Ребята и зверята (илл.)
Шрифт:
На крыльце повисали убитые зайцы. В комнате сильно пахло от ружей жжёным порохом, дичью, псиной и мокрыми портянками. В печке пылали дрова. И у меня после холода нос разгорался, как головня.
Мы любили рассказывать, что было с нами в степи, на охоте. Все смеялись, расспрашивали. Райт обязательно садился напротив меня и слушал. Если я говорил про него, он стучал своим голым прутом об пол. Когда разговор затихал, Райт закрывал глаза и, засыпая, покачивался из стороны в сторону.
— Шёл бы ты спать, старичок,— пытались согнать его с места родные.
Райт встряхивал головой,
На другой год родители устроили меня в городскую школу, за сотни километров от нашей деревни. Отец сам отвозил меня на станцию.
— А с учителем своим ты попрощался? — спросил он, когда мы с вещами сходили с крыльца.
Райт сновал между домашними. Отец свистнул ему.
— До свиданья, Райтик,— сказал я и протянул ему руку.
Он серьёзно вложил в неё лапу. И тут, словно поняв, что я уезжаю, кинулся мне на грудь.
В школе все мои одноклассники знали о подвигах Райта. Я всем показывал его карточку.
— Вот приедете на лето к нам в деревню, увидите его сами,— говорил я друзьям.
И мы все вместе мечтали о будущих наших охотах.
В каждом письме мне писали о моём верном товарище, и я всегда посылал ему свой привет.
Но вернуться домой мне пришлось только через три года.
Мы с товарищем не стали дожидаться подводы и отправились со станции пешком. Нам навстречу с крыльца бросились родные. Прибежал какой-то чужой, золотистокоричневый пёс, с волнистой мягкой шерстью. Повилял, попрыгал, порадовался.
— Это новый, ирландский сеттер. Отцу в премию дали. У него золотая медаль есть и грамота. Красавчик на редкость и очень культурный.
— А где же наш Райтик? — спросили мы разом.
— Райт совсем постарел: глухой стал, да и видит неважно. Вот он тоже бежит.
По половицам застучали когти. Сгорбленный и седой, в комнату вбежал Райт. Я его приласкал. Он потёр об меня один бок, другой, пробубнил: «Аа-бу-бу» —и улёгся на солнышке.
— Он тебя не узнал,— догадались родные.— Он ко всем теперь так ласкается.
Не узнал! Выжил старый из памяти. Я вздохнул. Райт лежал на полу и дремал. Не узнал!
За обедом ко мне подошёл новый сеттер. Я погладил его, и он сел у моего стула.
Райт поднялся. Рявкнул и сразу отбросил его к двери. После этого он потоптался на месте, поглядел мне в лицо и обрадованно сунул ко мне на колени свою голову.
— Нет, узнал! Ишь узнал как! Другого никого ко мне не подпускает.
Да, Райт вспомнил меня. В этом я убедился.
На другой день, когда все ещё спали, мы с товарищем улизнули на охоту с золотистым Красавчиком.
С первого выстрела мы убедились, что он никакой нам не помощник: то он поднял птицу раньше, чем нужно, то спугнул её ненароком. Уши у него развевались, хвост суетливо вилял, глаза были невнимательные, и весь он — оголтело-весёлый и непослушный.
— Привязать его мало на цепь, этакую дворнягу! — огорчённо сказал мне товарищ.— Только зря распугивает всю дичь...
Мы, измучившись, сели на землю и стали думать, куда нам податься теперь.
Вдруг на бахчах закачались подсолнухи. На открытое место вышел кто-то белый и важный.— Райтик! — крикнули мы.
Райт услышал и радостно кинулся к нам.
Первым делом он откатал по земле злополучного сеттера и велел ему «не соваться вперёд батьки в пекло». Потом, прочитав у меня на губах команду «вперёд», весь зажёгся, помолодел и уверенно засновал передо мною: слева — направо, справа — налево.
Стойка. Выстрел. Товарищ мой в полном восторге пошёл колесом и скорчил отчаянную рожу золотистому франту.
Перепёлка упала близко возле Райта, и он торжественно подал мне птицу.
— С полем, Райтик! С полем, верный, старый товарищ!
Мы взглянули на сеттера.
— Вот учись, рыжий неук! Следи, наблюдай и во всём подражай.
Щенок не вынес стыда, повалился на спину и жалко откинул заднюю ногу.
Мы все весело двинулись дальше.
Снова стойка. И выстрел. И опять Райт приносит добычу... Третью птицу нашёл и по всем правилам замер над нею, поджав лапу, щенок.
Товарищ прицелился. И Райт, отобрав у щенка перепёлку, вручил её мне.
Мы решили тогда разделиться. Товарищ с Красавчиком двинулись влево, а мы повернули направо.
Вскоре Райт опять отыскал и поднял для меня перепёлку.
Только что это с ним? В смятении он ищет убитую птицу и не может найти... Спотыкается, мучительно дышит: «Ах-ах!.. Ах-ах!»
Перепёлка упала за кочкой. Вон она там лежит, а старик уже в третий раз пробегает мимо неё.
Он не чует её и не видит.
Я украдкой достал перепёлку и подложил ему на пути. Так уж Райт не сможет её не заметить! И он, правда, сейчас же наткнулся на птицу и, роняя её от спешки, подал мне.
Долго Райт держал перепёлку в зубах. Он вилял, словно радовался, что сегодня я бью без промаха, не мажу позорно, как мазал когда-то, в первые наши охоты...
Славный, славный старик!..
Подбежал мой товарищ.
— Что? Ещё перепёлка? Вот это работа! Молодчинище Райт!
А я повесил ружьё на плечо и не стал больше стрелять. Мы в тот день просто долго бродили по плавням. Побывали на озере. Обошли все любимые наши места...
Это было в последний раз. Райт их больше уже не увидел.
БЕРДЯГИНСКИЙ ВНУЧЕК
Ивана Васильевича вы, наверное, знаете? Это тот, в очках, который ходит с бидончиком в молочную на углу Смоленского рынка и Шепетьевского переулка. У него пушистая борода на две стороны, а посерёдке торчит голый подбородок.
Он в мягкой толстовке и в мягких кавказских сапогах. И на голове у него тоже мягкая шляпа. И сам он весь мягкий, пушистый, так и хочется потрогать рукой.
Ну, что? Вспомнили теперь? Видали его, конечно.
Его все знают. Много лет тому назад он поселился тут поблизости, в Кривом переулке, в стареньком двухэтажном домике.
В двух крошечных комнатках помещается он со своей семьёй: с Марьей Петровной и Дамкой.
Когда Иван Васильевич приносит молоко, Марья Петровна варит кофе. Потом Иван Васильевич уходит на службу в статистику. Марья Петровна провожает его на лестницу и только успевает захлопнуть дверь, как вспоминает самое нужное.