Разыскивается живым или мертвым

В итоге я решил пойти на север, как и планировал изначально. Первым делом в Санта-Фе, а потом уже будет понятнее. Путь предстоял неблизкий, через засушливую пустынную местность, и у меня было два варианта, как туда добраться. Идти вдоль Рио-Гранде по будущему хайвею, или же отправиться по будущему пятьдесят четвёртому шоссе. Что так, что этак выходило примерно одинаково. Ну или почесать напрямик через пустыню, как это сделал Мартинес, но возвращаться туда мне как-то не хотелось.

Я вспомнил многочасовые поездки по пустынным американским шоссе на автомобиле с кондиционером, умножил это всё на скорость шагающей лошади. Пожалуй, надо идти там, где больше населённых пунктов, чтобы у меня была возможность остановиться и отдохнуть. Поэтому я пошёл вдоль реки.

Неторопливым шагом, вдоль мутной жёлтой реки, прозванной «Великой», но по факту — мелкой и неторопливой, со множеством бродов, которые можно было пройти верхом, не замочив стремян. Оттого граница с Мексикой и была дырявой, как решето.

Впереди на горизонте виднелись горы, кажущиеся издалека жёлто-коричневыми, берега реки поросли низкими зелёными кустарниками, уходящими далеко-далеко в пустыню. Здесь, поблизости от реки, вся земля уже кому-то принадлежала, потому что только здесь она подходила для выпаса скота или выращивания урожая. Деревянные изгороди тянулись вдоль пыльной утоптанной дороги, обозначая чужую собственность

Паприка бодро шлёпала копытами по дороге, пребывание в заботливых руках работников корраля пошло ей на пользу, как и двум другим лошадям.

Что ж, теперь я был полностью предоставлен самому себе, свободен, как сопля в полёте. Ни привязанностей, ни обязательств, ничего. Настоящий покоритель фронтира. И я въехал на территорию Нью-Мексико, на фронтир, на необжитые земли, отнятые у проигравшей Мексики сравнительно недавно. Даже не штат, всего лишь территория. Которую теперь осваивали переселенцы с востока, отнимая землю у местных индейцев и оставшихся здесь мексиканцев.

К слову, ни одного фургона или каравана переселенцев я пока не встретил, лишь несколько дилижансов проехали навстречу и ещё пара обогнали меня на дороге. Охранники, нервно сжимающие дробовики, сидя на козлах, косились на меня, как на потенциального противника, но никакого повода к драке я не давал. Лишь касался края своей шляпы в знак приветствия. Мы же люди вежливые, вежливость ничего не стоит, а может оказаться полезной.

Иногда вдалеке, в пустыне, можно было заметить всадников, порой хлопали далёкие выстрелы охотничьих ружей. Дважды я замечал змей на обочине, Паприка при их виде сразу же начинала фыркать, ржать и капризничать, и мы старались обойти их стороной. Один раз прямо под копыта выбежал тощий суслик, перегородив мне дорогу, но тут же юркнул куда-то в колючие заросли.

Я ехал так почти до самого вечера, пока не увидел впереди столб дыма. Что-то горело за горизонтом. Я ткнул Паприку каблуками, переходя на рысь, на всякий случай потянул винчестер из седельной кобуры. Просто так здесь ничего не горит.

Раздалось несколько выстрелов, и я готов был поставить что угодно, что донеслись они именно оттуда. Гулко бахнул дробовик, трижды ударила винтовка. Захлопали револьверы. Я ускорился ещё немного, высматривая, что происходит на дороге, и через какое-то время увидел, как несколько всадников кружат вокруг остановившегося дилижанса и палят из всех стволов. Не просто всадников. Индейцев-апачей.

Убитый кучер лежал на дороге в пыли, одна из лошадей тоже получила пулю, только охранник пытался отстреливаться, забравшись под дилижанс. Телега, шедшая вслед за дилижансом, горела, лошадь, запряжённая в телегу, оборвала постромки и убежала прочь. Я остановился и вскинул карабин.

Благородные дикари? Как бы не так. Обыкновенные налётчики.

Я поймал в прицел одного из апачей и нажал на спуск. Собственно, иного выбора у меня и не было, даже если бы я переждал это побоище или попытался объехать стороной, апачи наверняка захотели бы посмотреть, что у меня в сумках. Уж лучше я застану их врасплох, а не наоборот.

Один из всадников рухнул с коня, индейцы что-то закричали, трое повернули в мою сторону и я дёрнул за скобу-рычаг, досылая новый патрон и тут же стреляя ещё в одного индейца. Когда мишень движется прямо на тебя — очень удобно, не надо брать упреждение. Рухнул второй, оставшиеся начали стрелять в мою сторону на полном скаку, и я низко пригнулся к лошадиной гриве, выскользнул из седла и застрелил третьего апача. Оставшийся закричал что-то своим соплеменникам, развернул коня и зигзагами поскакал прочь. Выстрелить в него я не успел, он доскакал до своих и скрылся за дилижансом, и все остальные индейцы тоже поскакали прочь, гикая и улюлюкая.

Похоже, краснокожие вышли на тропу войны. Или они с неё и не сходили. Я ещё около минуты просидел под кустом с винчестером наперевес, готовый застрелить любого, кто покажется в поле зрения, но апачи предпочли убраться прочь. Их было не так много, чтобы бездумно лезть на меткого стрелка, а в моей меткости они убедились очень хорошо. Три выстрела — три трупа.

— Эй, живые есть кто?! — крикнул я.

Ответом мне стала тишина.

— Ну-ка, леди и джентльмены, за мной, — тихо произнёс я, мягко дёргая Паприку за узду, а потом пошёл к дилижансу с винчестером в руках.

Пыль и песок хрустели под ногами, я медленно приближался к горящей телеге. Я узнал этот мини-караван, он обогнал меня сегодня днём, бесцеремонно подняв целый столб пыли мне прямо в лицо.

Извозчик определённо был мёртв, он лежал мордой вниз и под ним растекалось огромное пятно крови, а вот охранник, похоже, был ещё жив, он сидел, привалившись к колесу дилижанса, и тяжело дышал. Тоже поймал пулю, бедолага.

— Спасибо, мистер… — просипел он, заглядывая мне в лицо.

— Ну-ну, тише, — произнёс я. — Куда ранило?

Он показал себе пальцем в левый бок. Жаль, но я не медик. Лечить и штопать не умею, но вроде шансы у него есть. Если апачи не вернутся, конечно.

— Ясно, — сказал я.

Я подошёл к дилижансу и распахнул дверцу, чтобы заглянуть внутрь. Раздался выстрел, рядом с моим ухом просвистела пуля, обдав меня волной горячего воздуха. Стреляла девчонка, и слава Богу, что у неё от ужаса дрожали руки.

— Ой! — вскрикнула она. — Мистер, простите, мистер, ради Бога! Я думала, это апачи!

— Будь это апачи, вам стоило бы целиться чуть лучше, мисс, — сказал я, чувствуя, как по телу пробежал холодок.

Девчонке на вид было лет двенадцать, и огромный довоенный Уокер в её маленьких ручках смотрелся поистине чудовищно.

— Простите, ради Бога, простите! — снова запричитала она.

Кроме неё внутри дилижанса сидела ещё старушка в чёрном платье и белом чепце, ни на секунду не прекратившая молитвы, и мертвец, привалившийся к противоположной двери, в которой зияло несколько пулевых отверстий.

— Вы не ранены? — спросил я.

— Нет, нет… Мистер Фоули… Он мёртв, а мы с бабулей нет, мы не ранены, — сказала девочка.