Разведчики
Шрифт:
Лицо Шохина не изменилось. Казалось, он не слышал Васыля.
— Слухай, Петро, чего ты такой все время?
— Какой? — хмуро посмотрел на него Петр.
— Слова от тебя не добьешься.
Шохин остановился, сощурил глаза…
— Тебе вот весело… стишки читаешь… А мне, брат, нечего веселиться.
Глаза Васыля блеснули:
— Как
— И опаснее, — спокойно добавил Шохин. — А кричать об этом нечего. Тоже разведчик — сдерживать себя не умеешь…
Вечером Петр принялся за письмо к Кате Данюк. Разве он мог тогда, при первой встрече, предположить, что так полюбит эту девушку?! Сколько прошло времени, а до сих пор стыдно становится при воспоминании, как он отнесся к ней в день первого знакомства. Увидев худенькую черноглазую девушку в форме лейтенанта, обернулся к закадычному другу Синюхину и громко, чтобы она слышала, бросил:
— Гляди, Иван Титыч, цыпленка на заставу прислали.
Услышав его реплику, она резко повернулась к нему:
— Фамилия моя Данюк, я военфельдшер и приехала сюда оборудовать пункт медицинской помощи.
— А что его оборудовать, — усмехнулся тогда он, — его давно уже оборудовали. Идите прямо, и вам окажут помощь.
Катя резко обернулась:
— Медицинскую помощь буду оказывать я. А пограничнику, да еще сержанту, не к лицу в таком тоне разговаривать со старшим по званию.
Очень скоро он увидел, какая это храбрая, отзывчивая и самоотверженная девушка… Далеко она сейчас… Когда они еще увидятся?
Петр сидел задумавшись в небольшой комнате, оклеенной синими обоями. В ней две койки, между ними стол. Небольшая лампа бросает светлый круг, остальная часть комнаты в голубоватом полумраке от абажура. На одной из коек, отвернувшись к стене, тихо посапывает Васыль. Рука Петра быстро скользит по бумаге:
«Дорогая Катя!
Только что отправил тебе письмо и спешу отослать второе. Пожалуй, долгое время не смогу писать тебе. Расстаемся с тобой надолго. Пишу „расстаемся“, как будто мы сейчас не в разлуке. В письмах я говорю с тобой, чувствую тебя рядом, а когда получаю от тебя весточку, это чувство усиливается во много раз… Но теперь мы даже не сможем переписываться. Хотя ты мне все-таки лиши на прежнюю полевую почту. Если представится случай, передадут… Я не могу сказать, что меня ждет впереди, но о том, что пощады врагу от меня не будет, ты сама знаешь. Сейчас, когда неизвестно, увижусь ли я с тобой или нет, я очень жалею, что доставил тебе столько неприятных минут. Не умею писать ласковые письма, но хотелось бы обнять тебя, Катя, имея на это полное право. Без тебя я жизни своей не представляю, да и не хочу…»
Петр зачеркнул последнюю фразу и задумался… Перед его глазами встала милая черноглазая девушка с грустной улыбкой. Седая прядь выделялась в ее смоляных волосах…
Глава 16
НА РОДНОЙ ЗАСТАВЕ
— Трудно вам будет, Катя, — Виктор Андреевич Королев наклонился над рентгенопленкой. Красный свет фонаря осветил его лицо, и оно показалось Кате незнакомым. — Трудно вам будет, Катя, — повторил он.
— Трудностей-то как раз и не боюсь, — просто сказала Катя. — Не могу я больше оставаться в тылу! — горячо заговорила она. — Здесь надо работать пожилым, выздоравливающим… Многие есть слабее меня, а без перерыва работают на передовой. Впрочем, я и Зоя Перовская уже получили назначение и завтра поступаем в распоряжение санотдела пограничных войск.
— Пришла попрощаться?
— Попрощаться, Виктор Андреевич.
— Если бы мой Анатолий был в погранвойсках, я бы посоветовал ехать к нему.
— Буду проситься на свою, на шестую, — лицо Кати смягчилось.
— Там встретитесь с Синюхиным. После выздоровления и Марин вернется на свою заставу, а там, глядишь, и еще один пограничник приедет. Мы с тобой, Катя, так подружились, что я все твои секреты знаю…
— А у меня, кроме вас, никого и на свете нету… Ведь мои родители погибли в Ленинграде, — голос
Кати был очень грустным. — Временами бывает так тяжело, когда вспомнишь, что никого-то, никого нет из родных… Думала — Петр будет со мной, но он уехал неизвестно куда. Даже писем не могу получать от него…— Вернется! Героем к тебе вернется! — ласково сказал Виктор Андреевич и вздохнул: — Мой Анатолий тоже ведь теперь парашютист-радист. Обещал при первой возможности весточку подать.
— Петя тоже обещал… А вы мне будете писать?
— Буду. И ты не забывай.
— Разве я когда-нибудь забуду вас! Вы для меня вторым отцом стали.
— Поэтому-то и буду за тебя волноваться.
Оба встали, попрощались.
Катя ушла. Нет, не так она простилась с Виктором Андреевичем. Не расспросила о его сыне, о семье. Не высказала ему своих сомнений, надежд.
Глубоко задумавшись, шла по улице, не обращая внимания на прохожих. Вот и добилась! Опять едет на пограничную заставу… Долго задержалась в Беломорске…
— Катя, Катя Данюк! — услышала она где-то совсем рядом. Обернувшись, увидела: через улицу на костылях шел Марин, рядом с ним Зоя Перовская.
— Товарищ старший лейтенант, вам уже ходить разрешили? — радостно воскликнула Катя.
— Пробую… Трудновато еще… — Марин остановился и тяжело оперся на костыли. Лицо его было иссиня-бледным, глаза глубоко запали, нос еще более удлинился. Очень исхудал Марк за время своей болезни.
— Разрешили ходить, правда, пока немного, — ласково проговорила Зоя, заботливо поддерживая Марина.
— Ничего, ничего, — успокоил он Зою, вытирая со лба пот. — Это только вначале трудновато. Очень уж долго лежал, почти совсем разучился двигаться.
— Я провожу вас до госпиталя, — предложила Катя и обернулась к Зое: — Документы получила?
— Получила. Могу отправиться хоть сейчас…
Глаза Марка помрачнели:
— А я вот, наверное, не скоро попаду на свою заставу…
— Поедешь. Ждут тебя там товарищи и дождутся.
— Какие письма с заставы вам пишут! — в тон Зое добавила Катя.
Марк промолчал. Письма эти поддерживали в нем теплую надежду встретиться с товарищами в боевой обстановке. Сейчас перед ним новое испытание: уезжает на позиции Зоя. С ней и Катя Данюк… Он добьется своего, заставит служить полубезжизненные ноги… Никто не знает, сколько мучительных часов переживает он каждый день. На ранение спины он тогда даже не обратил внимания, а какие горести оно принесло…
— Добьюсь своего, буду ходить! — в который раз проговорил он.
— Конечно, будешь! — откликнулась Зоя, посмотрев на Марка. Но взгляд был грустным, в нем Марин увидел глубоко затаенную боль…
Катя Данюк, в наглухо застегнутой шинели, туго подпоясанная ремнем, стояла перед капитаном Седых и старалась внимательно слушать то, что он говорил. Совсем иначе представляла она свое возвращение. Как непохожа была эта встреча на ту, в начале войны, когда она впервые познакомилась с шестой заставой. Тогда Марин сам повел ее на ПМП, потом пришел политрук Вицев. Сколько заботы, теплоты было в той первой встрече… А этот капитан вот уже двадцать минут читает ей правила поведения бойца на заставе… то есть в роте, теперь заставы переименованы в роты… Здесь отошли от границы, а на севере, на большом протяжении, пограничники ни на шаг не отступили от линии государственной границы, значит, там должны оставаться заставы… Скоро ли этот капитан кончит читать нравоучения? Во-первых, она не боец, а во-вторых, нечего пугать ее трудностями. Она — не новичок. Лучше бы посмотрел сначала ее документы. Право, обидно, что маринская застава досталась такому нудному дядьке… Сейчас Марин остался один. Правда, там еще Саша Топпоева, но она тоже скоро уедет в свой отряд. Как тяжелы были минуты расставания Марка и Зои! Зоя не выдержала, расплакалась. А Марин только кусал губы… Потом уж, в вагоне Зоя сказала, что не надеется скоро увидеться с Марком. Едва ли он попадет на передовую… «А когда я увижу Петю? — подумала Катя. — Даже не представляю, где он — в Крыму, на Кавказе, в Белоруссии или на Украине? Знаю одно: в тылу врага! Ежеминутно, ежесекундно, дни и ночи начеку. Все время чувствует за спиной смерть… Нет, это не каждый выдержит… И все-таки победим и увидимся…»