Разноцветные континенты (С иллюстрациями)
Шрифт:
– Послушай, не заедайся,- Борька выставил ладонь (этот жест его меня всегда приводил в бешенство).
– Пиши свои законы для себя одного. Никто по ним не жил и жить не будет.
– А я и пишу для себя одного, - сказал я, повернулся и вышел в коридор.
Борька что-то тихо сказал Шурке, Шурка засмеялся. Я не ждал, конечно, что Шурка за мной последует (ссориться с Борькой было ему не с руки), но все-таки потоптался немного у вешалки. Никто не вышел меня проводить, только тетя Дуня помаячила в конце коридора. Я хлопнул дверью и не спеша пошел по лестнице вниз. Еще подумал по дороге: неплохо все-таки,
16
Маринка стояла в моем подъезде у лифта и, поставив свой огромный портфель на пол, ждала.
– Была уже?
– показал я глазами наверх.
– Неужели трудно сообразить? Мои подумают, что я прогуливаю.
– Трудно!
– вызывающе сказала Маринка и, подняв портфель, прошла с гордым видом мимо меня к дверям.
– Постой!- Я схватил ее за руку.- Ну что ты строишь из себя, честное слово! Теперь что я буду своим старикам толковать? Еще в школу выяснять явятся.
Марина молчала. Отвернувшись от меня, она придирчиво разглядывала трещину на стене.
– Ну ладно, - махнул я рукой.
– Ясное дело, вывернемся. Кто дома-то хоть?
Оба или только мать?
– Да не была я у тебя,- сердито сказала Маринка, не оборачиваясь.- Не думай, что все тебя глупее. Я просто хотела предупредить, что Мантисса прийти сюда собирается.
Я ничего не спросил. Я молча взял у нее портфель, и, выйдя через черный ход на улицу, мы медленно пошли к Маринкиному дому.
– Где пропадал-то?
– как бы невзначай, проговорила Маринка.
– Секрет - можешь не говорить. В конце концов, ты не обязан передо мной отчитываться.
– Да никакого нет секрета… - ответил я.
– Мы переходим в другую школу.
Маринка приостановилась на минуту, быстро взглянула на меня, потом, спохватившись, ускорила шаг. Я еле поспевал за нею. Портфель был тяжеленный, как магнитофон «Яуза».
– Я твердо решил стать дипломатом, - подумав, добавил я. Не знаю, зачем я врал, но как-то стыдно было признаться, чем мы полдня занимались.
– И потом, язык всегда пригодится. Особенно в наше время.
– Значит, будешь ездить по разным странам?
– равнодушным голосом спросила Маринка.
– А я?
– Что - ты?
– Как же я?
– Ты со мной.
– Но я буду геологом… И мне тоже придется много ездить… Только совсем не туда, куда тебе…
Долго-долго мы шли и молчали. Уже давно остался позади Маринкин дом, а мы всё шли, шли, шли и смотрели себе под ноги, на сырой от холода асфальт.
– Может быть, ты будешь атташе по делам минеральных богатств?
– сказал наконец я, хотя очень сомневался, что такой пост вообще существует.
– Нет, я только геологом, - твердо ответила Маринка.
– И не изменишь решение?
– Нет.
– Даже ради меня?
– Даже.
– Ради нас?…
– Нет.
– Но ты пойми, я же мужчина! Не могу же я изменить свои планы только потому, что так хочется тебе!
Сейчас я уже и в самом деле верил, что стать дипломатом - моя заветная цель.
Маринка снова взглянула на меня, грустно улыбнулась и опустила голову.
–
Вот видишь, какая ты…– Вижу…- перебила меня Маринка.- Вижу, Сереженька, вижу. Я давно уже тебе говорила: ничего у нас с тобой не получится. Слишком просто все это.
Первая любовь всегда кончается трагично.
– Опять начиталась Мопассана!
– со злостью сказал я.
– Сколько раз я тебе говорил, чтобы ты не смела его читать, что он на тебя плохо действует! Ты становишься какая-то обреченная…
Маринка горько покачала головой. А я представил себе, что она идет вот так же рядом с кем-то высоким, старым, мудрым и держит его под руку…
– О чем ты думаешь?
– услышал я свой собственный голос.
Не помню, как мы оказались у нее в подъезде, на самом верхнем, на шестом этаже. Лестничные окошки здесь были низкие и тусклые, и снизу невозможно было ничего разглядеть. Я снял пальто, свернул его, постелил на подоконник, и мы сели.
– О чем ты думаешь?
– снова спросил я.
– Так…- Маринка взяла меня за руку и стала медленно перебирать мои жесткие, неприлично крупные пальцы.- Я вспомнила, как в детском садике мы с тобой целовались на время… Ты знаешь, мне совсем не стыдно об этом говорить!
– вдруг удивилась она.
– Помнишь, Танька еще будильник притащила: выдержим пять минут или нет?
Я взглянул на ее грустную щеку с прядкою у виска, и мне сразу стало спокойно. Нет, мы не можем расстаться никогда: у нас есть прошлое, очень светлое, очень долгое, и это прошлое связывает нас. Я наклонился к ее лицу и сказал:
– А сейчас?…
– Нет,- не отстранившись, печально сказала Маринка.- Сейчас- нет. Тогда мы ничего не понимали, и было хорошо… А сейчас мы всё, всё понимаем.
Сейчас - ни за что. Это значит - украсть у себя «потом».
– Значит, будет «потом»?- Сердце у меня заколотилось быстро, как будто я захлебнулся.
– Будет, Сережа,- коротко сказала Маринка и взглянула мне в глаза.
– А геология?
– осторожно спросил я.
– Вместе решим,- после паузы сказала Маринка.- Если вместе, все можно решить, правда?
Я провел рукой по ее щеке и ничего не ответил. Маринка не отстранилась. Она только прикусила губу и чуть-чуть подалась вперед.
Мои пальцы опять дотронулись до ее щеки, холодной, как будто с мороза, и медленно, вздрагивая, начали спускаться ниже, к уголку рта, где кожа становилась теплее и теплее. Губы Маринки дрогнули, как будто она хотела что-то сказать, и я быстро убрал руку.
– Щекотно…- как бы оправдываясь, проговорила Маринка и тихо засмеялась, по-прежнему глядя мне в глаза. Еще ни одна девчонка не смеялась так странно, не отводя от меня глаз.- Смотри…- И рука ее спокойно и уверенно протянулась к моему лицу.
Словно перышки коснулись моих губ- в самом деле было смешно и щекотно.
– У тебя горячие губы… - чуть нахмурясь и понизив голос, как будто это было очень важно, сказала мне Маринка.
– А у меня?
Я взглянул на свою руку, потом на ее губы, светлые и нежные даже здесь, в тусклом свете окна, и мне стало неловко, что такая рука дотронется до таких губ. Но Маринкин взгляд говорил мне «ну», как будто в ее глазах кто-то маленький и любопытный кивал головой, подзывая, и я тихо, стараясь почти не касаться, провел пальцами по ее губам.