Речь без повода... или Колонки редактора
Шрифт:
Дочка росла. Ее уже было видно из-за стула. Помню, она вернулась из детского сада. Не раздеваясь, спросила:
— Ты любишь Брежнева?
До этого мне не приходилось ее воспитывать. Она воспринималась как ценный неодушевленный предмет. И вот — я должен что-то говорить…
Я сказал:
— Любить можно тех, кого хорошо знаешь. Например, маму, бабушку. На худой конец — меня. Брежнева мы не знаем. Хотя часто видим его портреты. Возможно, он хороший человек. А может быть, и нет…
— Наши воспитатели его любят, — сказала дочка.
— Вероятно, они хорошо
— Нет, — сказала дочка, — просто они воспитатели. А ты — всего лишь папа…
Наши дети так быстро меняются. Английский язык им дается легко. Они такие уверенные, независимые, практичные…
Мы были другими. Мы были застенчивее и печальнее. Больше читали. Охотнее предавались мечтам.
Мы носили черные ботинки, а яблоко считали лакомством…
Я рад, что нашим детям хорошо живется. Что они едят бананы и халву. Что рваные джинсы у них — крик моды.
Для того мы и ехали.
Только я не знаю, как это связано, — витамины и принципы, джинсы и чувства… Какая тут пропорция, зависимость? Хорошо, если прямая. А если, не дай Бог, — обратная?
Надеюсь, все будет хорошо.
Отношения у меня с дочкой прежние. Я, как и раньше, лишен всего того, что может ее покорить.
Вряд ли я стану американским певцом. Или киноактером. Вряд ли разбогатею настолько, чтобы избавить ее от забот. Кроме того, я по-прежнему не умею водить автомобиль. Совершенно равнодушен к частной жизни знаменитой актрисы Лорен Бокал. (Такая фамилия подошла бы неопохмелившемуся флотскому офицеру.) И главное — плохо знаю английский. Что делает меня иногда совершенно беспомощным…
Недавно она сказала… Вернее, произнесла… В общем, я услышал такую фразу:
— Тебя наконец печатают. А что изменилось?
Ничего, — говорю, — ничего…
Короче, у нас все по-прежнему. И я всего лишь — папа…
КР Я ЧАСТО ВСПОМИНАЮ…
Я часто вспоминаю лагерную зону под Иоссером. Перекур на лесоповале. Потомственный скокарь Мурашка рассуждает у тлеющего костра:
— Хорошо, начальник, в лагере! Можно не думать. За нас опер думает…
А теперь мне хочется задать читателям вопрос:
— Не уподобляемся ли мы этому тюремному философу? Живем мы или тянем срок?
И вообще, кто мы такие? Безответственные малолетки или взрослые люди? Способны ориентироваться в мире идей? Или нужен милиционер-регулировщик? Желаем думать самостоятельно? Или пусть думает начальство?..
Мы объявили газету независимой и свободной трибуной. Стараемся выражать различные, иногда диаметрально противоположные точки зрения. Доверяем читателю. Предоставляем ему возможность думать и рассуждать.
В ответ то и дело раздается:
— Не хотим! Не желаем свободных дискуссий! Не интересуемся различными точками зрения! Хотим единственное верное учение! Единственную правильную дорогу! Хотим нести единственный, идеологически выдержанный транспарант!
Зачем нам яркие, праздничные одежды самостоятельной мысли? Хотим быть серыми и одинаковыми, как новобранцы…
Зачем нам колебаться, меняться
и перестраиваться?!Хотим быть твердыми, как шанкр!
Хотим, чтобы все было просто.
Были коммунистами, стали антикоммунистами. Сменили ворота, как на футбольном поле.
А если мир сложнее таблицы умножения? Если кроме «дважды два — четыре» существуют логарифмы?
Нет! Не желаем споров! Не хотим разногласий! Отказываемся выражать собственное мнение! За нас думает академик Сахаров.
Не желаем спорить и возражать. Пусть все будет тихо и спокойно. Как в морге…
Видел я раз случайно пекинскую кинохронику. Торжественный митинг, центральная площадь. Полмиллиона китайцев в одинаковых синих робах. Главный что-то пискнул, и китайцы дружно пискнули в ответ. И одновременно протянули вверх сжатые кулаки.
Тут я, честно говоря, перепугался. Вот это машина! Полмиллиона шурупов и винтиков! И все заодно. Да это пострашнее водородной бомбы!..
Настанет ли конец бараньему единодушию?! Проснется ли в нас думающий, колеблющийся, свободный человек?!
Как это говорил Виктор Некрасов — свободный человек на свободной земле!
РАЗВОД ПО-ЭМИГРАНТСКИ
Как верно заметил Толстой — благополучные семьи похожи. А вот несчастливы люди — по-разному. У каждого горя своя неповторимая физиономия. Иногда зловещая, порой насмешливая, чаще всего — будничная, заурядная…
В Ленинграде разводились двое моих знакомых, Коля и Элла. Мирно беседуя, они явились в здание суда. Предъявили соответствующие бумаги. Судья нахмурился.
— Попрошу не улыбаться, — сказал он. — Здесь не цирк! Изложите причину развода!
Мои друзья немного растерялись. Кто-то из них смущенно произнес:
— Мы, как говорится, не сошлись характерами…
Судья еще больше рассердился:
— Что значит — не сошлись характерами?! Назовите конкретную причину — измена, рукоприкладство?!..
— Но мы утратили прежнее чувство, — сказала Элла.
— Я полюбил другую женщину, — вмешался Коля.
Судья задохнулся от бешенства:
— Нашли место — в любви объясняться. Здесь, между прочим, суд, а не танцплощадка! Люди приходят разводиться. У них серьезные, конкретные причины. А вы тут балаган устраиваете. Сядьте и послушайте…
И он вызвал следующую пару.
К столу подошла женщина в ботах. Под глазом у нее синел кровоподтек. Рядом стоял небритый мужчина в телогрейке.