Рецепт дорогого удовольствия

Глаша моргнула, пытаясь постичь глубокий философский смысл этого «плача Ярославны».

— Кстати, — спохватилась вдруг Раиса Тимуровна, перейдя с плаксивого на свой обычный тон, — у Льва Евгеньевича сейчас пациентка, которая с Аней Волович в понедельник длинную беседу имела.

— А вы откуда знаете?

— А вот знаю. Меня директор в тот день к Андрею Васильевичу с поручением посылал. Это как раз перед обедом было. Я вышла пораньше, чтобы успеть горячее по дороге съесть. Суп, Глашечка, это всему голова. Не хлеб или там мясо, а именно суп. Если бы ты ела суп каждый день, то твое тело стало бы крепеньким, как цветная капустка в бульоне…

— Так вы отправились к Андрею Васильевичу, — вывела ее из кулинарной горячки Глаша.

— Да, отправилась. Так вот, как я вошла, эта мадам против Ани за столом сидела, а та ей разобъясняла, как к нам проехать, чтобы у Льва Евгеньевича на аппарате провериться. Потом они друг к дружке наклонились и все шушукались.

— Интересно, — пробормотала Глаша. — А вы не знаете, как ее зовут, эту мадам?

— Лариса. Аня ее так называла. Хоть та и старше ее. Но она все — Лариса да Лариса. Как она вошла, я ее сразу вспомнила!

— Так надо спросить у Ларисы, не знает ли она, куда Аня собиралась тем вечером! — воскликнула Глаша.

— А зачем? — искренне удивилась Подвойская.

— Может быть, Ане помощь какая нужна?

— Она же тебе не родня и даже не подружка. Кому попало не напомогаешься! Ты помогай лучше тем, кто рядом, — сказала умная Раиса Тимуровна.

— Да и любопытно мне, — схитрила Глаша. Подвойскую вообще лучше было брать хитростью и лестью.

Когда Бабушкин вывел свою пациентку из кабинета, поддерживая ее под локоток, Глаша закатила глаза. До двери Лева провожал только тех дамочек, которые поразили его воображение. А поражали его всегда одни и те же тетки — пухленькие и сильно накрашенные. У этой синие тени были наложены до самых ушей, а губы щедро сдобрены перламутровой помадой. Крошечную сумочку она держала перед собой двумя крохотными лапками, словно хомяк морковку.

— Вы чудный! — на прощанье пропела Лариса и потеребила Бабушкина за рукав.

Тот застеснялся и пробормотал в ответ что-то неразборчивое. Глаша дождалась, пока Лариса обсудит с Подвойской время следующего визита, и вынырнула следом за ней на улицу.

— Простите, пожалуйста! — остановила она гарцующую по тротуару пациентку. — Вы не могли бы мне помочь? Я ищу Аню Волович…

— А кто это? — удивилась Лариса, уставившись на нее внимательными глазками из-под «болоночьей» челки.

— Секретарь в том отделении центра, куда вы ходили в прошлый понедельник.

— Господи, ну, конечно! Мы так хорошо поболтали! Но мы не дружим, если вы это имеете в виду. И я не знаю, где искать эту девушку.

— А она ничего вам не говорила по поводу своих планов на вечер?

— Да нет. Хотя… Погодите! — Лариса внезапно оживилась. — Она сказала, что перестала ладить с начальником и собирается устраиваться на новую работу. Говорит: у меня, мол, сегодня собеседование с новым боссом.

Глаша тут же напряглась.

— А где? Она случайно не обмолвилась?

— Нет, простите. Ничего больше не могу вам сказать.

— Но вы долго беседовали! — тоном обвинительницы заявила Глаша.

— Уверяю вас, что речь шла всего лишь о морщинах.

Глаше ничего не оставалось, как только ретироваться. Когда она открыла дверь, Подвойская протянула ей телефонную трубку.

— Твой! — шепотом пояснила она и подмигнула.

— Какой такой мой? — Глаша расширила глаза и приложила трубку к уху. — Алло! — сказала она, заведя глаза к потолку.

— Здравствуйте, Глаша! Это Витя Стрельников, — сообщил расстроенный молодой голос..

— Ой, Витя, добрый день! Вот уж кого не ожидала услышать.

— Собирался вам сегодня днем позвонить, но отец перехватил звонок. Он, знаете, как теперь меня отслеживает?

— Да? — неопределенно спросила Глаша.

— Вы произвели на него очень сильное впечатление, — заметил Витя.

— Понимаю… — пробормотала она.

— Я звоню сказать, что вы все равно можете на меня рассчитывать, если суд, — твердо сказал Витя.

— А как же отец?

— Он сам говорит, что, если люди перестанут помогать друг другу, наступит конец света. Его любимая присказка. Так что вы дайте знать, когда надо будет давать показания. Только если отец к телефону подойдет, представьтесь как-нибудь по-другому.

— А как?

— Ну… Может быть, Анфисой? Имя такое редкое, что я сразу пойму: это вы! Ведь у вас тоже редкое.

— Ладно, — скрепя сердце согласилась Глаша. — Представлюсь Анфисой, раз ваш папа так сильно переживает.

Она попрощалась с Витей и поплелась в свой кабинет, провожаемая заинтересованным взглядом Раисы Тимуровны. Нет, ну это ж надо же! Поддерживать конспиративную связь с молодым человеком, чтобы обмануть его папашу. Неприятная перспектива. Уж очень ей не хотелось связываться со Стрельниковым-старшим.

Взглянув на часы, Глаша принялась убирать на своем столе; Бабушкин, по всей вероятности, в знак протеста вытряхнул ее вещи из сумочки на стол и оставил лежать большой безобразной кучей. «Надо бы отредактировать как следует тот текст, что он у меня просит», — подумала Глаша, впрочем, без тени раскаяния. Пожалуй, впервые за все время работы в профилактическом центре она так откровенно манкировала своими обязанностями. «Это все Лидка виновата! — думала она, толкая тяжелую дверь. — Из-за нее я нарядилась, как клоун, потом раскаялась в содеянном и напилась».

Она вышла на улицу — и застыла как вкопанная. Ашмаров и Бабушкин, которые «паровозиком» шли за ней, недовольно заворчали. Прямо возле ступенек стоял Стрельников-старший и, заложив руки за спину, сверлил взглядом Глашин лоб. Лицо у него было до того хмурым, что всякому стало бы не по себе.

— Уж не знаешь, что лучше, — пробормотала она. — Иметь дело с Дукельским в суде или со Стрельниковым в миру.

Тем не менее она постаралась, чтобы слова ее звучали легко:

— Никак ты меня поджидаешь?

— Никак, — буркнул тот и схватил ее за руку повыше локтя. — Пойдем-ка прокатимся. Вон моя машина.

Он поволок ее по тротуару к светло-серому «Опелю». «Ого! — мельком подумала Глаша. — Папашку Витиного так просто с белой ручки не стряхнешь». А вслух закричала:

— Что ты меня суешь, как цыпленка в духовку?!

— Потерпишь, — буркнул тот, плюхаясь на место водителя.

— Глаша? — спросил Саша Ашмаров, подходя поближе. — Ты как?

Лева Бабушкин тоже подошел поближе. Одна его щека подергивалась, как всегда, когда он волновался.