Ребёнок для бывшего

Она уехала минут через десять. Сначала сходила в туалет, потом вышла, что-то делала в прихожей. Затем зашла в комнату, где я перебирала в комоде вещи дяди, молча взяла сумку. Я на родительницу не смотрела - не хотелось снова давать повод для новых ушатов грязи, которые, я была в этом уверена, мама с готовностью на меня бы вылила.

Через пару минут за ней закрылась входная дверь и я, почувствовав, что силы меня покинули, присела прямо там, где стояла - на вещи, лежащие на стуле. Растёрла лицо руками и, невесело усмехнувшись, проговорила:

– Да уж, ребята… Кажется, у нас с вами сегодня день странных визитов.

Удивительно, но после того, как я произнесла эту фразу, которую близнецы, конечно же, слышать не могли, мне стало хоть немного, но спокойнее.

Сидя в такси и направляясь в клинику, я испытывала такой калейдоскоп чувств, которого не ощущала никогда в жизни. Злость на Славика, потребность поговорить с Матвеем, очередное разочарование от того, как вела себя со мной мать… Словно я была ей неродной, иначе как можно было объяснить себе то, что она говорила и делала? Как можно было принять в виде данности её отношение?

Я носила детей под сердцем несколько недель, но уже любила их так, как не любила никогда и никого. Они были моей частью, я уже представляла, какими они будут, когда родятся. И эти фантазии лишь множили то светлое чувство, что прочно заняло место в моей душе.

Может, мама просто не умела любить никого, кроме себя? Иначе объяснить себе её безразличие, помноженное на холодное пренебрежение, я не могла.

«Наташа мне рассказала, что была у тебя. Нужно встретиться», - пришло мне на телефон сообщение в тот момент, когда до клиники оставалось минут десять езды.

Прекрасно, значит, Сибирякова не стала ходить вокруг да около и не решила действовать за спиной мужа.

«Сейчас еду к дяде. Приезжай ко мне через пару часов. Думаю, уже освобожусь», - написала в ответ.

Матвей откликнулся далеко не сразу. Но после молчания отозвался:

«Слава богу, ты не послала меня куда подальше… Буду у тебя через два часа. Или могу забрать тебя из клиники».

Я поджала губы. Зря он радовался раньше времени. Сейчас, когда у меня имелись заботы из разряда жизненно важных, последнее, о чём я хотела думать - отношения с бывшим. Даже просто приятельствовать с Сибиряковым мне не желалось, особенно если учесть, что наше с ним общение навлекало на мою несчастную голову всё новые и новые хлопоты.

«Не нужно. Приезжай ко мне. Всё обсудим».

Выключив телефон, я уткнулась взглядом в пробегающий за окном пейзаж. Мелькающие дома, тротуары, прохожие… Всё сложилось в унылый однообразный калейдоскоп. Но, пожалуй, именно он и был наиболее созвучен тому, что я ощущала в душе.

– Ксения, мы получили результаты анализов Евгения Борисовича… - сказал врач, в кабинете которого я сидела, устроив сумочку на коленях и впившись в неё дрожащими пальцами.

Как же мне не нравилось то, что в этом разговоре были паузы. Намеренные, когда специалист как бы говорил - всё не так просто.

– Говорите, - произнесла в ответ сдавленным голосом, мысленно готовясь к худшему.

– У вашего дяди острый лейкоз. Причём развивается он стремительно. По правде говоря, с таким я сталкиваюсь впервые.

Он проговорил эти слова, а у меня воздуха в лёгких не осталось. Я могла лишь смотреть на то, как врач снимает очки, как сжимает переносицу пальцами и качает головой. У самой же всё внутри стало выжженно чем-то ледяным, что походило на цунами из морозного крошева.

– Острый… лейкоз, - повторила я.
– Это лечится?

Доктор посмотрел на меня так, словно я выдала невозможную глупость.

– Всё лечится, Ксения Дмитриевна. Но не всегда. Иными словами, оставить без лечения Евгения Борисовича - это обречь его на смерть. С другой стороны, никаких гарантий дать мы не можем. Но должны найти способ обеспечить вашего дядю максимально эффективным лечением. Мы уже начали химиотерапию, но уверяю вас - этого недостаточно. Да и возраст, - развёл он руками.

Я прикусила нижнюю губу. Хотелось рыдать. Расплакаться, будто я - крохотная девочка, которая впервые столкнулась с неразрешимой проблемой. Впрочем, именно этим и казался сейчас озвученный врачом приговор.

– Мы связались с клиниками, которые специализируются на данном недуге. Чем раньше вы отправите на лечение Евгения Борисовича, тем вероятнее благоприятный исход, - добавил врач.

– Сколько?
– отозвалась я, благодаря бога за то, что у меня на руках имеется какая-никакая сумма.

– Пока не знаю, но обычно стоимость довольно внушительная.

Я застыла на месте. Врач не торопил меня. Не заставлял встать из-за стола и покинуть его кабинет. Когда же я поднялась на ноги, он сказал:

– Шансы есть, Ксения. Думайте только об этом.

Кивнув, я вышла в коридор. Возвращаться к дяде, от которого ушла каких-то полчаса назад, было выше моих сил. Он либо не знал о своём диагнозе, потому я пока не могла отыскать в себе ресурсы, чтобы стать гонцом с плохими вестями, либо делал вид, что ничего не происходит.

А значит, у меня нарисовалась задача номер один - выяснить всё, что смогу, относительно озвученного недуга, а ещё - перевести необходимую сумму на счёт клиники, которая возьмётся за лечение дяди Жени.

И очень надеяться, что имеющихся в наличии денег хватит. А квартира - ерунда. Главное, поставить на ноги самого близкого человека. Остальное по сравнению с этим казалось несущественным.

В квартире опять пахло никотином. Слава, вернувшийся с пробежки, уловил этот запах сразу, как только вошёл в прихожую. В раковине живописной горой лежала грязная посуда. Еды снова не было. Веро пропадала на своих репетициях, или бог весть где, но при этом умудрялась и уничтожить запасы в холодильнике, и оставить после себя самый настоящий апокалипсис. Почему-то ей было сложно даже закинуть испачканные тарелки в посудомойку.

Когда же он намекал на то, что так делать не стоит, Веро начинала или истерить, или превращалась в холодную королеву, которая явственно давала понять, чтобы он не смел тревожить её по таким глупым несущественным поводам. В общем и целом, Теплов всё больше разочаровывался и в Шмаровой, и в жизни с ней, и в супер-идее разбогатеть, женившись на актрисе. И всё чаще вспоминал, как хорошо, уютно и спокойно было с Ксенией.

Поначалу он был зол на неё и все действия, которые предпринимал, были направлены на то, чтобы бывшую жену наказать. Сейчас же он ловил себя на том, что непередаваемо злится. За то, что она вот так просто ушла, когда её погнали. Не стала пытаться выстраивать жизнь, чтобы не потерять мужа. Не осталась рядом. Попыталась стать самостоятельной. Удивительно, но теперь едва ли не самым близким человеком для общения являлась её мать. И то исключительно потому, что бывшая тёща была целиком и полностью за сохранение их брака.