помогу тебе сделать правильные выводы.

Закурил, сел, попросил Марью Сергеевну налить ему чаю.

— Любое живое дело можно загубить, если делать его равнодушными руками, с холодной душой, — продолжал он. — Вот нам сейчас подсказали: выдвигайте в председатели колхозов специалистов сельского хозяйства, агрономов, зоотехников. Правильно! Давно пора! Ведь что получается. В промышленности, на заводах начальник цеха — обязательно инженер, не говоря уж о директоре завода. Там кадры учат, основательно подготавливают. А ведь иной колхоз — тот же завод по объёму работы: громадное полеводство — тысячи гектаров, всякие подсобные отрасли, строительство оросительных систем, лесонасаждение. И всё на самородках выезжаем. У лучшего нашего председателя Демьяна Васильевича Опёнкина образование — три класса церковно-приходской школы. Учим мы председателей? Да, учим. Есть вот областная школа председателей колхозов, трёхгодичная. Дали нам на район два места, послали двух человек. Пока всех председателей пропустим через эту школу — пятьдесят лет пройдёт. Конечно, нужно побольше выдвигать агрономов на руководящие посты в колхозы! Рано или поздно к тому придём, что и бригадиры у нас будут все агрономы. Но как это сейчас делается у нас?..

У Борзова на столе лежит разнарядка: послать восемь агрономов в колхозы председателями. Есть — послать! А кого послать, как послать — это его не очень волнует. Лишь бы выполнить в срок задание по количеству и отчитаться перед обкомом. Но ведь агроному, чтобы он справился с обязанностями председателя, нужно, кроме диплома, иметь и талант организатора. Он должен быть вожаком, массовиком, воспитателем народа. А в первую очередь — должен быть готов послужить верой и правдой советской власти на очень трудном посту!.. А мы вот послали в отстающий колхоз Аксёнова. Двадцать лет просидел человек в конторе Сельхозснаба, — не по специальности, счетоводом, наряды какие-то выписывал, должно быть, уже и позабыл всю ту агротехнику, что учил в институте. От трудностей колхозного строительства спасался там. Чего же хорошего дождёмся от этого трухляка? Но для отчёта перед обкомом он годится — диплом о высшем агрономическим образовании имеет…

А от таких много ли проку? Если парень поступил в сельскохозяйственный институт только потому, что не прошёл по конкурсу в институт кинематографии, и вся его колхозная практика — выезды на уборочную в колхозы на каникулах? Мы и таких двух агрономов послали председателями. Но ребята мне понравились. Комсомольцы, не робеют. Много задору, свежий взгляд на такие вещи, к которым мы уж притерпелись, искренне удивляются, почему до сих пор, при нашей передовой науке, при нашей механизации, мы не берём урожай хотя бы пудов по двести с гектара?.. Если помочь им, — может быть, дело у них пойдёт. Но если с первого дня начать стучать кулаком по столу: «Вы же — специалисты! Вы больше других председателей знаете! Я с вас три шкуры спущу!» — не знаю, как оно с ними получится…

Очерку нет пока продолжения, так как пишется он почти с натуры. Он, может быть, вырастет и в повесть, но для этого необходимо развитие событий в жизни. Я встречаю таких людей, слышу такие споры, как у Мартынова с Борзовым, в одном районе.

Какие решения примет обком об этом районе, как пойдут там дела дальше, как повернутся личные судьбы людей, представленных читателю в этих первых главах очерка, — это всё нужно ещё понаблюдать в жизни. Возможно, это и будет содержанием следующих глав.

1952 г.

О ЛЮДЯХ «БЕЗ СТЕЛЬКИ»

Будучи в командировке в одном сельском районе, я зашёл в сапожную мастерскую райпромкомбината. Пока мастер прибивал к моему сапогу оторвавшуюся подмётку, я сидел и слушал его жалобы на директора комбината. В мастерской работало человек десять сапожников. То, о чём начал говорить мой мастер, — звали его Мирон Иванович, — живо задевало всех. Речь зашла о непорядках на производстве.

Райпромкомбинат в сельской местности — не бог весть какое колоссальное предприятие. Его так называемые, цеха — это обычно кустарного типа мастерские с небольшим количеством рабочих. Но для своего района, при хорошей постановке работы, эти мастерские могут сделать много — и колхозы снабдить всякой хозяйственной утварью, и добавить разных ходовых товаров в магазины для населения.

Об этом и рассуждал Мирон Иванович, приколачивая железными гвоздями подмётку, чертыхаясь, когда концы гвоздей не загибались внутри на лапке — очень уж толсты были они.

— Нашего изделия… А замки наши вы не видели? Безопасные — никакой жулик не отомкнёт. Сам хозяин с ключом не отомкнёт. Защёлкнул — навеки!.. Рашпиль тоже нашего производства. Вот, полюбуйтесь, ежели понимаете. Разве можно им кожу зачистить? Насечка — как зубья у бороны.

Не зачищает, а дерёт. Делали — лишь бы поскорее план выполнить. А вот — молоток. Стукнуть по-крепче по железу — головка долой. Сами себя не можем хорошим инструментом обеспечить, что уж тут говорить о продукции, которую на продажу выпускаем!..