Ребята и зверята (илл.)

Чужая наступала на хозяйку, держа кулак у её побледневшего лица.

Ярость внезапно охватила всё Мишкино существо. Шерсть дыбом поднялась на загривке. Он вломился в комнату и заревел.

Соседка отскочила к выходу. Марья Петровна, держась рукой за сердце, тяжело дышала. А Мишка стоял посредине, глядя на врага красными, как уголья, глазами и рычал, рычал...

Соседка ушла.

Но Марья Петровна долго ещё гладила и ласкала медвежонка.

Об заклад можно побиться, что ни одна медведица на всём Алтае не баловала так своих медвежат, как баловала после этого Марья Петровна своего Мишку.

Они ни на минуту не расставались. Марья Петровна расчёсывала его щёткой, пела над ним песни.

А Мишка тёрся об её ноги, садился около её стула и целыми днями ходил за ней по пятам. Он даже проказить стал меньше.

Но вот тут-то и случилось несчастье.

Как-то Марья Петровна занималась стряпнёй. В кухне были только она и медвежонок. Было тихо. В кастрюльке клокотало кипящее масло. На соседней крыше, стуча лапками по железу, расхаживали голуби.

Мишка стоял на задних лапках, положив морду на стол, и глядел в окошко. Соседняя крыша подходила почти к самому окну. Ну, может, около метра было между ними расстояния. Голуби расхаживали по гривке крыши и ворковали.

Марья Петровна спохватилась только тогда, когда со двора донеслись ругань и крики. Она выглянула в окно и обомлела.

Внизу, во дворе, столпился народ. Все кричали и показывали на крышу. А там, оседлав трубу, устроился Мишка. Он отламывал от трубы кирпичи и сбрасывал их вниз. Кирпичи катились по крыше и шлёпались на землю. Мишка, очень довольный, следил за ними из-за трубы.

Но вот внизу ещё сильнее загалдели и задвигались. Сквозь толпу пробирался милиционер. Соседка бросилась к нему и с воплями стала жаловаться на медвежонка. Милиционер схватился за наган.

— Мишка! — закричала Марья Петровна.

«Не стреляйте! Мишка, убегай скорее!..» —хотелось ей крикнуть, но голос куда-то пропал.

Она в отчаянии сжала пальцы и почувствовала в них ручку от кастрюльки.

— Мишка, на! — неожиданно вырвалось у неё.

Она взмахнула кастрюлькой.

Мишка понял, что она хочет его угостить, и его босые пятки зашлёпали по крыше. Вот он уже у самого края.

P-раз! Он прыгнул и повис, уцепившись за подоконник. Марья Петровна дрожащими руками помогла ему вскарабкаться.

И в это время, когда она втаскивала его в комнату, пчелой зыкнула пуля и зарылась в глину под окном в том месте, где только что висел медвежонок. Милиционер опоздал на четверть секунды.

Марья Петровна захлопнула окно и в отчаянии схватилась за голову:

— Что теперь делать? Мишка, Мишка, что ты наделал?! Несчастный!..

Снаружи застучали.

Руки у неё тряслись, когда она отворяла дверь.

— Я заплачу! За все заплачу!—обратилась она к соседям.— Простите, пожалуйста, недосмотрела. Он ведь играл. Он ведь играл! Он ведь ничего не понимает...

Мишка чесал ногой за ухом и весёлыми глазами оглядывал вошедших.

Марья Петровна задобрила соседей, и они ушли со смехом и шутками.

Вернулся со службы Иван Васильевич, и день прошёл, как обычно. Марья Петровна начала успокаиваться. Но руки у неё всё ещё дрожали, и на сердце было неспокойно. Она отложила штопку и прилегла отдохнуть. Мишка пристроился с нею. Незаметно оба уснули.

Резкий, продолжительный звонок разбудил Марью Петровну. Она услышала, как Иван Васильевич прошёл в переднюю. Он недолго там оставался. По квартире разнёсся его раздражённый голос:

— Завтра же в собачий ящик! Довольно! Будет! Пора и честь знать!

Марья Петровна похолодела.

Дверь отворилась. Вошёл Иван Васильевич, а за ним участковый милиционер. Он вынул бланк и стал писать протокол.

Марья Петровна попробовала было сказать, что всё она уже уладила, помирилась с соседями. Тут Иван Васильевич вышел вдруг из себя и стал кричать, что он сейчас же сам застрелит Мишку. Он даже бросился за ширмы, но оттуда раздалось знакомое Марье Петровне рычание.

Мишка почуял недоброе и, весь напряжённый, ощетиненный, приготовился отражать нападение.

Заполнив бланк, милиционер распрощался. Марья Петровна всю ночь не спала. В темноте слышался её умоляющий голос и сморкание. Иван Васильевич молчал и курил. Мишка и Дамка ворочались на подстилках.

Потянулись длинные дни. Наконец пришла повестка: Ивана Васильевича вызывали в отделение. Ему пришлось заплатить значительный штраф и выслушать выговор от начальника отделения. Из милиции он прямо отправился в зоологический сад и полчаса беседовал с директором.

Вскоре после того как он вернулся домой, по Кривому переулку прогромыхала телега с клеткой, и перепуганного Мишку увезли от Марьи Петровны.

Недавно я бродила по зоопарку. Было рано, и посетителей ещё не впускали. Поэтому я удивилась, столкнувшись на пустынной дорожке с двумя фигурами — сухонькой, пожилой женщиной и крепким, загорелым мальчуганом. Мальчуган был одет не по-московски: толстая стёганая куртка, козловые сапожки и какой-то витиеватый картуз. В руках он держал берестяной туесок.

Их провожал служитель зоопарка. Женщина вопросительно указала на какую-то клетку и потом кивнула ему головой. Он повернулся и ушёл. Женщина и мальчуган подошли к клетке. В ней лежал большущий бурый медведь.

— Здравствуй, Мишка! — сказал ему мальчуган.— Это вот тебе от нашего Бурчика. Он тоже вырос большой, а всё добрый, гуляет пока что на воле.

И он протянул в клетку туесок. Медведь уткнул в него нос, понюхал туесок и, сразу оживившись, стал когтем поддевать крышку.

В туеске был сотовый мёд. Мишка заурчал от радости. Он выгреб его лапой и, громко чавкая, обсасывал каждую каплю.

А мальчик пока рассказывал ему о том, что делает его брат Бурчик на алтайской заимке.

— Ну, будет, пойдём теперь, Мишка,— позвала его Марья Петровна.— Мы будем часто приходить к нему в гости.

При этих словах медведь вздрогнул. Одна из его лап так и застыла в туеске, а другой он ухватился за железный прут, проводил глазами Марью Петровну и настоящего бердягинского внучка.

ТЮРЯ

Конец мая. Солнце жарит, как в печке. Всё в цвету. И в полях так просторно и тихо, как только бывает на юге, в степях.

Агроном из совхоза шагал по широкому простору полей, любовался волнами поспевающих хлебов, прикидывая что-то в уме, улыбался.

Вдруг у него из-под ног с резким хлопаньем крыльев взлетела тяжёлая, грузная птица и низко, медленно потянулась над полем.