Разгар брачного сезона (сборник)

Вот и сегодня, когда его старинный приятель, владелец «Радио-М» Вадим Макаров, привез к нему малознакомого Котова и совершенно незнакомого Асташевского, это его нисколько не смутило. Фунина отличало, с одной стороны, тщеславие, а с другой – любопытство и всеядность. Он считал своим долгом знать обо всем и обо всех и, что, пожалуй, самое главное, чтобы о его персоне также были осведомлены все.

Постепенно за столом начался непринужденный разговор. Не обошлось и без философских экзерсисов.

– Нет, Мишан, я тебя не понимаю, – придвинувшись вплотную к Сулькову, с трудом выговорил Капитанов, высокий нескладный чернявый мужчина с ярко выраженными семитскими чертами лица. – Что тебя не устраивает?

– Понимаешь, Диман… – пощелкал пальцами Сульков, низенький мужичок с обветренным грубым лицом, – не так живем! Не так жи-вем!

Лариса тяжело вздохнула. Все развивается в соответствии с национальными традициями русской интеллигенции. Сначала напьются, слегка повеселятся, а потом пойдет достоевщина, самоедство, копание в причинах и следствиях. Потом связь между словами начнет постепенно теряться, смысл разговора полностью померкнет, и все закончится традиционной русской народной забавой под названием «Пугание унитаза»…

– Я постоянно думаю, думаю, думаю… – продолжал Сульков. – Когда в ванной моюсь, когда в туалете сижу.

– А ты меньше мойся и в туалете не засиживайся. Сделал свое дело – и сразу шементом оттуда!

– Не получается, Диман, – сокрушенно махнул рукой Сульков. – Мысли о жизни – они как стервятники, они прилетают и тебя не спрашивают. А я чувствую, что постепенно рушусь. Экзистенциальный, физический, моральный, сексуальный, наконец, кризис!

– Насчет последнего легко исправить, – встрял в разговор Фунин.

– Я тебе исправлю! – оборвала его Тамара. – Покажи лучше гостям наших собачек…

– Тома, всему свое время, – ответил Фунин, и в его глазах Лариса прочла нечто лукаво-загадочное.

– Мишан, если так будет продолжаться, то эти стервятники не только твою границу нарушать будут, но и на голову сядут и гнездо там себе совьют! – горячо воскликнул Капитанов. – Надо меньше думать, а больше делать. Их, этих гадких птиц, отстреливать надо, жарить и есть, и все!

– Может быть, ты и прав, – хмуро согласился Сульков и поддел вилкой кусок ветчины.

– Конечно, прав, – сказал Капитанов, громко чавкая. – Если постоянно думать о жизни, то это прямая дорога из комиков в трагики.

– Кончай философствовать, пошли курить! – предложил Котов, который уже наелся и изрядно накачался алкоголем и теперь испытывал настоятельную потребность развеяться.

– Милости прошу в зимний сад, – улыбнулся Фунин. – По лестнице на второй этаж.

– В сад! Все в сад! – заорал Асташевский и, нелепо двигая руками для сохранения равновесия, поднялся со стула.

Вслед за мужчинами решила пойти посмотреть на сад и Лариса.

Сад представлял собой стандартную оранжерею, устроенную в большой лоджии. Оранжерея была защищена от внешнего мира, как утверждал Фунин, выдвижными стеклами, легко убирающимися за ненадобностью летом. Он также выразил огромное сожаление в связи с тем, что гости не имеют возможности по причине позднего времени и сезона полюбоваться чудесным видом на Волгу, который открывается с лоджии.

На пороге лоджии вдруг появилась Тамара, которая потребовала прекратить перерыв в вечере, так как «давно уже пора продемонстрировать гостям собачек, а то все напорются и не увидят самого главного». Борис заверил супругу, что через пять минут «шоу будет начато».

– А что за собачки? – осмелилась спросить Лариса.

– О, это наш новый прикол, сами увидите.

– Я уже имел возможность, – отрывисто сказал Мудров, – зрелище десять баллов.

Гости были заинтригованы, и сигареты докуривали в большом нетерпении.

Борис спустился на первый этаж и пригласил всех гостей пройти в коридор. Все прошли в указанном направлении и встали, образуя полукруг прямо перед теми самыми будками, которые так поразили Ларису, когда она только вошла в коттедж.

– Джек, ко мне! – крикнул Фунин.

Цепь около будки зашевелилась, звякнула, и изнутри показался… ЧЕЛОВЕК. Он был полугол, на нем были лишь тренировочные штаны. На вид ему можно было дать лет пятьдесят-шестьдесят, он был волосат, космат, на одутловатом лице его красовались синяки. Проще говоря, перед гостями предстал бомж, один из непременных обитателей российских вокзалов и рынков.

Он, позвякивая цепью, подполз вплотную к Фунину и посмотрел на него омерзительно-преданным взглядом.

Гости ахнули, Елена Асташевская завизжала, а кое-кто из мужчин не удержался от грубовато-изумленного: «Ой, б..!»

Дождавшись, пока гости немного придут в себя от первого впечатления, Фунин приказал:

– Джек, сидеть!

Бомж, который до этого стоял на полу на всех четырех своих конечностях, сел на ноги и свесил руки.

– Молодец, Джек!

Бомж подтянул свою грязную морду вплотную к «хозяину» и попытался лизнуть его руку.

– Фу, Джек, фу! – зашикал на него Фунин, и бомж, оставив хозяина в покое, неожиданно двинулся в сторону гостей, остановив свое внимание на Лене Асташевской. Та в отчаянии завизжала.

– Я сказал, фу! Нельзя! – заорал Фунин и принялся оттаскивать цепь вместе с прикованным к ней бомжем от Елены. – Место, Джек, место!

Бомж покорно пополз в будку.

– А в тех апартаментах у тебя кто проживает? – спросил Макаров, показывая на две остальные будки.

– Там, – показал он на крайнюю будку, – совсем недавно жил Маньяк, злой такой, нехороший песик. Я его отдал соседу. А здесь у нас Грета, – Фунин показал на среднюю будку, на крыше которой Лариса заметила красный бант.

– Гретхен мы ее зовем! – недовольным голосом поправила мужа Тамара. – А Джек – это один из братьев Гримм! Я тебе говорила, что Маньяка не надо было отдавать, а то мы комплекта лишились!

Из средней будки выползло тем временем нечто, напоминавшее человеческое существо женского пола. Ее лицо, похожее на вареную картофелину, не выражало ничего, кроме желания поскорее выполнить, что от нее требуется, и снова уползти к себе в будку.

– Ну что такое, Грета? – ласково спросил у нее Борис. – Не в настроении сегодня? Хорошая собачка, хорошая…