Разыскивается миллионер без вредных привычек

— Это кто? — спросила мама неизвестно у кого.

— Это моя няня, — ответил Никита. — То есть она вообще собачья няня, но теперь моя.

Сказал и понял что лучше молчать. Вообще больше рот не стоит открывать. А то как-то странно получилось. Непонятно. То ли собачья няня, то ли человечья. И сделал шажочек назад, к своей комнате.

— А это кто? — спросила Настя дрожавшим голосом.

— Его жена, — отчеканила мама и ткнула пальцем в направлении папы. А потом обобщила. — Прекрасно!

Никита сделал ещё шаг назад, а потом и вовсе убежал в свою комнату. Захлопнул дверь и подавил желание спрятаться под кровать. Взрослые кричали так громко, что все слышно было. Мама кричала. Папа кричал. А Настя нет. Никита из-за всех сил прислушивался, надеясь услышать её голос так сильно, что даже голова заболела. Но Настя молчала совсем. А потом пришла к нему в комнату. В кроссовках уже, за спиной рюкзак — тот самый, что недавно из деревни принесли. Поцеловала Никиту в макушку, как мама совсем.

— Ты не грусти, — сказала. — У меня номер твой есть. Я позвоню. На футбол сходим, у нас в деревне пацаны играют. Я думала, сегодня пойдём, да не срослось вот… И не обижайся, ладно?

И ушла. Никита пересёк дом, выбежал на папин балкон, чтобы посмотреть, как она уходит. Вдруг останется? Вдруг папа её уговорит? Но у папы не получалось. Он выбежал за ней в трусах и босиком. Мама в дверях стояла и смотрела, Никита даже рассердился на неё немножко — все же из-за неё! Нет, он маму любит. Но почему не позвонила?

— Да ты мне слова сказать не даёшь! — орал папа и хватал Настю за руки. Никита увидел, что сосед, который гордился своим газоном, открыл окно и слушал, и рассердился на него тоже. — Да послушай ты! Пожалуйста!

Вот «пожалуйста» — это хорошее слово. Никита даже взмолился про себя — ну послушай ты его, пожалуйста! Папа же хороший. Только орёт громко, когда сердится. Но если быть справедливым, то сердится он совсем не часто.

Но Настя слушать не стала. Ушла. Папа стоял в трусах на дороге и смотрел, как она уходит. А Никита вернулся к себе в комнату, заперся на ключ, чего никогда не делал, и занялся тем, что считал неподобаемым для мальчишки восьми лет — разревелся.

Глава 25. Егор

Она просто взяла и ушла. Утопала. Я бегом вернулся домой, схватил ключи от машины и обулся в кроссовки. Так и поехал — в трусах и кроссовках. Сначала в деревню. По дороге не встретил, но, может, её подвезли? Дом стоял пустым. Заперт, но финта «меня нет дома» уже не провернуть — окно разбито и прикрыто лишь куском фанеры. Фанеру я отодрал и залез внутрь. Насти там точно не было. Поехал на остановку, костеря себя, на чем свет стоит — надо было сначала туда. На остановке три бабушки с авоськами. На меня смотрели подозрительно, на вопросы отвечать не хотели.

Я понял, что не знаю даже её адреса. Да что там адреса — фамилии! Господи, я занимался сексом с совершенно незнакомой девушкой! Даже в няни её собственному ребёнку нанял! Но пугало меня не это, а осознание факта, что я не знаю, где её искать. Зачем мне искать её, я не очень понимал, но было очень нужно.

— Никитка заперся и не открывает, — сообщила мне Лика, — а нам уезжать нужно. Почему вообще у ребёнка дверь запирается?

— От таких вот мамаш, — злобно ответил я, снимая кроссовки. — Что за концерт ты устроила?

Лика скрестила руки на груди. Жест до боли знаком. Что бы я сейчас ни сказал, буду неправ. Она не хочет меня слушать, она «спряталась». Я с чувством выругался, Лика поморщилась. Однако в кухню за мной следом прошла. От кофе отказалась, налила стакан воды, села. Наверное, у них там, в Африке, нормальная вода дефицит. Ничего, пусть шикует теперь за мой счёт. Я понял, что все ещё дико зол.

— Нужно сломать дверь, — снова принялась она за свое. — Я волнуюсь.

— Я тебе шею сломаю, — обещал я. — Ты бы волновалась, когда истерику устраивала, сейчас уже поздновато. Не трогай моего сына, пусть успокоится.

— Он и мой сын!

Я махнул рукой — спорить не было ни сил, ни желания. Тем более и не поспоришь — Лика родила моего сына. Растила первые годы. И любит. Но надо признать — она такая. Это меня мучило раньше, но давно уже перестало. Люди не меняются, Лика тому яркое подтверждение. Мы с ней больше десяти лет знакомы — не изменилась ни капельки. Впрочем, я тоже. Допив кофе, я поднялся к сыну. Лика за мной, как привязанная. Вообще, мы расстались без скандалов, битья посуды и драк. Я все еще питал к ней толику симпатии и дружеских чувств. Но сейчас она дико бесила. Тогда, когда шесть лет назад она мне сообщила, что ничего у нас не получится, что со мной она просто разменивает свою жизнь на быт, что так не сможет, сломается, сдохнет, я ничего не сделал. Дверь открыл и сказал — вали. А вот сейчас был близок к членовредительству. Лика, похоже, чувствовала это — держалась на почтительном расстоянии.

— Никита! — крикнула она. — Открой дверь, слышишь маму?

Из детской тишина. Слышно, как часы тикают. Может, он плачет там? У меня даже сердце сжалось тревожно — дети не должны плакать. Если только из-за сломанной игрушки или сбитой коленки. Но не из-за того, что глупые родители превращают жизнь в дурдом.

— Отойди, — велел я. И сам постучал. — Никита, я к тебе лезть не буду. Ты только скажи, что с тобой все хорошо, и я уйду.

— Всё хорошо, — раздалось после недолгого молчания.

Я развёл руками и подтолкнул Лику к лестнице. Я своего сына знаю. Если не дать покоя, он из упрямства до вечера просидит. А так успокоится, заскучает, подумает, как следует, и спустится. Правда, до каких он выводов додумается, я представить боялся. И ещё — он видел меня в Настиной постели! Надо погуглить про детские психологические травмы и их последствия. Наверное, увиденное было для ребёнка шоком. Мне снова стыдно стало — я никудышный папаша. И мать из Лики так себе. Одна у нас была нормальная — чокнутая Настька. И та ушла. Мне снова захотелось материться.

На кухне Лика спрятала лицо в ладони и расплакалась. Мне не было её жаль, хотя я не выносил женских слез. Она раздражала. Я был слишком зол. В конце концов, не выдержал, все же воспитывали меня как следует. Шагнул к ней, прижал к своей груди её макушку. Волосы у Лики были каштановыми, но сейчас выцвели от яркого солнца почти в рыжину. Футболка, которую я успел надеть, ощутимо повлажнела от слез.

Лика вдруг отстранилась от меня. Посмотрела в глаза. Она была высокой, моя жена, но все же ниже меня ростом. И глаза у неё карие, такие же, как у нас с Никитой. А я как-то… привык уже к голубоглазым. А она на цыпочки потянулась вдруг и прижалась своими губами к моим, ладонями под футболку мне залезла. Сказать, что я охренел — ничего не сказать. Замер ошеломленно. Лика решила, что я поощряю, дальше двинулась. Наконец, я в себя пришёл, отшатнулся, отрывая её руки.