Разделенные

Через бесконечное число крутых поворотов и рывков, когда все, кто не успел вцепиться во что-нибудь, падали друг на друга, машина остановилась. Хлопнула дверь, Акайо успел еще увидеть, как мелькнула в проеме узкая юбка, пробежали по оказавшимся прямо около машины ступенькам некрасивые худые ноги в неудобной даже на вид обуви. Из второй двери вышел водитель, прислонился к машине, отдыхая. Рабов никто выпускать не собирался, и они сидели, уставившись кто в окна, кто себе в колени. Акайо заметил, как они похожи — с типично имперскими чертами, суровыми выражениями лиц и короткими, едва начавшими отрастать волосами. У многих за ушами виднелись витые трубочки переводчика, шею Тетсуи охватывал ошейник-модулятор. Сам Акайо уже привык обходится без них, поняв, что большую часть тех слов, которых он не понимает, переводчик ему все равно не объяснит — излишне старательная вещь превращала эндаалорский краткий и емкий “кар” в “самоходную повозку большого размера для перевозки людей в достаточно удобных условиях”, и за это время Акайо успевал запутаться и потерять смысл фразы.

Он впервые подумал — их ведь купили с какой-то целью. А он так и не узнал, какую работу должны были выполнять люди, продаваемые человеком-табуреткой. Люди, многие из которых, похоже, даже не умели говорить на местном языке.

Зачем они нужны этой женщине?

Акайо чуть пригнулся, заглядывая в низкое окно, пытаясь рассмотреть дом, в котором скрылась их покупательница. Над прозрачными дверями вилась длинная надпись на эндаалорском, и ему пришлось потратить немало времени, разбирая мелкие символы здешнего алфавита.

В начале обучения он с трудом привык к тому, что здесь каждый символ передает лишь один-единственный звук, а не слово, не смысл, и даже не слог. В результате каждое слово можно было составить одним-единственным способом, без каких-либо вложенных смыслов, традиционных для империи, где можно было смертельно оскорбить человека, использовав для записи его имени не те символы, хотя звучание от этого и не исказилось бы. Но главной проблемой для Акайо сейчас было то, что каждое слово в эндаалорском состояло из целого десятка значков, каждый из которых ему предстояло рассмотреть, щурясь в затемненное окно машины.

Когда у него наконец получилось прочитать, перечитать трижды, но ничего не понять из названия “Научно-исследовательский институт генетических и исторических связей Праземли и Терры-34”, водитель успел отойти от машины, бросив открытую дверь, вернуться, съесть какую-то еду из прозрачного пакета. Теперь он курил странную металлическую трубку, пуская в воздух облачка, больше похожие на пар, чем на дым. Акайо пытался вычленить из надписи понятные части — наука, исследование. Но что такое “генетические связи”? Он понимал, что просто выкинуть незнакомые слова не выйдет, хотя бы потому, что историю здесь изучали даже не Эднаалора, и не Кайна, а какой-то Праземли и Терры. Он о таких местах никогда не слышал.

И это все равно не отвечало на вопрос, зачем кому-то в такой спешке покупать девятерых рабов. Насколько Акайо знал, историю по людям изучать невозможно. Или именно за изучение истории в людях отвечало непонятное словосочетание?..

Он мысленно свернул этот свиток, положил на самую высокую полку в своем сознании, пометив яркой синей печатью — неизвестное знание, вернуться позже. Вернувшись из библиотеки разума, посмотрел на остальных.

Рабы сидели почти не шевелясь, так тихо, что слышно было, как свистит металлическая трубка водителя, когда он с силой втягивал через нее воздух. Двигались только глаза — люди бросали друг на друга быстрые взгляды, рассматривали лица, руки, кто как сидит. Акайо узнал, кроме Тетсуи, еще двух своих бывших солдат. Имена тут же сами всплыли в памяти, как и положено — генерал ведь должен был знать каждого рядового. Маленький знаменосец, увидев его, несколько секунд не мог отвести взгляд, даже рот приоткрыл от изумления. Затем опомнился, отвернулся, вернув на лицо маску примерного имперского солдата. Джиро, второй сын не самого большого рода, смотрел на Акайо недоверчиво, будто не веря тому, что видит. Иола, каждый день просыпавшийся до гонга, чтобы потренироваться еще немного, не смотрел ни на кого вообще. Судя по каплям пота, блестевшим на гладком лбу, он занимался своим любимым делом — тренировался в мысленном додзе с воображаемым противником. Хорошее занятие, если приходится долго ждать, но внимание при этом не требуется.

Акайо перевел взгляд на свои руки. Закрыл глаза. Представил себе старый родовой клинок, висевший когда-то над циновкой отца. Который больше ста лун назад вручили молодому, подающему надежды сыну.

Он мысленно положил блестящую полосу стали себе на колени. А дальше телу оставалось лишь повторять череду напряжений и расслаблений, соответствующую длинной изнуряющей тренировке, которую он собирался провести.

Акайо успел завершить около тридцати хороших мысленных боев, когда услышал, как открылась дверца машины, и очень злой женский голос потребовал:

— Выходите!

Он выбрался на улицу первым, выпрямился, стараясь не щуриться. После полумрака мысленного додзе дневной свет резал глаза.

У машины собралось несколько человек, которые сейчас с сомнением смотрели на выбирающихся на свет рабов. Акайо узнал среди них учительницу, ту самую, которая не стала торговаться о его цене, сказав, что с такой характеристикой в институте не место.

Купившая их женщина ждала, недовольно похлопывая себя по бедру свернутым листом снежно-белой бумаги. Когда все вылезли, она обернулась к остальным эндаалорцам:

— Ну? Девять человек, за чье благополучие я отвечаю. Все в соответствии с требованиями!

Учительница покачала головой.

— Таари, ты же знаешь, этого не достаточно. Ты хорошо сделала, заведя гарем, но пока про их благополучие говорить рано. Давай поступим так. Ты сейчас вернешься вместе с ними в свою лабораторию, дополнишь работу по нашим советам. Социализируешь этих юных кайнов, чтобы они хотя бы понимали, где находятся и как им дальше жить. А через три месяца подашь бумаги сразу на докторскую диссертацию. Договорились?

Покупательница, названная Таари, во время монолога медленно наливалась краской, так что к последним словам напоминала оттенком кожи лотос в закатных лучах. Акайо ожидал, что она возмутится и откажется, но она только прошипела сквозь зубы:

— Договорились, доктор Л’Гури. — И резко приказала, обращаясь уже к рабам: — Садитесь!

Они полезли обратно. Эндаалорцы отвернулись, занятые обсуждением чего-то своего, покупательница врезала худым кулаком по крыше машины так, что та качнулась. Акайо успел прикрыть железный верх проема ладонью, в которую тут же врезался лбом Тетсуи, как раз пытавшийся сесть внутрь и потерявший равновесие. Выровнявшись и не поднимая взгляда, бывший знаменосец разбитой армии нырнул в машину. Следующий человек медлил, Акайо мельком посмотрел на него и тут же опустил глаза.

На него удивленно смотрели все. Эндаалорцы, покупательница, остальные рабы — все.

Акайо наклонился, сел на сидение, подвинулся ближе к Тетсуи, освобождая место следующему.

Он не понимал, почему на него так уставились. И еще сильнее не понимал, почему другие, тоже видевшие, что мальчишка падает, не попытались ему помочь.

В этот раз они ехали еще дольше, но медленней. За окнами промелькнули высокие дома, начали появляться деревья. Акайо поймал себя на том, что соскучился по живой зелени — в Империи она была повсюду, а здесь он за все прошедшие дни не встретил и травинки. Машина мерно покачивалась, водитель и Таари курили в окна, так что казалось, будто у машины отросли дымные усы, как у легендарного дракона. Акайо бездумно следил за то появляющимися, то исчезающими белыми прядями, взгляд проскальзывал, ни на чем не останавливаясь. Так уже было. Он ехал точно так же, зажатый между другими юнцами, покачиваясь на куда более жесткой лавке, чем сейчас. Тогда мимо проскальзывали знакомые с рождения дома, уходили вдаль, собирались на горизонте едва различимыми черточками. Падали за край мира. Белые стены и красные крыши, желтые колокола и черные колонны семейных храмов — все оставалось в далеком детстве, из которого уезжал молодой кадет Сугавара Акайо.

Откуда он уезжал сейчас? Родина осталась далеко позади, Империя медленно стиралась в нем, как когда-то стирался родной дом. Уходили в прошлое привычки, знания, люди… Хотя нет. Снова несколько человек из прошлого осталось рядом — рядом с ним, их генералом, тем, кто должен был вести их. Кто невольно привел их сюда. На рынок. В эту машину. И не важно, что он этого не хотел, что сам оказался здесь же. Если бы он был один, он бы это бы пережил, как-нибудь пережил. Но эти три человека, которые знали его другим… Чье доверие он не оправдал.