Разве такое бывает?..

Наденьке Чернышовой нравилось литобъединение: своим накалом страстей, острыми ситуациями, и она стала посещать его регулярно, раз в две недели. Но читать свою писанину, а тем более критиковать других, пока не решалась. Слушала Наденька продолжительные дебаты и думала, какая же она тёмная, никак не поймёт, о каких писателях они спорят, чьи произведения называют. Она с жадностью впитывала информацию об интригах в литературных кругах и в точности пересказывала всё это сотрудникам на работе. Они слушали необычные сведения с раскрытыми ртами и удивлялись Наденькиному окружению.

После очередного занятия литобъединения, наслушавшись чтецов с их рассказами на всевозможные темы и безо всяких тем, Наденька твердо решила, что всё это чепуха, и её рассказы ничуть не хуже, а, скорее всего, даже лучше. Так чего скрываться, бояться, надо читать. Однако решиться на чтение ещё мало. Надо было прорваться через крепкую стену чтецов. На трёх занятиях это сделать не удалось, на четвертом ей повезло – прорываться было не через кого: из-за сильных морозов приехало только несколько человек. Первой выступала Полина. И на этот раз, как и во все предыдущие её приезды, рассказ Полины был очередной притчей об её одиночестве и о том, что произошло с ней за последние две недели между занятиями; какие звонки раздавались в её квартире, и как она отбивалась от домоганий навязчивых ухажёров. Все хвалили Полину. За ней выступала маленькая, чёрненькая, нервозного типа Таня. Сочиняя очередной рассказ, она придерживалась твердого правила: как можно глубже упрятать содержание, оставляя возможность додумывания. В конце концов, ей это удавалось, но что-либо понять в её рассказах было уже невозможно. Наконец, дошла очередь и до Наденьки. Она страшно волновалась: первое в жизни чтение своего произведения, да где – перед такой аудиторией, перед спецами… Прочитав дрожащим голосом свой любимый рассказ, казавшийся ей необыкновенно трогательным и глубоким, Наденька стала ждать оценки. Была полная тишина.

– Ну что молчите?– подтолкнул руководитель.

– А что тут говорить?– неожиданно резко сказала женщина, которая, как она утверждала, когда-то училась на одном курсе с Шукшиным.– Графоманство и больше ничего.

Наденька была ошеломлена, потрясена, обескуражена. Всё что угодно, но такой «рубки с плеча» она не ожидала. Ей было очень обидно за неудачный дебют, но сдаваться она не собиралась.

Однажды с каким-то плакатом в руках на занятия явился Слава. Как перешагнул порог, так и развернул его. Оказалось, это была афиша вечера юмора. И что особенно интересно, рядом с фамилиями известных авторов стояла Славина фамилия. Весь вечер он был в приподнятом настроении, всех перебивал, спорил, а потом вдруг впал в откровения и чуть не со слезами на глазах стал благословлять наступившую демократию, при которой и он, Слава Степанов, простой инженер, может принимать участие в концертах рядом с именитыми мастерами. При этом он с горечью в голосе вспомнил, как ещё совсем недавно чуть ни покончил жизнь самоубийством, потому что не было демократии, и его зажимали. Чтобы спасти его рассудок и облегчить страдания, коварные врачи делали Славе какие-то уколы, от которых у него начинались галлюцинации с ещё большим помутнением разума. Все сочувствовали недавним страданиям Славы и радовались его спасению.

Совсем недолго пришлось Наденьке Чернышовой посещать курсы литературного объединения. Как-то перед очередным занятием подошла к ней одна из так называемого «актива» и въедливо начала выведывать, не хочет ли она покинуть курсы, вроде бы очень много желающих скопилось, трудно проводить занятия. Наденька в свою очередь спросила, почему в таком случае не уйдёт она сама, не освободит другим дорогу; на что получила разъяснение, мол она занимается на курсах больше семи лет, входит в «костяк» объединения, привыкла к другим членам «костяка» и не собирается с ними расставаться.

И хотя Наденьке Чернышовой очень не хотелось бросать начатое дело и расставаться с полюбившимся коллективом единомышленников, после такого заявления она уже не могла оставаться в литобъединении. Раз «костяку» тесно, надо уходить. Ну что ж, прощай союз энтузиастов, здравствуй индивидуальное самовыражение!

Прошло три года. Рассказы Наденьки Чернышовой стали появляться на страницах журналов. Редакторы находили в них живую прелесть.

Ну а что же лесной юноша, встреча с которым в зимнем лесу стала для Наденьки роковой? Он забросил поэзию, поступил в аспирантуру, так настояли его мама с папой – они считали, что такой путь в жизни много надёжнее. Как-то раз случайно Наденька встретила его на улице. Оба страшно обрадовались друг другу, но разговор на этот раз не клеился. Наденька чувствовала, что это уже не тот восторженный и пылкий юноша. Он слушал её, а мысли его уже не совпадали с Наденькиными, были где-то далеко.

Но всё равно Наденька часто думала о нём, своём вдохновителе, и в такие минуты ей становилось чуть-чуть грустно…

НАПУГАЛИСЬ

– Ой, кто-то идёт.

– Да нет.

– Точно кто-то идёт, неужто не слышишь?

– Да кажется тебе.

– Ничего не кажется. О, господи, темень-то какая! Как назло ни один фонарь не горит. Говорила тебе, посидим лучше возле дома на скамейке. Нет, пойдём да пойдём к станции прогуляемся…

– Да кому мы с тобой старухи нужны-то?

– А сколько маньяков всяких шатается, грабителей. Вон у тебя серьги золотые. А я…– испуганно схватилась она за шею,–

цепочку позабыла снять.

– Ой, батюшки! Ты чего пугаешь?.. А и впрямь, вроде шаги. Ты оглянись, посмотри, какие бугаи идут, жуть! Может, в лес свернём, спрячемся там?

– Да, только в лес и не хватает. Они уже давно засекли нас, там в лесу и зацапают. Пошли лучше быстрее, теперь уж до станции надо идти, там хоть публика какая-нибудь бывает.

– Бежим, они уже близко!

Двое полнотелых женщин пустились бежать. За спиной они услышали топот бегущих ног.

– Ох, не могу больше,– запыхавшись, стала отставать одна, – ей-богу, не могу.

Двое подбежавших сзади парней схватили её под руки и поволокли за собой. Догнав другую, подхватили и её.

– А ну, бабоньки, поднажали! – скомандовали незнакомцы.

– Не троньте нас!– истерически кричали, упираясь, гражданки.– Ограбить захотели, а потом под поезд бросить?! Не выйдет! Вот вам! Вот!!! – одна лягнула одного парня, другая, вырвав руку, так саданула другому в нос, что кровь заструилась у него тоненьким ручейком.

– Во придурошные!– в недоумении выпустили их из рук парни.– Вы что, не на электричку разве бежали?.. Две полоумные! – выругались в сердцах они и припустились к уже прибывающему к платформе поезду.

УФ!

В тесном предбаннике зубоврачебного кабинета собралось уже человек пять, а врач – кроткой наружности блондинка, из тех, кто в школе прилежные ученицы, а в семье ласковые жены, все никак не могла управиться с больным и принять следующего. Его лысая голова лежала на мягком подголовнике и была хорошо видна ожидавшим в приоткрытую из-за жары дверь.

– Потерпите, – мягко сказала блондинка, приноравливая щипцы к верхнему переднему зубу больного.

Больной напрягся, вытянулся в струну. Ожидавшие – кто закрыл глаза, кто отвернулся от двери вовсе. Только одна молодуха, у которой нервы, видно, были покрепче, с любопытством наблюдала за происходящим.

– О! О! – стонал больной. – Э-Э! Э-Э-Э!

Зуб не поддавался. Блондинка переменила щипцы.

– О! О! Э-Э-Э! – мучился больной.

– Не идёт, – сообщила ситуацию бойкая молодуха.

– О-О! Э-Э! Э-Э!

Блондинка сосредоточенно и молча делала свое дело.

– Не идёт никак,– сморщилась, будто это ей рвали зуб, молодуха.

– Жалко мужика! Мучается!

– Сами виноваты эти мужики – не идут до последнего момента, пока зубы не искрошатся.

– Боятся! – велось обсуждение ситуации.

– Ох! – вдруг вскрикнула блондинка, держа в щипцах половину обломленного зуба.

– Всё что ли?! – проскрипел больной.

– Обломился,– мужественно сказала блондинка. – Сидите, не двигайтесь.