Разлюбил – будешь наказан!
Шрифт:
Всем спасибо. Все свободны. Процедура закончена.
Я натягиваю майку. Молча выхожу в гостиную. Включаю телик. Антон сажает меня на свои плотные коленки и врет:
– Все так и должно быть! Это же прекрасно!
Смотрим мультики. На столе миска с вишней. Антон складывает косточки в пирамидку. Вздыхает, говорит удовлетворенно:
– Все, теперь я спокоен. Теперь ты меня никогда не забудешь.
Ну, не забыла. И что? Сидела на бревне и думала: «Как же все это теперь объяснить ему, совсем другому Антону?
И не говорите, что это все глупости. Знаю я, что вы мне сейчас пропоете. Возможна тысяча комбинаций… Понять, кто чей, вообще невозможно… Народу слишком много… Население планеты шесть миллиардов… И вообще все чужие… Кого подсунули, того и люби… Вы еще скажите, что все одинаковые… Я вам не верю, вы врете сейчас и сами это прекрасно знаете. Смеетесь тут надо мной, а только свое увидите – так сразу челюстью хлоп, ручищами хвать, с мясом не оторвешь.
Тише! Он сам, сам сейчас все скажет. Уже повернулся ко мне, в глаза посмотрел, ресницы опустил и…
– Ты меня любишь? – говорит.
Ничего себе! Я даже не поняла, спрашивает он или утверждает, хитренький какой.
В руке у меня теплый песок. Я рассыпаю его себе на ноги. Моя ладонь – песочные часы. Сейчас все высыплю и наберу еще пригоршню.
Антону надоело ждать. Он сам сказал, быстро, с легким удивлением:
– Я тебя люблю.
– И я тебя люблю! – Я рассыпаю песок ему на плечи и забываю обо всем, и уж тем более о диснеевских мультиках.
Мне показалось или и вправду целоваться стало вкуснее?
Так… прекратите смеяться! Да, говорим «люблю», а сами дети еще. Куда нам про любовь понимать, до пенсии далеко. Но если вы такие умные, то покажите мне хоть одну птицу, которая прокукарекает вам, что такое миграция. Или хотите, спросим у лосося: «Лосось, а что такое нерест?» Не хотите? Вот и ко мне не придирайтесь. Не говорите, что я там могла в пятнадцать лет о любви понимать. Я знаю точно: если очень хочешь сказать «люблю» – говори, не жмись. Скажешь «люблю» – и мир изменится.
Пляж по-прежнему пустой, бревно на месте, волны так же светлеют у берега, но мы не одни. Мы чувствуем: кто-то смотрит на нас… да, с облаков. Смотрит и моргает синими ресницами…
Так, все! Это была самая лиричная глава. Больше такого не повторится. Наш удел – бытовуха. Мне пора в магазин, за жратвой.
18. Последний поход
Смена обстановки – прекрасная вещь. И недолгое расставанье, конечно, тоже полезно. Но эффект от этих радостей длится не дольше недели.
В пятницу мой уссурийский тигр снова засиделся в своем кабинете. Устал. Потянулся. Заметил маяк на стене и позвонил:
– Крошка, ты дома? В магазин едешь? Давай вместе. Запарился тут – сил нет.
А я-то, глупая, и обрадовалась! Согласилась – захотелось покататься на его новой машине.
Я пожалела об этом сразу, еще на выходе из офиса, когда он забыл
придержать дверь. Меня чуть не снесло с младенцем на руках. Но ничего – увернулась, не из Смольного института. Антон виновато улыбнулся: «Извини, Соньчик».Что?! Извини, Соньчик? Он забыл меня в дверях! Чужую бабу он бы никогда не забыл, любую с улицы пропустил бы, не заснул. А меня забыл! Все! Любви конец!
А как я ждала вечер пятницы… Я больше всего люблю вечер пятницы, по старой офисной привычке, за его неясные перспективы и наивные фантазии по поводу выходных.
И вот стою теперь, смотрю на охлажденную курицу. Ха-ха-ха, как это романтично!
– Доставай список и пошли бегом, – командует директор.
– Кажется, я его забыла.
– М-м-маладец!
Обратите внимание: в последнее время у него для меня всегда готов диагноз.
Список нашелся в кармане сумки. С тех пор, как я связалась со своим экономистом, без списка даже в ванную не захожу.
– Иди прямо, – дает он установку, – по сторонам не оглядывайся.
На пути к мясу лежит куча хлама, там меня немножко повело в сторону. Как обычно, решила померить очки. А что такого? Я всегда меряю очки, у меня очки долго не живут. Я бросаю их на сиденье в машине, Максик на них садится, и дочка ломает.
– Мама, ты опять! – И сын туда же.
– Нет, только не в косметику. Это без меня. – Рабовладелец потянул меня за руку.
– Сейчас Танька взвоет, – подхватывает шмуль.
Отвлекаем дочку игрушками. Мой диктатор иногда вспоминает, что в детстве у него не было игрушек. Это на меня действует как пистолет. Только представлю его маленьким, со сломанными машинками – все, подпишу любые бумаги, соглашусь всю жизнь носить паранджу.
Антон Сергеич изучает катер с дистанционным управлением. Кому сейчас он нужен, этот катер… Все из него выросли, и сын, и папа.
Меня застукали с колготками. Держу в руках две пары. Да, сейчас, сейчас я выберу. Не надо только надо мной нудить!
– Что ты тут стала? Ты тратишь время на говно!
Антон выхватил пачки у меня из рук, швырнул в корзину. Мог бы просто швырнуть, и все, а он опять занудел:
– Наша жизнь превратилась в череду покупок. Мы живем между походами в магазин. Это ужасно!
Мы покатили за вином, и тут зазвучала музыка. Та самая песня, под которую я просыпалась весь август, тот август, на море. Только певица уже другая, ремикс какой-то. Стою напротив полки со своим мерло и слушаю.
Странно, почему я не купила себе эту музыку? Никогда не искала ее ни на диске, ни раньше, на кассетах. Можно прямо тут зайти и спросить… Но нет, не надо. Сейчас допоет – и все, больше не хочу.
– Что ты стоишь? – узурпатор подталкивает меня в спину. – О чем ты тут мечтаешь? Со своими мечтами ты умрешь пьяная в канаве!
– Я?… Я не знаю, сколько бутылок взять… две или три…
Он поставил в корзину две бутылки и сделал выговор:
– Когда ты уже научишься принимать решения?