Развилка

Анкета – простейший метод получения информации в полевых исследованиях.

Руководителем сети рабкоров называли Лиоже, носившего прозвище «Филипп», бывшего рабочего, автора романа «Сталь». Ему помогал Исайя Бир, польский коммунист, в чью задачу входила координация рабкоров с советской военной разведкой. Сотрудник военной разведки Маркович изучал материалы и переправлял их в Москву.

В «Юманите» под руководством Андре Ремона, он же Пьер Рабкор, действовал цех по сортировке информации. В 1929 году некто Мюрей учреждал (заново?) сеть рабкоров, это он подключил к сбору разведданных невинную овечку – коммунистическую партию Франции. Разведчика век недолог, в 1931 году Мюрея арестовали, его сменил литовско-польский еврей Исайя Бир, он же «Фантомас», который стал передавать данные напрямую советскому военному атташе. Фантомас, как следует из прозвища, преуспел в одурачивании полиции. Ему долго удавалось уходить от облав, но в 1932 году и его поймали и посадили на три года.

Наталья сверилась со списком Николя. Вот он – Honor'e Muraille, dit Albaret dit Boissonas! Есть!! Это он. Это они!

Наталья выдохнула. Несомненно, успех.

Кто бы мог подумать, что такая отличная находка обнаружится так близко к поверхности.

У этой информации был один недостаток – ни слова о Шипове и Зарубине. Но она ведь не может подтасовывать данные! Что есть, то находит и пересылает заказчику. Про этот период вообще мало писали, предпочитали сразу переходить к поздним тридцатым и сороковым, военным годам.

Из книги

Положив руку мне на плечо, он провел меня через зал, и мы поднялись наверх. Лестница была покрыта дорогим ковром, а по стенам висели гравюры в рамках. Он распахнул дверь роскошной бело-розовой спальни с пестрым стеганым пуховым одеялом на кровати. За нею находилась ванная, сверкавшая начищенным никелем и увешанная пушистыми белыми полотенцами.

Конец цитаты

Евгения Вячеславовна жила в районе метро «Аэропорт», в доме по соседству с писательским, министерским, военным и другими домами выдающихся социальных групп. О престижном соседстве она ненароком упомянула Наталье, еще когда та позвонила ей уточнить адрес. Эту квартиру, сообщила Евгения, она отремонтировала для себя, но – дурная вода, зассанные дворы, отвратительные соседи, невзгоды московского климата вынудили ее переехать за город. Появляться она будет иногда по выходным, сама или с детьми, которым Наталья уже пообещала давать уроки.

Воображение тут же нарисовало Наташе умильную, практически семейную сцену совместных трапез, задушевных женских разговоров и игр с детьми. Знай она, чем обернется их знакомство, не торопилась бы сейчас, понукая чемодан, через двор, мимо металлических прутьев, ограждающих новостройку, а обзванивала бы старых друзей в поисках хоть какого-то угла. Но история открывается перед нами в обратной перспективе, и мы скользим по ней спиной вперед – эпиметеи [2] , мудрые задним умом.

2

Эпиметей (др. – греч. , «думающий после») в древнегреческой мифологии – титан, брат титанов Прометея и Атланта. Был женат на Пандоре – женщине, которая, открыв ларец, подаренный Зевсом, выпустила на свет все людские беды. (Примеч. ред.)

В каком доме ее ждут? Как выглядит он, дом номер двадцать девять, корпус три? Будет это хрущевская пятиэтажка, всего пятьдесят лет назад соблазнявшая граждан роскошью личного пространства и перспективой коммунизма, а теперь опостылевшая всем жильцам? Панельная постройка семидесятых, лишь количеством этажей и бегунком лифта отличающаяся от хрущевки? Нет, хрущевка – это корпус два, а корпус три – сталинское, монументальное строение, пристанище людей интеллигентных.

Наталья перешагнула подозрительную лужу и набрала код на двери подъезда.

В утробе здания, после гулкого одышливого лифта, за тяжелой двойной дверью, как моллюск в ракушке, скрывалось ампирное великолепие квартиры Евгении. Сквозняк поднял ворох пыли, растормошил хрустальный каскад люстры. Солнечные зайчики пробежали по потолку, оклеенному обоями под гобелен, по декоративным колоннам, по черной Венере, держащей канделябр над рабочим столом. Из бара отозвались глухо бокалы, со стены сверкнула черными и красными блестками реплика плаката Андрея Логвина «Жизнь удалась».

В комнате, которую хозяйка отвела для Натальи, помещались вплотную друг к другу встроенный зеркальный шкаф, двуспальная кровать, накрытая бордовым покрывалом, и письменный столик на подходе к ней. Стены комнаты были окрашены густой оранжевой краской.

Они вернулись в гостиную, прошли в ванные комнаты.

– Этот туалет не работает, – пояснила хозяйка. – За ним еще сауна, но ее не включай. Горячей воды нет, надо мастера вызвать, чинить колонку. Справишься, Наташенька?

Наталья взглянула на джакузи и унитаз в стиле ар-деко с золотым обрамлением, уточнила, есть ли в доме интернет и каков пароль вай-фай, и согласилась на все. Ампир так ампир.

Евгения показала ей десяток упаковок чистящих средств, щеток и веников, валявшихся в поломанном туалете, взяла оплату за будущий месяц и убыла в экологически чистые свояси.

Разрешенный Валентиной Степановной выходной ушел на мытье посуды и выметание мусора: два мешка шоколадных оберток скопилось под кроватями и оттоманкой в гостиной. После наведения порядка, как после предварительных ласк в приютившем ее городе, Наталья заснула в собственной, договоренной и оплаченной, постели.

Умиление квартирой испарилось уже через пару месяцев и, определяя ее стиль друзьям, вместо «совковый ампир» она стала использовать термин «упидорасить стразиками».

Но ведь не наслаждаться роскошью она сюда приехала. Трудиться она должна, пахать, добывая нектар родной речи для эмигрантских птенчиков, чтобы вернуться к ним с добычей, честный уважаемый труженик, вот они поразятся, а сейчас вперед-вперед, каждый день на работу.

Две чудесные книги радовали Наталью, как приворотное снадобье влюбленную: Жиль Перро «Красная капелла. Суперсеть ГРУ – НКВД в тылу Третьего рейха» от издательства «Яуза», 2004. И – Леопольд Треппер «Высокие ставки», Москва, «Политиздат», 1990. Перро по-французски будет Gilles Perrault, кстати. Но французского источника нет в сети, а по-русски – вот, пожалуйста. Первая книга – рассказ о жизни Треппера, вторая – его собственные мемуары. Воспоминаниям разведчика, всю жизнь лгавшего о себе, очевидно, нельзя доверять. Но написана книга превосходно, читается взахлеб.

Треппер не сознается, что входил в состав нашей группы. Он утверждает, что всего лишь дружил с одним из ее участников. Однако, судя по тексту, он знал слишком много для человека со стороны. Его нет в списке осужденных, поскольку как раз в то время, когда их схватили, он почувствовал желание путешествовать и отправился в Москву. Его приятель Альтер Стром (Штром в другой транскрипции) был осужден и провел три года во французской тюрьме. После освобождения он тоже выбрался в Москву и пришел к Трепперу, совершенно случайно не имевшему отношения к шпионской сети, чтобы попросить его отыскать, кто их предал. Группа подозревала, что виноват был редактор «Юманите» Рикье, но Стром считал, что это кто-то другой. Кого же еще просить разобраться, если не друга, не имеющего представления об их работе.