Разделенные

Шепотом ругались хозяева дома. “Дурак, он же кайн, только-только из армии, таким даже ручку не дают!” “Ты бы предупредил хоть, я-то откуда знал?! Ты бы еще бомбу домой притащил!”

Кажется, им все-таки было страшно. Так же страшно, как людям, которые внезапно поняли, что принесли из леса тигра, приняв его за домашнюю кошку.

Акайо вдруг подумал о том, что кровных братьев здесь, наверное, нет. Точно так же, как нет традиции есть палочками и носить широкую многослойную одежду. Он приподнялся, заглянув за спинку дивана.

Лааши и Гааки целовались, сидя рядом за столом.

Акайо смотрел на них несколько мгновений, затем снова лег. Его разум хотел просто положить этот свиток на полку, но Акайо заставил себя не делать этого. Постарался вспомнил все, что когда-либо слышал о том, чтобы мужем и женой были мужчины.

Вспоминалось мало. Такого просто не бывало. Семья — это для рождения детей, жена должна подчиняться мужу, как все женщины подчиняются мужчинам. Мужчина в роли жены — это неестественно, это попросту невозможно.

Как и женщина, чинящая сложный механизм и дающая советы стоящему выше нее по рангу. Да и вообще женщина, дающая советы мужчине…

Думать обо всем этом должно было быть страшно. Это ведь разрушало какие-то фундаментальные основы, правила, по которым жила империя. Наверное, он испугался бы всего, что увидел в этом доме. Если бы вообще мог испугаться сильнее, чем сейчас.

Акайо медленно перевернулся на бок, свернулся клубком. Он спал так в детстве, до того, как ему сказали, что воины императора должны спать на спине и держать руки над покрывалом. До того, как его начали учить быть хорошим солдатом.

Он проснулся и сел раньше, чем Лааши коснулся его плеча. Тот тут же отдернул руку, вымучено улыбнувшись.

— Доброе утро! Нам на работу пора. Перекусим сейчас по-быстрому…

Они позавтракали парой сооружений из двух ломтей хлеба, между которыми топорщились зеленые листья. В высоких, неестественно прозрачных стаканах пузырилась какая-то жидкость, слишком сладкая, чтобы утолять жажду. Гааки еще спал, с головы до ног замотавшись в покрывало, только волосы разметались по подушке. Акайо заметил, какие взгляды то и дело бросал на него Лааши, и тихо спросил, подавляя желание спрятать вопрос за цветистым стихом:

— Ты теперь боишься?

Лааши подавился и закашлялся. Акайо ждал ответа, не шевелясь.

— Ну ты и вопросы задаешь, парень… — наконец выдавил Лааши, запустив пальцы себе в волосы. — Я вообще-то с кайнами каждый день работаю, и нет, не только с рабами. Вы нормальные парни в целом… Просто…

Он замолчал, не зная, как продолжить. Акайо безжизненным голосом подсказал:

— Ты давно не видел таких, как я.

Лааши принужденно засмеялся.

— Вроде того, ага… Иногда ты вроде человек как человек, а иногда я на тебя смотрю, и вижу… — он замялся, подбирая сравнение. Акайо молчал, желая услышать то, что на самом деле думает этот человек, а не подтверждение своих мыслей. — Ну… О! У вас мечи такие есть вроде, длинные, изогнутые. Красивые, обалдеть. И острые. Такие острые, что неловко рукой двинешь, и все, нет руки.

Акайо опустил голову. Меч? Он выглядит так? Раб, которого можно продать, которого водят на поводке, который боится спать в боксе?

Он понял, что вот-вот рассмеется, не веря услышанному, и вместо этого откусил еще кусок хлеба, зеленых листьев, и спрятанной между ними котлеты. Прожевал, запил неприятной водой, щиплющей небо. Наверное, эта еда считалась здесь вкусной, во всяком случае, Лааши поглощал ее с видимым удовольствием. Акайо предпочел бы миску рассыпчатого риса, которым кормили в армии всех, от солдат до генерала.

На рынок они приехали быстро, но не так, как вчера. Возможно, потому что Лааши пожалел его. Акайо было противно и от этой мысли, и от самого себя. И, по правде говоря, от всего, что составляло генерала Акайо. Ему было неприятно думать об этом, но он все равно думал, и презирал себя за то, что он себя презирает. Эти мысли были похожи на колесо повозки, которое раз за разом проезжает по одному и тому же месту, сминая траву, превращая ее в дорогу, а затем размазывая эту дорогу в грязь.

Они добрались до платформы как раз тогда, когда к ней подъехал кар с остальными рабами, а кроме него — сияющая белизной машина с рисунком тигра на боку. Тигр разорвался посередине открывшейся дверью, из которой торопливо выскочил человек-табуретка, подал руку женщине, выходящей следом. Она только фыркнула, выбравшись без его помощи, глянула на еще не поднявшихся на платформу рабов. Спросила сердито, отбрасывая с лица тонкую прядь, выбившуюся из высокой прически:

— Я недостаточно ясно выразилась?! Мне абсолютно все равно! Девять мужчин, не детей и не стариков, больше никаких требований.

Господин Сааль натянуто улыбнулся и протянул руку. Лааши почтительно вложил в нее поводок Акайо.

— Этот подойдет?

— Слушайте, вы издеваетесь? — на ее впалых щеках вспыхнули, будто фейерверк, злые красные пятна. — Да, подойдет! Сколько раз мне повторить, что меня устроят любые рабы?

— Простите, госпожа ученая. Одну секунду.

Акайо отрешенно смотрел, как человек-табуретка делает что-то со своим телефоном, кричит. Как приезжают и уезжают маленькие двухместные машины со всех концов рынка. С одной из таких столкнули совсем молодого юношу, и Акайо закаменел, узнав знаменосца своей армии. Маленького, худого, с еще по-детски мягкими чертами. В памяти всплыло его имя — Тетсуи. Два иероглифа, один означает будущее, второй — железо. Хорошее имя, обещающее силу. Все в армии верили, что такое имя у знаменосца — это добрый знак. Акайо отвернулся. У него тоже было говорящее имя. Тоже “добрый знак” для молодого генерала. Какая разница, как назвал его отец, мечтавший о военной карьере хотя бы для сына, если не для себя? Имя ведь не дает ни ума, ни силы, а одни только вера и прилежание не могли спасти слишком маленькую и плохо вооруженную армию.

У платформы наконец выстроилось девять человек. Даже Акайо было понятно, как их выбирали. Если женщине все равно, кого покупать, ей продадут самых бесполезных, проблемных, ничего не умеющих.

В империи проходящие мимо кадеты избили бы господина Сааля бамбуковыми палками за такую торговлю. Здесь никому не было до этого дела. Покупательница даже не смотрела на тех, кого ей собирались продать — была слишком занята своей коробочкой, той, которая умела становиться листом бумаги. Видимо, то, что показывала коробочка, женщине не нравилось, так как она все время сердито хмурилась и фыркала. Когда девять рабов было выбрано и господин Сааль назвал сумму, она только мельком глянула на них и подала свою карточку, с помощью которой здесь проводили все расчеты. Ей передали целый букет поводков, она только поджала губы:

— Наконец-то! Все, залезайте в машину. Мы должны быть у института через полчаса!

С некоторой заминкой, но они погрузились в тигриную машину. Женщина села вперед, отгородившись от своих рабов темным стеклом. Машина сорвалась с места, Акайо обернулся, провожая взглядом быстро удаляющуюся платформу, оставшихся там рабов и Лааши, который вдруг вскинул вверх руку, помахал уезжающим.

Акайо отвел глаза. Ему на секунду стало жаль, что если уж ему суждено было быть проданным, его не продали этому странному эндаалорцу, который, несмотря ни на что, считал, что Акайо похож на меч.