Разбитое сердце королевы Марго
Шрифт:
Мысли были невеселыми.
От Варвары следовало избавляться и как можно скорей. Девица, похоже, твердо вознамерилась составить личное Далматова счастье, а его этот вариант категорически не устраивал. Как-то вот не тянуло в перспективе превратиться в безвольное существо, снедаемое страстью.
Его аж передернуло.
– Давно ждешь? – Саломея тряхнула головой, и рыжие волосы рассыпались по плечам. – А там снег идет… такой густой…
– Останемся?
– А домой…
– Тебя там кто-то ждет?
Рыжая. Веснушчатая.
И в свитере
– Варвара ждет.
Далматов поморщился: вот уж о ком вспоминать совершенно не было желания.
– Подождет.
– Ты злишься. – Саломея взъерошила его волосы. – Скажи, мне нет нужды беспокоиться из-за этой злости?
– Нет… пока нет. Мне хочется с ней повидаться, но это веская причина не возвращаться домой. – Далматов указал на кресло. – Садись. Кофе здесь неплохой. Надеюсь, готовят тоже прилично. Я, честно говоря, проголодался…
– Тебе удалось что-нибудь выяснить?
– Что-нибудь… садись, заказывай, и совместим приятное с полезным.
Он ел и говорил, пытаясь быть веселым.
Избавляться надо.
Не отстанет ведь. И пусть сама не убивала, не настолько она умна, чтобы провернуть три убийства и выйти сухой из воды… но девочка привыкла, что все получается легко.
Слишком легко.
Саломея говорила и выглядела расстроенной, хотя Далматов причин для расстройства не видел.
– Знаешь, – призналась она. – Мне ее жаль.
– Жаль?!
– Она ведь не так много и хочет…
– Ну да, корону на голову и полцарства в придачу.
– Да, но…
– Рыжая, не разочаровывай меня. Давай всплакни о том, что у девочки тяжелая жизнь была.
– А разве нет?
Она насупилась и, кажется, еще немного, ответит ему резко, зло. Не хватало еще поругаться из-за этой Варвары, чтоб ее черти взяли…
– Тяжелая жизнь – не самое лучшее оправдание. Она со многими приключается. И да, людей меняет, но это их, и только их выбор, насколько измениться. Кто-то остается человеком, а кто-то становится сволочью…
– Как ты?
– Как я. – Он широко улыбнулся. – Но я-то, рыжая, не жду к себе жалости или снисхождения. И не плачусь тебе о том, что на самом деле где-то в глубине души я белый и пушистый, просто обстоятельства не сложились… нет. Твоя дорогая сестрица раз за разом сознательно подчиняла людей.
– Подчиняла?
– Привораживала. Лишала права выбора. Назови как хочешь. Смотри, ее первый муж бросил невесту, которая до сих пор оправиться не способна. А до этого был одноклассник, которого вообще посадили. Второй супруг слетел с катушек, впрочем, как и первый. У третьего семью разбила. Почему? А красивой жизни хотелось.
– Ты себе противоречишь.
– В чем?
– Ты сам говорил, что она не хищница. – Саломея вцепилась в стол. – А теперь…
– Не хищница… не настолько хищница, чтобы начать думать. Она не убивает. Она их к себе привязывает. Только поймать добычу –
одно, а распорядиться ею – совсем иное. И на это твоя сестрица уже не способна. Но ей глубоко плевать на чувства других. Ей важно то, чего хочет она, и точка. Или думаешь, она от меня отстанет?– Я ее просила.
– Давай поженимся.
– Что? – К такому предложению Саломея, похоже, готова не была.
– Поженимся, говорю, давай.
– Зачем?
– Чтобы жить в мире и согласии до самой моей смерти.
– Почему твоей?
– Ладно, до чьей-нибудь смерти. В мире и согласии.
– Ты издеваешься. – Она отстранилась и смерила Далматова настороженным взглядом.
– Нет. Я предлагаю поставить эксперимент. Мы поженимся. Вернемся. И скажем, что наконец осознали всю глубину чувств друг к другу. Я даже разрешу тебе ночевать в своей постели.
– Больно надо…
– Увидишь, Варвару это не остановит. Ей плевать на тебя. На меня. На всех, кроме нее самой. Так что?
Подумалось: откажется. Она и собиралась отказать, только в последний момент почему-то ответила:
– Идет. Но если ты не прав…
– Тогда что?
– Тогда ты больше не будешь исчезать вот так…
Наверное, следовало бы извиниться, да только извиняться Далматов не умел.
– Идет. – Он поманил официанта. – Доедай и пойдем жениться.
– Сейчас?!
– А когда?
Она сошла с ума.
Сегодня в частности и вообще, наверное. Иначе почему она согласилась? Эксперимент… но возникает ощущение, что ставят его над Саломеей.
Местный загс серый, скучный. Все-таки вторник – не самый популярный день для бракосочетаний. И Далматов исчез, ушел договариваться. И ведь главное, договорится, в этом сомнений нет. Выходит, Саломее надобно… что надобно?
Волноваться, как приличной невесте…
Привести себя в порядок?
Накраситься?
Глупость какая… в огромных зеркалах, помимо старой елки, которую только поставили и нарядить даже не успели, отражается она, растрепанная, рыжая. Влажные волосы. Веснушки.
Куртка нараспашку.
Свитер.
Мечта, а не невеста. Но… все ведь невзаправду. Ей бы хотелось верить, что все невзаправду…
– Ну что, не передумала? – Далматов непривычно бледен. Нет, он всегда бледен, а ночью еще и приступ случился, но Саломее хочется думать, что нынешняя его бледность – исключительно от волнения.
– Нет. А ты?
– Не дождешься.
– Далматов… тебе не кажется, что мы несколько… спешим?
– Спешим? – Он провел рукой по влажным волосам. – Помнится, ты сама предлагала мне руку и сердце.
– Не в себе была.
– А теперь в себе, значит?
– Нет. Но…
– Идем. Кстати, тетенька нас потом на чай позвала. Я торт обещал свадебный, пока схожу, посплетничаете. Женщина с женщиной общий язык всегда найдет.
– О чем?
– Обо всем. Она здесь последние десять лет работает. И свадьбы все сама проводит…