Размышления перед казнью

Генерала Фибана особенно настойчиво рекомендовал фюреру генерал граф фон дер Шуленбург²⁴⁹ — бывший командующий (в Первой мировой войне) армией, а потом группой армий «Германский кронпринц». Фюрер, считаясь с рекомендацией Шуленбурга, не раз советовал мне взять Фибана в штаб оперативного руководства. Сам генерал Шуленбург был близок к [нацистской] партии и являлся одновременно обергруппенфю-рером СА и СС. Поскольку должность начальника штаба оперативного руководства вермахта была вакантной, я выполнил желание фюрера (Йодль занимал ее тогда по совместительству как начальник отдела обороны страны). Поначалу это казалось мне разумным решением; я надеялся, что оно поможет преодолеть напряженность между мной и Беком, так как Фибан был дружен с Беком. Мне казалось, что он может оказать уравно-всптвающее воздействие. Но я ничего не смог поделать с этим загадочным для меня человеком, а Йодль — еще менее. В результате ночных заклинаний Фибана непосредственно перед вступлением в Австрию я просто не знал, что предпринять с ним. В мое отсутствие он устраивал Йодлю дикие сцены. Я был рад снова работать только с одним Йодлем²⁵⁰.

Конец марта принес с собой оправдательный приговор на процессе Фрича²⁵¹. Барон отправился в оборудованный для него в свое время загородный дом на полигоне Берген (около Юльцена), чтобы пожить в полном одиночестве, подальше от людей и крупных городов. Об этом фюрер лично сообщил берлинскому генералитету в своем выступлении в Имперской канцелярии. В заключение он сказал, что приказал расстрелять свидетеля обвинения за его бессовестную ложь, породившую такие чудовищные дела. Через несколько недель Канарис сообщил мне, что гестапо приказа о расстреле не выполнило. Мне стало ясно: свидетель этот — продажное орудие других, — тех, кто заплатил ему за его грязное дело спасением от расстрела.

Я потребовал от Канариса выяснения всех обстоятельств, так как должен был доложить фюреру. Канарис попросил меня никоим образом не использовать его информацию: он только лишь слышал от других, но немедленно выяснит все у Гейдриха (начальник Главного управления имперской безопасности. — Прим. пер.). Через несколько дней он доложил мне, что приказ фюрера уже приведен в исполнение, и выразил свое удовлетворение этим. Сегодня я убежден, что первое сообщение Канариса было верным и что он отказался от него только из страха перед Гейдрихом и моего доклада Гитлеру²⁵². Мое доверие к Ка-нарису обошлось мне впоследствии куда дороже.

Осуществленное по приказу Гитлера немедленное включение австрийской армии (бундесхеер), формирование двух корпусов, двух пехотных и одной горнострелковой дивизии, а также одной танковой дивизии из крупных национальных групп рейха поставили перед главнокомандованием сухопутных войск (ОКХ) новые широкие организационные задачи, а таким образом, само собою разумеется, первый выход за рамки программы, предусматривавшей наличие в германских вооруженных силах 36 дивизий. Гитлер лично объехал несколько мест дислокации соответствующих частей в новой Остмарке²⁵³, он приветствовал формирование новых намеченных соединений и призыв рекрутов. Вопросом высшего честолюбия для него было в рамках старо-прусской системы и под руководством избранных немецких офицеров рейха создать здесь за короткое время образцовые соединения — не без прицела на Чехословакию, которая не только была обескуражена решением австрийского вопроса, но и никак не могла быть заинтересована в нем.

20 апреля [1938 г.] я впервые, вместе с главнокомандующими трех составных частей вермахта, принял участие в церемонии поздравления фюрера с днем его рождения.

Геринг (он после отставки Бломберга был произведен в генерал-фельдмаршалы и, таким образом, стал самым старшим по званию офицером вермахта) в своей краткой речи высказал от имени вооруженных сил наилучшие пожелания, затем последовали обычные рукопожатия, после чего все отправились на парад в Тиргартен, в котором участвовали специально выделенные части. Днем мы узким кругом побывали в гостях у фюрера.

Вечером [20 апреля], незадолго до отъезда фюрера в Берх-гесгаден, я был вызван к нему в Имперскую канцелярию. Здесь он дал мне неоднократно упоминавшуюся на [Нюрнбергском] процессе директиву приступить к предварительной генпгга-бовской разработке [плана военных действий] на случай конфликта с Чехословакией. Как и всегда, он произнес целую речь, в которой изложил свои мысли насчет того, что проблема эта рано или поздно должна быть решена. Во-первых, ради проживающих там немцев, тягчайшим образом угнетаемых чешским государством, а также ввиду неприемлемого для нас стратегического положения в условиях предстоящего огромного столкновения на Востоке — не только с Польшей, но и прежде всего с большевизмом. Его самое святое убеждение: отсюда рейху грозит величайшая опасность; Чехия послужит тогда трамплином для Красной Армии и се авиации; враг быстро окажется у Дрездена и в центре рейха. Хотя он и не намерен по собственной инициативе развязывать войну против Чехии, но может возникнуть такая расстановка сил, когда действовать придется молниеносно.

Данные мне инструкции, которые я выслушал молча и не без опасений, зафиксированы в так называемом документе Шмундта²⁵⁴. Своими глазами я их так никогда и не видал. На следующий день я обсудил полученную мною директиву с Йодлем, и мы решили сначала отложить это дело, но все же подготовить «директиву» в требуемом духе. Имеющиеся [на Нюрнбергском процессе] материалы, а также дневниковые записи Йодля свидетельствуют об этом. Примерно через четыре недели я, по требованию Шмундта, направил проект «директивы» для ОКХ²⁵⁵ в Бергхоф, сопроводив его часто упоминавшейся здесь преамбулой от имени фюрера: «Я не намерен в обозримый период времени нападать на Чехословакию. <...>»

Йодль и я предусмотрительно утаили это от генерального штаба сухопутных войск, чтобы, как мы думали, избежать ненужного возбуждения. Просочилось ли тем временем что-нибудь об этом деле, или же фюрер сам высказал Браухичу аналогичные мысли, не знаю. Во всяком случае, возникла пространная памятная записка с военно-политической первой частью и анализирующей соотношение вооруженных сил — второй. Первая часть содержала оперативные соображения на случай вмешательства Франции (на основе заключенного ранее ею пакта о взаимопомощи) в чешский конфликт.

Браухич пригласил меня, чтобы совместно обсудить у Гитлера представлешшй документ. Ввиду резкого отклонения Гитлером проекта генштаба «Руководство вермахтом во время войны», который Браухич представил фюреру вскоре после своего вступления в должность, он теперь стал осторожнее. Это была та самая памятная записка, которая впервые была представлена Фричем еще при Бломбергс в 1937 г. после маневров вермахта зимой 1937/ 38 г., а затем отозвана. Потом во время кризиса из-за Бломберга²⁵⁶ она была лично передана Беком фюреру и в дальнейшем пережила свое третье возрождение уже при Брау-хиче²⁵⁷. Составленная мною и Йодлем по приказу фюрера памятная записка²⁵³ вызвала сильное раздражение [у Браухича и Бека]. Ныне она находится в документах (Нюрнбергского суда], но, к сожалению, без того проекта ОКХ, который вызвал такой гнев Гитлера, расценившего этот проект как выпад лично против себя, от которого Браухич не сумел удержаться.

После того как памятная записка Бека относительно военных возможностей и перспектив Германии в случае войны с Чехословакией была бегло просмотрена Браухичем, я посоветовал ему ни в коем случае не представлять фюреру ее первую часть, ибо эти воешю-политические соображения будут немедленно отвергнуты Гитлером, а вторую часть он вообще читать не станет. Мы сошлись на том, что Браухич представит фюреру только вторую часть, которую тот должен будет проштудировать. Так и было сделано, но это вызвало у Гитлера самый резкий протест: мол, данные необъективные, соотношение сил обрисовано слишком благоприятно для противной стороны (например, насчет французских танков и т.п.) ^{258 259}.

К этому добавилось тогда и еще одно крупное недовольство. К вполне обоснованному возмущению главнокомандования сухопутных войск, Геринг пожелал лично ознакомиться с состоянием строительства укреплений и посмотреть их, т.е., вернее сказать, проинспектировать. Доклад Геринга фюреру явился сплошным обвинением в адрес ОКХ: там, мол, ничего нет, а имеющееся совершенно неудовлетворительно, не построено даже ни одного самого примитивного полевого укрепления. Пусть это даже преувеличено, но строительство оборонительных сооружений действительно еще находилось в самом зачатке. С согласия Бломберга, план постройки бетонированных укреплений и крупных опорных пунктов был рассчитан на 20 лет до его завершения. Правда, строительные работы уже начались (как Бломберг и я констатировали во время многодневной автомобильной поездки вдоль линии фронта), но все это и в самом деле находилось еще в начальной стадии, и лишь на отдельных участках, хотя и имелись готовые планы, которые были продемонстрированы нам на местности. Фюрер был крайне разочарован и обрушился на генштаб, который якобы саботирует его требования, с самыми резкими упреками, пригрозил, что передаст строительство укреплений Тодту²⁶⁰, поскольку штабы саперных войск бездельничают, и т.п. <...>