Развод. Уходи навсегда

Я верю, что мы выиграем все суды. Иначе не может быть. Тем более, что Владислав стал делать такие чудовищные ошибки.

Маринка при встрече рассказала, что её Валичка тоже спросил у Влада: «Зачем ты торопишься?»

На это мой муж ответил, что не может видеть слёз любимой женщины и угроз выкидыша при таких её нервах.

Как можно быть таким внимательным к одной женщине и таким жестоким с другой? Я не понимаю! Ну разлюбил, разводишься, расходишься, так не теряй человеческий облик при этом!

Какая-то эмоциональная незрелость. Подростковая порывистость в чувствах. И, по-видимому, наложенная на сформировавшийся невроз.

В милом сквере «Девичьего поля» среди занесённых снегом клумб и дорожек на нашей любимой с Маринкой «девичьей» скамейке в небольшом павильончике, я вывалила на Ярослава свои печали.

Старалась кратенько.

Всё-таки чужой же человек, нужно и совесть иметь. Не перегружать.

Но он слушал настолько внимательно и сочувствующе, что остановиться было сложно.

Сколько себя помню, мне всегда проще сформулировать верно выводы, если проговорить задачку вслух. И с проблемами так же. Причём лучше всего при этом ещё и шагать или что-то делать руками, сопровождать формулирование каким-то физическим действом.

От скамейки до глыбы памятника известного графа я не могла остановиться и всё говорила и говорила, словно из порвавшегося мешка рассыпала факты.

У диска с кусочком глобуса за спинами железных лётчиков-полярников я замолчала, уставившись в золотые буквы. «Мастерство. Отвага. Достоинство. Честь».

Ничего из перечисленного не осталось в моём бывшем муже. Никакого мужества и не было, похоже, в нём никогда.

Рвано вдохнула и, повернувшись к своему спутнику, хотела извиниться за словоохотливость сегодня. Ненужную ему. Лишнюю между нами.

Но наткнулась на странный, сложный взгляд Ярослава.

– Вероника! – начал он, снимая с моих ладоней перчатки и поднося заледеневшие пальцы к своему горячему дыханию, – позволь, я дам совет. Возможно, непрошеный, но выслушай меня! Если твой бывший уже назначил тебя врагом и объявил тебе войну, то он не поймёт твоего милосердия. Сейчас в горячке событий, он понимает только язык силы. Поэтому если война неизбежна то – бей! Бей, что есть сил. Изо всех орудий! Всеми способами! Бей первая! Не щади его сейчас!

Потому что, если не добьёшь, оставишь его в уверенности, что тебя удалось запугать и прогнуть, то жди потом второй серии.

Неизбежно будет продолжение, причём в неподходящий момент.

Ярослав помолчал, согревая дыханием мои пальцы, а меня как прошило молнией. От каждого его горячего выдоха мурашки осыпались по спине, щекотали позвоночник и поднимали все крошечные волоски дыбом.

Ярослав взглянул мне в глаза и, похоже, увидел там моё желание. Его зрачки расширились.

Мы замерли друг против друга, кажется, не дыша.

Тридцать первая глава

Каркнула ворона, захихикали тоненько, защебетали проходящие мимо девчушки, просигналил раздражённо кому-то проезжающий мимо автомобиль. Волшебство момента осыпалось, растворилось в вечернем городском воздухе.

Засияло в огнях подсветки и городского освещения тёплым золотом уличных фонарей.

Жизнь не такая и беспросветная!

– Спасибо! – я улыбнулась Ярославу.

– На здоровье! – шутливо чуть поклонился он, сбрасывая окончательно наше минутное оцепенение…

Наутро всё сыпалось из рук. Убежал на плиту кофе, рассыпалась упаковка с овсяными хлопьями. И сахарница выпала, выскользнула из рук.

Села на табурет у подоконника кухонного окна и зажмурилась, сложив руки ладонями на стол.

Сегодня повторный суд по определению проживания Данилки. В два часа дня. Если я грохнусь снова в обморок или каким-то образом сорву это мероприятие, то суд отложат ещё на месяц. Ещё месяц нервов и неопределённости.

Нужно собраться и отсечь лишнее. Сосредоточится на главном. Всё остальное или подождёт, или можно оплатить деньгами.

Когда сын заглянул на кухню завтракать, его ждала каша и сок из доставки. И меня тоже. Также я не стала рисковать и садится за руль в таком состоянии.

Эдак я привыкну к такси по утрам.

Ещё испытанием было отпустить сына в школу. Я держала за руку явно не понимающего, что происходит, Данечку, и никаких сил не было разжать сведённую судорогой руку. Что-то говорила ему, стараясь заполнить неловкость. А затем, не сдержавшись, обняла и крепко прижала к себе.

Что бы ни случилось, но Данилку я им не отдам.

Никому!

На работе было легче. Передо мной стояла на сегодня конкретная задача. Срочная. Чем скорее и чище я её выполню, тем быстрее буду свободна.

Сосредоточилась, отсекая всё вокруг. Ни звуков не слышала, ни запахов. Не обращала внимания ни на что вокруг.

Хоть небо на землю рухнет, а я свою работу выполню!

Поэтому и не заметила, как пролетело полдня. Около двенадцати я понесла готовый отчёт Игнатьеву, и он внимательно его смотрел минут сорок.

– Вероника, я доволен вашей работой. Прекрасный отчёт о тщательно и скрупулёзно проведённом исследовании. Ровно то, что мы хотели добиться. У меня к вам предложение. Я хочу, чтобы вы возглавили отдел, – сказал начальник, сложив ладони на моём отчёте.

– Я… – закашлялась и, растерявшись, хлопнула глазами.

– Подумайте над моим предложением. Работы бумажной станет больше, но и круг обязанностей шире. Но зато и перспективы наших исследований более определены. Да и оклад намного приятнее. Думайте! – встал из-за стола Игорь Александрович, подходя к окну, – но недолго!

Немного ошарашенная предложением начальства, я влетела в здание суда почти бегом. Боялась опоздать. И напоролась, нарвалась на больной и потерянный взгляд бывшего мужа. Но секунда на узнавание, и вот на меня уже глядят дулами орудий его злые прищуренные глаза.

Ярослав прав. Меня уже ненавидят и мечтают раздавить. Нельзя расслабляться. Не время.

В зале суда я села так, чтобы не видеть бывшего. Чтобы даже краешка его костюма не было заметно. Во избежание.

Так волновалась, что ничего почти не понимала из происходящего. Бесконечные ссылки адвокатов на какие-то статьи кодекса сливались в гулком зале в монотонное «бу-бу-бу».

Сердце стучало в висках и горле.

На этот раз суд происходил в другом зале. Большом и пустом. И от этого тяжёлое эхо металось между пустых стен, искажая, заглушая голоса. Я поймала на себе взгляд женщины-судьи. И мне показалось, что она мне ободряюще чуть прищурилась.