Разыскивается невиновный
Шрифт:
— Если без ветра, у нас с этим делом красота. Хоть в бутылки запечатывай.
— Да уж, — отозвался Антон. — И в посылку.
— Вы на чтой-то намекаете, товарищ следователь? — миролюбиво спросил Шамара.
— А на что я могу намекать?
Они помолчали. Кадыр, посвечивая себе фонариком, все рылся в мотоколяске.
— Пойду-ка к женушке, — Володя сладко потянулся, — она у меня нынче не в себе. Вам до какого часа свет нужен? А то движок-то, он...
— Еще на час-два, не больше. А постель вы перенесите в комнату Михальникова. Спать будете там.
— Чего ради?
— Значит, есть необходимость.
—
— Ничего, в прихожке ляжет участковый.
— Спасибо за заботу. Это что, арест, что ли?
В голосе Шамары было напряжение, но не страх.
— Не арест. Просто нам удобнее будет работать. Все по закону, не возмущайтесь.
— Еще раз спасибо. Теперь не буду.
Зажимая папку под мышкой, Жудягин направился к юрте. Щель в пологе, закрывавшем дверной проем, ярким угольком белела в ночи. В юрте громко и возбужденно говорили по-туркменски.
Откинув полог, Антон зажмурился, ослепленный резким светом стосвечевки. Чарыев и Сапар пили чай, полулежа на кошмах. Разом повернув головы, они молча уставились на него.
— Текебай, ночуй сегодня в радиорубке или здесь, — сказал, не входя, Жудягин. — Там... будет занято. Ты меня понял?
Еще бы инспектор не сообразил! Он одобрительно кивнул:
— Очень правильно. Я тоже подумал...
— Садись, чай-пай пить будем, — предложил Сапар не слишком приветливо. Чувствовалось, что он подавлен и растерян.
— Спасибо, не хочу. Пойду.
— Подожди меня, Антон Петрович!
Текебай мягко встал, одернул рубашку.
— Саг бол, яшулы!.. — поблагодарил он Сапара и выбрался из юрты.
Не разговаривая, словно в ожидании, кто начнет, они пересекли весь двор и вышли к колодцу.
— Все стало на свое место, — произнес наконец Чарыев.
— Раскололся Сапар?
— Я ему объяснил насчет тройной колеи мотоцикла и посоветовал не покрывать Шамару, потому что мы и так знаем, что он приезжал ночью. Он и раскололся...
Антон ждал продолжения, а Теке — вопросов. Они присели на бетонный край колодца.
— Он приезжал после полуночи, примерно в час или в два. Искал Айну, разбудил Сапара. Ругался и кричал: «Убью подлеца!». Потом побежал в сторону Йылан-кыра. А Сапар побоялся, решил обождать. И уснул тотчас, все еще пьяный был. С этого самого виски, что им от гостя перепало. Утром он раньше всех встал... Ну, остальное нам известно...
— О брате что нового?
— Ничего нового.
— М-да... Все складно получается... — Антон помедлил. — Начальник преследует его жену, а он его... в состоянии аффекта... Перетрусил... И так далее...
Через час инспектор угрозыска Чарыев уже мерно похрапывал, раскинув короткие сильные руки на кошмах у Сапара. А Жудягин все ворочался на скрипучей раскладушке под бархатно-черным небом Каракумов. Не от жары — в сентябре ночи в пустыне уже прохладны. Свет звезд — их здесь видно много больше, чем в России, да и крупнее они — пробивался через закрытые веки, мешал уснуть. А спать Антон мог только на спине — привычка с детских лет. Оттого очки снимать на ночь не было нужды. Он очень устал сегодня и намеревался встать с рассветом, а сон все не шел. В голове громоздилась всякая чушь. Он старательно гнал все мысли о деле, которым сейчас занимался,
потому что наверняка знал: если будет думать о нем, не уснет. Но перед глазами все время всплывали заплаканное лицо девушки, простыни на песке, следы, мокрая от пота спина Кульджанова, барханы... И еще мешали тихие всхлипывания, что доносились из домика, где осталась Айна.Все же он забылся и какое-то время пробыл в полудреме — наверное, не меньше двух или трех часов. Очнулся Антон, когда вокруг было тихо и темно — лишь в окне радиорубки желтела лампочка, питаемая аккумулятором. Звездное небо, ничуть не посветлев, висело над пустыней, и только Орион — любимое созвездие Антона — сверкал уже не над головой, а над круглой крышей юрты.
«Отчего же я проснулся?» — подумал Жудягин, уверенный, что его что-то разбудило. Он прислушался. Легонько похрапывал в юрте Текебай, а может, Сапар, звенело в ушах — верный признак подкрадывающейся гипертонии. Он сел, скрежетнув раскладушкой, машинально нащупал под подушкой пистолет.
«Похожу. Все едино не уснуть, — решил Антон. — Глядишь, и нагуляю сон».
Нещадно хрустя песком, он подошел к домику со стороны, где жили Володя с Айной, и замер, прислушиваясь: вроде бы не плачет, должно быть, уснула. Ни звука не доносилось из окна, за которым спал Юрий Огурчинский. Антон вернулся к раскладушке, потом заглянул в окно радиостанции. Там был рыжеватый полумрак — и никого.
И тут Антон различил звуки осторожных шагов.
Инстинктивно он прижался к стене и чуть отодвинулся от окна, чтоб даже слабенький отсвет его не выдал.
Какой-то человек приближался со стороны метеоплощадки. В кромешной тьме нечего было и стараться разглядеть, кто это, но, судя по шагам, он вот-вот должен был пройти мимо окна радиостанции. Антон решил молча ждать.
Человек шел прямо на него, а точнее — к окну, в полутора метрах от которого замер Жудягин. Смутный силуэт выделился из темноты, человек взялся обеими руками за раму и заглянул в окно радиостанции. Антон чуть не рассмеялся: в двух шагах от него, вытянув тонкую шею, пялился в окно Юрий Огурчинский. Чтоб досмерти не испугать очкарика, Жудягин не стал его окликать, а лишь переступил с ноги на ногу и тихонько откашлялся.
Огурчинский шарахнулся от окна.
— Кто здесь?! — крикнул он срывающимся голосом.
— Следователь, — как можно спокойнее отозвался Жудягин. — Почему не спите?
— А вы? — уже знакомая Антону недоброжелательность звучала в этом ответе.
— Не забывайтесь, Огурчинский. Я не из детского любопытства спросил. Куда вы ходили?
— Гулял. А что?
— А то, что врете. Вы ходили на кыр?
— Нет!
Слишком поспешно произнес он это «нет!».
— Предположим. Куда же?
Они стояли в трех шагах друг от друга, но каждый видел лишь смутное очертание фигуры собеседника. Что выражает сейчас лицо Юрия? Испуг? Замешательство? Злое упрямство?
— Я требую, чтобы вы мне ответили, Огурчинский.
— На метеоплощадке был, — нехотя буркнул тот. — Снял показания.
— На ощупь? Почему без фонаря?
— Можно и без фонаря.
В кармане Юрия брякнули спички.
— Зажгите-ка, я посмотрю, что вы записали.
Огурчинский не пошевелился.
— Я так запомнил. Без записи, — послышался глуховатый голос.