Разве такое бывает?..

– Горе мне, милок,– простонала та.– Холодильник мой злосчастный опять не работает.

Мастер подбоченился, раздул, словно апельсины, щеки и сказал:

– По моему мнению вы, гражданочка, филоните.

Дарья Петровна часто заморгала, не понимая причины гнева мастера и ещё более не понимая значения слова, каким он её наградил, а потому плюнула и ушла восвояси.

Придя домой, она застала там внучку Машеньку. Первым делом Машенька поведала бабушке важную весть, которую узнала от дворового мальчишки Серёжки. У них, оказывается, была такая же история с холодильником, и Серёжкин отец починил его в два счёта: просто надо как следует промыть уплотнитель и смазать его глицерином.

Не веря в успех, Дарья Петровна всё же попробовала так сделать. Морозилка работает и по сей день.

АВТОМАТ

Звонок будильника. О, господи! Надо включать автомат. Глаза что-то не открываются, сон не пропадает. Команда: «Сосредоточиться!» Прыг с кровати – глаза открылись, опять закрылись, проклятые. Напряжение пока слабовато. На ощупь – халат. Голову – влево, руки – вправо. Дёрг-дёрг – зарядка готова, бутерброд проглочен, автобус не поломался, через проходную пробежала вовремя. Взмылилась, правда, немного. Ничего. Сяду, отдышусь. Напасть! Уже посетители, уже телефоны трезвонят, туфли бы хоть дали переодеть. Что за жизнь! Да, слушаю. Бегу, Иван Иваныч, бегу. Заодно в буфет надо забежать, к ужину что-нибудь раздобыть. В буфете – как шаром покати, один фарш валяется – смесь жил с жиром. Ну, его к чертям собачьим. В десять часов – чай: смазка автомата. В час – основательная заправка, в три – опять смазка. Ещё немного волевых усилий – и домой, бегом, бегом, мимо других автоматов, через магазин. А они уж и тут понабились. Ишь сколько! Стоят, в запоминающее устройство друг другу смотрят, делают вид, что никуда не торопятся. Что дают? У меня этого нет, надо постоять. А вот и дом, как соскучилась по нему за день. Всё родное, всё любимое, всё неухоженное и запущенное, всё поверхностно, урывками, без удовольствия. Устала, ни за что не хочется браться. Поужинать, порцию информации по телевизору о внешних сношениях, о делах на полях страны, о неисправности техники – и хлоп в постель. Какое блаженство! Можно даже помечтать. О чём? Ну, как же! Скоро выходные, можно будет на целых два дня выключить автомат, расправить сжатые в комок нервы-провода. Выспаться, сделать зарядку по всем правилам, как и рекомендуют врачи, поесть вместо столовской похлёбки чего-нибудь человеческого. Отыскать природу и полюбоваться ею. А там глядишь – отпуск, профилактика на целый месяц. Да и пенсия когда-нибудь наступит, вот уж счастье придёт, настоящее. Хоть в театр не спеша сходить, книгу художественную почитать, автора прошлого века. Ему некогда было заседать на пленумах да коллегиях, вся энергия на сочинительство уходила. Ох, сердце защемило, лучше уж не думать ни о чём. Спать, спать, а то завтра опять глаза не продерёшь. Только бы сон этот страшный снова ни приснился, будто семьёй обзавелась: дополнительную программу, естественно, пришлось закладывать, а она оказалась такой сложной, что предохранители не выдержали, перегорели…

КРОССВОРД

Не успела ещё Марья Васильевна убрать после ужина со стола, как супруг её, Пётр Егорыч, принялся за любимейшее своё занятие – отгадывание кроссворда. Он выложил перед собой вчетверо сложенную газету и в предвкушении удовольствия аккуратно разгладил её рукой:

– Так-с, что тут нам приподнесли на этот раз? Небось, такое напридумывали…

– Чем дурью маяться,– ворчала Марья Васильевна,– взял бы хоть дров наколол, ни полешка не осталось.

– Успеется,– выставил на нее ладонь Петр Егорыч.– Мозги тоже тренировки требуют.

Марья Васильевна безнадёжно вздохнула и ушла на кухню.

– И то верно, папаня, обязательно требуют. А то и вовсе усохнут,– поддержала отца Аксютка, уютно расположившаяся на печке с книжкой в руке.– Как натренируешь, обязательно в Академию наук сообщи; может, из трактористов в ученые переведут,– аппетитно хрумкнула она яблоком.

Пётр Егорыч не стал отвлекаться на глупые слова дочери, а весь сосредоточился на кроссворде. Заполнив почти все клеточки игры эрудитов, он вдруг неожиданно споткнулся. Сколько Пётр Егорыч ни закатывал глаза кверху, сколько ни сводил их у переносицы – ничего не получалось; не мог он отыскать в умственных своих запасах нужного слова.

– Марья! – наконец позвал он громыхавшую на кухне посудой жену.– Поди сюда.

Вытирая руки полотенцем, Марья Васильевна появилась в дверях комнаты:

– Ну, чего кричишь?

– Да слово не могу отгадать.

– Слово он не может отгадать, оказия какая,– скорчила она издевательскую физиономию.– Ну, говори, какое. Скорей только.

– Вот смотри, как тут заверчено: во Франции, значить, все женщины – мадамы, в Германии – фрау, в Польше – пани. А у нас-то как они называются?

– Как это «как у нас?» – удивилась Марья Васильевна.– А то не знаешь: по именам у нас баб кличут.

– Эх ты, «по именам». Это в деревне нашей по именам, потому как знают все друг дружку наперечёт. А как, положим, в городе быть, где народу уйма? Нешто запомнишь всех по именам? Как ты, к примеру, будешь обращаться к незнакомой женщине? Не скажешь же ей «фрау»?

– Ах ты, чёрт окаянный! – подозрительно глянула на мужа Марья Васильевна.– Ты уже и к незнакомым примериваешься?! Как обращаться к ним не знаешь?! Мало мне было Дашки твоей Розеткиной! – голос её задрожал.– Ух, ты, ирод!! – замахнулась она полотенцем.– Теперь из города мечтаешь притащить?!

– Да не мечтаю я,– увернулся от удара Пётр Егорыч.– Чего ты взбеленилась? Говорю же – кроссворд такой.

Но Марья Васильевна уже сидела рядом за столом и выливала в полотенце слезы всплывших воспоминаний. Аксютка, привыкшая к подобным сценам, казалось, не реагировала, только чаще заработали по яблоку её зубы.

– Ну и глупая же ты баба,– разволновался и Пётр Егорыч.– Ей про кроссворд, а она… Ну, ладно-ладно…– попытался погладить он мягкое плечо жены.– Ну, чего ты…

Наконец, всхлипнув в последний раз, Марья Васильевна встряхнула полотенце, словно вытряхивая из него глупые свои сомнения, и, прихватив со стола забытую чашку, ушла на кухню.

– Что же делать? – проводив её взглядом, думал Пётр Егорыч. – Обидно, однако, почти всё отгадал…

Он стал усиленно вспоминать, как выходил из положения, когда гостил в городе у сына Федора. Ведь приходилось же ему обращаться к женщинам. Как там-то он их называл?..

Вспомнилось, как окликнул он однажды идущую впереди него, в три погибели согнувшуюся под тяжестью сумки, тётку:

– Гражданочка, постойте, пожалуйста!

Как вкопанная застыла она на месте. Сумка вырвалась из руки и тяжёлой гирей хлопнулась на асфальт.

– Не подскажете, к универмагу я правильно иду?– обошёл Пётр Егорыч тётку кругом и удивился, увидев её испугано бегающие по сторонам глаза.

– Фу ты, чёрт, напугал,– выдохнула тётка.– Думала – мент остановил. Кто же так говорит «гражданочка»,– передразнила она его и, подхватив сумку, поплыла дальше.

– Нет, «гражданочка» явно не вписывается,– сосчитал Пётр Егорыч по пальцам количество букв.

Как-то раз собрался он купить апельсины. Не зная, как назвать широченную спину в самом конце очереди, Пётр Егорыч, поёрзав за ней, как бы шутя, со слащавой улыбкой на лице, поинтересовался:

– Сударыня, вы последняя?

Некоторое время спина не оборачивалась, словно обмозговывая, как бы это повежливее всадить за издевательство. Наконец, медленно развернулась и пара свинячьих глазок вонзилась в Петра Егорыча.

– Пить меньше надо, сударь,– обласкали они его.– Ишь, умник какой нашёлся.

– Не подходит «сударыня», оскорбительно звучит,– решил Пётр Егорыч,– да и клеток не хватает. Что ж за слово такое диковинное? – ломал он голову.

Припомнился ещё один случай, в городском автобусе. Петр Егорыч , доехав до своей остановки, приготовился уже выходить, да у дверей перегородила ему путь женщина, которая была увлечена беседой со своим спутником. – Как же мне обойти её, – думал он. – Женщиной назвать – ещё обидится,– рассуждал Пётр Егорыч,– со спины вроде молодая. Девушкой – тоже рискованно: обернётся, а там старая каракатица. Вот незадача. Может дамочкой назвать?.. Вроде бы ничего, что-то средне – неопределенное, и звучит приятно».

– Дамочка, вы сейчас выходите? – спросил Пётр Егорыч.

Обернулось молодое и очень симпатичное личико.

Пётр Егорыч оторопел от неожиданности и вдруг, позабыв нужное слово, пролепетал:

–Выходите сейчас, мадамочка?

– Все мадамы – в Париже,– грозно глянул на Петра Егорыча спутник девушки.

– А у нас-то кто ? – уж и не зная, как себя вести, промямлил Петр Егорыч.

– У нас друзья и товарищи,– проинструктировал его парень.

Перебрав в памяти все варианты своего взаимоотношения с городскими женщинами, так и не понял Пётр Егорыч, как нужно к ним обращаться в общественных местах. Как привлечь их внимание, при этом не трогая руками.