Разбуди меня

— Лаванда? — непроизвольно вырвалось у Гермионы.

— Ну да, — Рон простодушно пожал плечами. — А что?

— Да нет, ничего... Ладно, на самом деле я была бы рада, если бы вы снова... Понимаешь, Лаванда так изменилась за последние два года. Стала взрослой — в поведении, взглядах на жизнь, поступках.

— Гермиона, если ты намекаешь на продолжение отношений с ней, то я тебя разочарую. Мы с Лавандой общаемся на уровне «привет-пока» и не более того. Правда, в последнее время Джордж подкалывает меня по этому поводу: говорит, что познакомит меня с симпатичной маглой, если я сам не найду себе подружку.

— А ты что?

— Да мне пока и так неплохо. Нужно сначала встать на ноги. Хоть и магазин уже несколько месяцев приносит неплохую прибыль, этого пока недостаточно, чтобы начинать отношения. Девчонкам же нужны подарки, цветы, походы в кафе...

— Не всем, — возразила Гермиона.

— Ну ты всегда была не такой как остальные, — усмехнулся Рон, скрещивая руки на груди и откидываясь на спинку стула. — Я в хорошем смысле говорю.

— Я знаю, Рон.

— Кстати, сегодня к нам ещё заглянули Дин с Падмой. Купили «Набор начинающего негодяя» — ну там, всякие хлопушки, фейерверки... Они что, теперь вместе?

— Да, — улыбнулась Гермиона, вспоминая, какие нежные взгляды бросали эти двое друг на друга, пока они в карете ехали в Хогсмид.

— Понятно, — Рон замолчал на несколько секунд, а потом наконец задал вопрос, который Гермиона подсознательно ожидала всё это время: — А у тебя как на личном фронте? Виктор, наверное, проходу не даёт?

— Вовсе нет, — Гермиона опустила глаза, нервным движением поправляя заколку в волосах. — Я пока одна.

Похоже, Рона вполне устроил этот ответ, потому что он, уже разделавшись с кексами, переключился на испечённый юной хозяйкой дома шоколадный пирог, восторгаясь его отменным вкусом. Гермиона же шутливо отмахивалась от похвалы в адрес своих кулинарных способностей, втайне радуясь тому, что избежала дальнейших расспросов о личной жизни.

Остаток вечера прошёл в милой дружеской обстановке. Друзья выпили не одну чашку чая, вспоминая смешные, грустные и даже опасные случаи из своей бурной школьной жизни, то и дело сетуя на то, что сейчас с ними нет Гарри.

Они проболтали половину ночи, совершенно не замечая, как летит время, и взглянули на часы только тогда, когда у обоих стали слипаться глаза. Пробило три, и пока Гермиона убирала посуду со стола, её гость уже оделся. Последняя попытка убедить его, что лучше переночевать у них, не увенчалась успехом: Рон наотрез отказался, мотивируя это тем, что Рождество нужно встречать с семьёй. В итоге Гермиона проводила его со словами, что он рассуждает совершенно нелогично, ведь вряд ли в Норе будут праздновать Рождество до четырёх утра, на что Рон ответил, что в плане логики становится больше похожим на Полумну, и трансгрессировал прямо с крыльца дома.

Гермиона поднялась к себе в комнату, зевая и на ходу снимая одежду. Она была очень рада, что они с Роном так хорошо пообщались. Ей было важно просто увидеть его, поговорить, убедиться, что с ним всё в порядке, но, самое главное, она окончательно поняла, что он не испытывает к ней ничего, кроме дружеских чувств. И это было взаимно.

— Рон, ты замечательный... — сонно бормотала Гермиона себе под нос, натягивая ночную рубашку и расчёсывая волосы. — Опять, наверное, пропадёшь на полгода, а потом заявишься ни с того ни с сего. Но в этом ты весь.

Она уже забралась под прохладное атласное одеяло, когда вдруг заметила какое-то движение за окном. Инстинктивно схватив волшебную палочку с прикроватного столика, куда только что её положила, она на цыпочках подошла к окну и осторожно отодвинула занавеску.

На карнизе сидела сова с привязанной к лапке маленькой коробочкой и так недовольно щёлкала клювом, что Гермиона расхохоталась.

— Бедняжка, сколько ты меня ждала? Не сердись, давай я тебя покормлю.

Она впустила птицу в комнату и поставила на подоконник блюдце с пшеном. Сначала сова воротила клюв, но когда Гермиона налила ей воды, радостно распушила перья и принялась жадно пить.

— Ладно, не буду тебе мешать, — шепнула она сове и отошла от окна, открывая коробочку.

В ней был лишь листок пергамента, сложенный в несколько раз с нарочитой небрежностью. Сердце Гермионы в волнении забилось: она была почти уверена в отправителе. Осторожно развернув листок, она обнаружила на его обратной стороне короткое послание:

«А это второй шаг, Грейнджер. С Рождеством.

P.S. Подарок должен подойти, у меня на твои пальчики глаз намётан.

P.P.S. Я украду тебя после свадьбы Забини».

Под письмом на дне коробочки лежало тонкое золотое колечко.

Сам же отправитель в эту минуту находился в элитном номере многоэтажного отеля неподалёку от Риджентс-парка. Развалившись на ворсистом ковре возле огромной кровати и потягивая из бокала виски со льдом, он тщательнейшим образом изучал структуру Министерства магии. Сняв вчера вечером номер в одной из лучших гостиниц Лондона и просматривая взятые с собой книги, Тео был просто поражён такой не свойственной ему невнимательностью и — одновременно с этим — колоссальным везением, неожиданно обнаружив в форзаце того самого древнего талмуда, который он чуть было не швырнул в камин слизеринской гостиной, подробную карту Министерства. Правда, что касается Отдела тайн, тут карта давала столь же мало информации, сколько и текст внутри самой книги. Зато расположение других отделов было описано очень подробно, и Тео уже несколько часов занимался тем, что разрабатывал путь к заветной Комнате смерти. Однако чем больше он во всё это вникал, тем сильнее ему хотелось ускорить ход времени, быстрее пробраться туда и наконец сделать то, к чему он так стремился.

Нет, так больше нельзя!

Он отбросил карту куда подальше и, устало запрокинув голову назад, закрыл глаза. Перед мысленным взором сразу всплыли картины вчерашнего дня в хронологическом порядке: очередная стычка с Малфоем, разговор с Гермионой в Хогвартс-экспрессе, заброшенный особняк, портрет родителей...

Он сжал ножку бокала с такой силой, что та треснула пополам. Стекло вонзилось в кожу, и по ладони потекла кровь вперемешку с виски, но Тео не чувствовал физической боли. Он был слишком увлечён своими душевными муками.

С каким бы непониманием, а порой и презрением он ни относился к отцу, его угнетал тот факт, что в публикуемых каждую неделю в «Пророке» списках погибших за всю вторую магическую войну его имя так и не появилось.

Конечно, это было справедливо, ведь он умер в Азкабане, и Тео уже почти смирился с тем, что отец именно умер собственной смертью, а не был убит, в чём он был уверен поначалу. Тогда в нём говорила жажда мести, а теперь, спустя полгода, всё представлялось в несколько ином свете.

Но эта объективная справедливость не могла унять чувство злой досады, съедавшей его изнутри. Оба его родителя погибли из-за Волан-де-Морта, пусть не напрямую от его руки... хотя и это было спорным вопросом; из-за него же развалилась вся семья, и Тео остался один на всём белом свете, без дома и хоть какой-нибудь поддержки, зато с громкой фамилией и запятнанной репутацией.

Мать не верила в идеи Волан-де-Морта и поплатилась жизнью; отец колебался, то принимая сторону Тёмного Лорда, то вновь отрекаясь от него. Было очевидно, что над ним властвовал вовсе не Лорд, а простой страх — за себя, свою семью, своё будущее. И если мать, умерев, так и не отступила от своего мнения, то отец метался до самого конца. Наверняка в Азкабане его не раз допрашивали, и он, конечно, говорил то, что было угодно новому, послевоенному Министерству... Но сколько человек из числа допрашивающих были на самом деле рады победе светлых сил над тёмными? Немного. А ещё меньше было тех, кто поверил его словам.