Редактор Линге

Бондезенъ объявилъ это матери Илэна и его сестрамъ и не скрывалъ, что въ вопросахъ политики онъ совсмъ не согласенъ съ Фредрикомъ. Софи сказала:

— Хойбро говорилъ, что ожидалъ этого, ожидалъ этой продлки «Новостей». Онъ вчера это сказалъ.

— Да, — сказалъ Бондезенъ и пожалъ плечами, — нтъ ничего такого, чего Хойбро не зналъ бы и давно уже не ожидалъ.

Это было рано утромъ; молодыя двушки въ утреннихъ туалетахъ сидли и работали. Въ печк трещалъ огонь; Фредрикъ еще не вставалъ.

Бондезенъ продолжалъ:

— Я встртилъ вчера Хойбро, но мн онъ ничего не сказалъ. Такія вещи онъ говоритъ только дамамъ!

— А почему же и не говорить этого дамамъ? — возразила сердито Софи.

Она часто переносила злыя насмшки Бондезена, но на этотъ разъ она больше не хочетъ. Онъ былъ радикалъ, у него были постоянно слова о свобод на устахъ, онъ всегда ратовалъ за избирательныя права для женщинъ, но въ душ онъ былъ того мннія, что женщина ниже мужчины; женщина — человкъ, она составляетъ одну половину человчества, но мужчин она не равна, нтъ. Софи была готова выпустить когти. Но Бондезенъ уклонялся. Онъ сказалъ только, что Хойбро со всей своей мудростью обращается къ дамамъ; онъ подтвердилъ только фактъ, больше ничего. Самъ же Хойбро не сказалъ ему ни слова, напротивъ, онъ какъ-то избгалъ его.

И это было, дйствительно, правда: Хойбро началъ избгать всхъ на улиц. На немъ не было даже пальто, часы его тоже «исчезли». Онъ не хотлъ, чтобы кто-нибудь говорилъ на улиц съ нимъ, съ человкомъ, не имвшимъ даже пальто зимой. Онъ не мерзъ; казалось, въ немъ самомъ находился источникъ тепла, когда онъ возвращался изъ банка, согнувшись съ высматривающимъ взоромъ. Но видъ у него былъ нехорошій; онъ чувствовалъ себя плохо, онъ самъ это сознавалъ. Черезъ нсколько мсяцевъ придетъ весна; можетъ быть, ему удастся еще и до весны выкупить свое пальто, — въ этомъ не было ничего невозможнаго. Одно было ясно, — онъ не мерзъ, ему было хорошо.

— Что, Хойбро уже ушелъ въ банкъ? — спрашиваетъ Бондезенъ.

— Онъ сейчасъ уходитъ, — отвчаетъ Шарлотта. Въ прихожей раздались шаги Хойбро.

Онъ предпочиталъ выходить раньше, чмъ это нужно было, чтобы никого не встрчать на лстниц.

Бондезенъ распахнулъ дверь и позвалъ его. Онъ отвтилъ, что ему нужно уходить; но когда поднялась Шарлотта и кивнула ему, онъ подошелъ къ двери и любезно поздоровался.

— Они такъ давно его не видли, почему онъ сталъ такъ чуждаться ихъ?

Хойбро разсмялся. Нтъ, онъ совсмъ не чуждается, но у него есть работа; въ данное время онъ заинтересованъ кое-чмъ очень важнымъ.

— Скажите мн,- сказалъ Бондезенъ, — каково ваше мнніе по поводу статьи объ уніи въ «Новостяхъ»?

— Я ничего не могу сказать.

— Но вы знаете, кто ея авторъ?

— Да, я слышалъ.

— Но, можетъ быть, вы не читали статьи, — вдь вы вообще не читаете «Новостей»?

— Нтъ, эту статью я читалъ.

— Вотъ какъ! Но неужели вы думаете, что «Новости» раздляютъ взглядъ этого сотрудника?

— Этого я не знаю.

— Но вчера вы вдь сказали, что вы ждали этого колебанія отъ «Новостей?»

Хойбро начинаетъ припоминать и отвчаетъ:

— Да, я сказалъ вчера фрёкенъ Софи кое-что въ этомъ род. Но я выразился не совсмъ ясно. Я вообще ничего не ждалъ отъ «Новостей», я не умю изслдовать сердца и печени; но я хотлъ сказать, что даже этотъ маневръ «Новостей» меня не удивилъ.

— Вы насквозь видите Линге, — сказалъ Бондезенъ. — Вы знакомы съ нимъ?

На это Хойбро ничего не отвтилъ. Это его разсердило, и онъ обратился къ дамамъ.

Но Бондезенъ повторилъ свои вопросъ и пристально посмотрлъ на него.

— Вамъ это очень хочется знать? — возразилъ Хойбро. — Право, не понимаю, почему. — Но вдругъ краска залила его лицо и онъ прибавилъ: — Вы такой радикалъ, принадлежащій къ непоколебимой партіи, каково-то вамъ теперь, когда вы видите такую политику «Новостей»?

— Нтъ, я не могу сказать, чтобы это отняло у меня сонъ…

Хойбро перебилъ его горячо.

— Нтъ, вотъ именно это и есть выгодная сторона въ васъ и въ подобныхъ вамъ. Вы умете какъ-то очень быстро найтись въ обстоятельствахъ, соотвтствующихъ перемн убжденій. Вы не теряете головы, вы не краснете отъ стыда или гнва; вы принимаете эту перемну, осматриваетесь и понемножку успокаиваетесь. И понемножку вы начинаете пріобртать новыя убжденія, такія же искреннія и долговчныя, какъ и прежнія ваши. И это называется быть современнымъ.

Какъ грубо и некрасиво все это было сказано! Хойбро самъ сознавалъ, что онъ придалъ всему этому черезчуръ большое значеніе, что онъ былъ невжливъ, онъ чувствовалъ себя неловко, глаза всхъ были обращены на него, и онъ опустилъ голову.

Но Бондезенъ разозлился. — Вдь рчь идетъ совсмъ не о немъ и ему подобныхъ, они начали говорить о Линге.

Какъ и прежде, когда съ нимъ обращались рзко, Хойбро и на этотъ разъ вспыхнулъ, заложилъ руки въ карманы и началъ бгать взадъ и впередъ по комнат фру Илэнъ. Онъ совсмъ забылъ, гд находился.

— Вы хотите слышать мое мнніе о Линге, никому не навязываемое, — сказалъ онъ. — Богъ знаетъ, почему именно вы хотите это знать. Я скажу вамъ въ двухъ словахъ, что я думаю: Лииге — это студентъ изъ крестьянъ; для него оказалось вредно, что онъ былъ пересаженъ въ чуждую для него землю и атмосферу; это просто ротозй изъ деревни, который очень хочетъ разыгрывать свободомыслящаго человка и столичнаго джентльмзна; но для этого онъ не рожденъ. Этому человку не достаетъ культурности, въ немъ много лживости. Точне, — это просто плутъ, который никогда не дорастетъ до своего призванія. Вотъ мое мнніе.

Бондезенъ широко раскрылъ глаза. Гнвъ его исчезъ, онъ пристально смотрлъ на Хойбро и произнесъ съ трудомъ:

— Но съ психологической точки зрнія Линге совсмъ другой, я хочу сказать, психологически…

— Съ психологической точки зрнія! Это человкъ, лишенный всякой психологіи. Скажите лучше, что все, что онъ длаетъ, онъ длаетъ подъ впечатлніемъ минутнаго вдохновенія, изъ-за мелочной разсчетливости, или изъ-за того и другого вмст; скажите лучше, что все это онъ длаетъ, чтобъ быть на устахъ у всей Христіаніи и сдлаться бдовымъ редакторомъ на своемъ маленькомъ клочк бумаги; прибавьте къ этому — онъ крестьянинъ въ душ, онъ дрожитъ за лишнія нсколько сотъ кронъ годового дохода, — и вотъ вамъ весь человкъ со всей его психологіей.

Бондезенъ успокоился; онъ находитъ, что это начинаетъ становиться интереснымъ. Просто забавно было его слушать! Онъ отвтилъ:

— Но я не понимаю, за что вы такъ сердиты на Линге? Вдь вы не принадлежите къ его партіи, вы вдь блуждающая комета. Чмъ онъ васъ такъ разсердилъ? Разв вамъ не все равно, побдитъ ли лвая или нтъ?

— Да, мы теперь опять возвращаемся къ удивительнымъ преимуществамъ всей вашей партіи; вамъ трудно понять, что кто-нибудь можетъ быть кровно оскорбленъ, когда видитъ, что обманутъ въ своихъ самыхъ идеальныхъ надеждахъ какимъ-нибудь человкомъ или дломъ, обманутъ грязными продлками спекулянта, въ данномъ случа редактора. Я хочу вамъ сказать кое-что: знаете ли вы, что Линге былъ мн дорогъ, что я любилъ Линге? Тайно я писалъ негодующія письма тмъ, кто ругалъ его въ газетахъ; клянусь вамъ, что я былъ самимъ преданнымъ его другомъ. Когда я услышалъ, что одинъ человкъ, одинъ высокопоставленный военный говорилъ частнымъ образомъ, что напрасно правая не купила Линге для государственнаго суда, что Линге можно подкупить, я написалъ этому высокопоставленному военному письмо, разбилъ его по пунктамъ, назвалъ его безчестнымъ и лжецомъ, и подъ этимъ я подписалъ свое имя и свой адресъ… Это было тогда, когда я мало зналъ Линге… Почему я на него золъ? Врьте мн, я не золъ на него; онъ мн настолько сталъ безразличенъ, что я даже не беру его газеты въ руки. Я вспоминаю его потому, что онъ существуетъ и успшно продолжаетъ свою вредную дятельность. Публика находитъ, что онъ издаетъ очень занимательную газету. Почитайте, поизучайте ее, посмотрите, какъ этотъ маленькій, пустой человчекъ, безъ убжденій, но съ нахальствомъ, — какъ этотъ человкъ, повинующійся лишь своимъ страстишкамъ, — посмотрите, какъ онъ держитъ себя безобидно, и какъ говорятъ съ нимъ люди на улиц — посмотрите только, какъ онъ пишетъ и о чемъ онъ пишетъ. Онъ потираетъ себ руки отъ удовольствія, когда оказывается въ состояніи погубить какого-нибудь несчастнаго нуждающагося агента; онъ снимаетъ съ него маску, и онъ въ восторг, что никакой другой газет до него не удалось поймать этого преступника. Ничего лучшаго его уважаемые читатели не могутъ требовать… Дло въ томъ, что человкъ этотъ исковерканъ. Если ему удается выкинуть какую-нибудь продлку или штуку, при чемъ весь міръ указываетъ на него, какъ на ловкаго молодца, и этимъ онъ пріобртетъ нсколько лишнихъ кронъ отъ подписчиковъ, — онъ доволенъ. Онъ блаженствуетъ отъ такой пустяшной продлки, онъ посмивается и радуется, что онъ первый сообщилъ тысяч людей новость о пожар въ Міос. Когда въ Драммен бываетъ народное собраніе, онъ требуетъ, чтобъ телеграфная станція была открыта «за нашъ счетъ», пока не кончится собраніе. На собраніи объявляется, что сдлалъ Линге, читаютъ вслухъ его телеграмму, умиляются, что Линге приказалъ телеграфу работать «за нашъ счетъ» А сколько будетъ ему стоить этотъ неслыханный поступокъ? Полчаса стоятъ цлые семьдесятъ пять ёръ. Весь расходъ — не меньше семидесяти пяти ёръ и не превышаетъ четырехъ кронъ пятидесяти ёръ. Ну да, а есть ли для Линге какая-нибудь личная выгода въ томъ, что его телеграмму читаютъ и рекламируютъ? Непосредственно, можетъ быть, и нтъ; я не знаю. Но я знаю, что такая телеграмма не была бы прочтена, если бъ она была получена изъ какой-нибудь другой газеты, напр. изъ «Норвежца». Линге уничтожилъ въ людяхъ всякое чувство скромности; своими непрестанными рыночными выкрикиваніями ему удалось устранить врожденный страхъ передъ безстыдствомъ. А посл этого онъ иронизируетъ надъ собой и своимъ образомъ дйствій, безстыдно и плоско смясь: «Новости» интервюировали подводную лодку и воздушный корабль, «Новости» — самая свдущая газета во всхъ уткахъ.