Редактор Линге
Шрифт:
Бондезенъ разсмялся и сказалъ, что все это ерунда.
— Ерунда? Нтъ, къ сожалнію. — И вдругъ со слезами въ голос она сказала, что даже Линге велъ себя съ ней нахально.
Бондезенъ вздрогнулъ. — Линге? Она сказала — Линге?
— Да, Линге.
— Что же онъ такое сдлалъ?
— Ахъ, Боже мой, зачмъ ее такъ мучить? Линге велъ себя нахально, онъ поцловалъ ее.
— Линге? — Бондезенъ отъ удивленія разинулъ ротъ. — Чортъ возьми, вотъ те на, — даже Линге? — говоритъ онъ. Шарлотта смотритъ на него.
— Это, кажется, не очень-то тебя оскорбляетъ, — говоритъ она.
Бондезенъ молчитъ нкоторое время.
—
Теперь она широко раскрыла глаза.
— Что ты хочешь этимъ сказать? — спросила она наконецъ.
Но онъ нетерпливо покачалъ головой и возразилъ:
— Ничего, ничего! Но ты на все непремнно должна смотрть такъ серьезно, Шарлотта!
— Но что ты хотлъ этимъ сказать! — крикнула она вн себя и бросилась на диванъ, вся дрожа отъ рыданій.
Бондезенъ не могъ препятствовать тому, что его чувство къ Шарлотт уменьшалось съ каждымъ днемъ. Этотъ послдній мсяцъ онъ долго колебался, долженъ ли онъ, посл того, что между ними было, войти въ связь, которая ему была противна, или онъ долженъ прямо и открыто покончить со всмъ этимъ. Разв было что-нибудь особенное въ этой размолвк? Разв это не случалось и въ другихъ жизненныхъ вопросахъ, да вотъ, напримръ, съ «Новостями»? Когда он почувствовали, что не могутъ больше служить политик вражды и несогласія, он выступили съ отказомъ отъ нея. Что же онъ, Бондезенъ, какъ честный человкъ, могъ сдлать другое по отношенію къ Шарлотт? Разв хорошо было бы по отношенію къ ней и самому себ войти въ связь, основаніемъ которой будетъ ложь и скрытая холодность?
Онъ все это добросовстно взвсилъ, и одно время у неге были тяжелыя угрызенія совсти; теперь онъ понималъ, что для нихъ обоихъ самое лучшее будетъ мирно разойтись.
Ему казалось даже, что, какъ мужчина, онъ долженъ такъ поступить. Онъ чувствовалъ всю силу правды въ себ, чувствовалъ себя сильнымъ, благодаря сознанію, что поступаетъ правильно…
Видя, что Шарлотта все еще плачетъ, онъ сказалъ мягко и какъ можно осторожнй:
— Встань и выслушай меня спокойно; я хочу теб кое-что сказатъ.
— Ты больше не любишь меня, Андрэ, — сказала она тихо.
На это онъ ничего не отвчалъ, онъ продолжалъ гладить ее по волосамъ и сказалъ:
— Дай мн объяснить теб…
Она подняла голову и взглянула на него. Ея глаза были сухи, но она все еще вздрагивала отъ рыданій…
— Неужели это правда? Скажи мн, ты меня не любишь? Ну отвчай же, отвчай же мн!
У него хватило силы прямо и мягко сказать, что онъ не такъ любитъ ее, какъ прежде, не совсмъ такъ; нтъ, къ сожалнію, онъ больше ее такъ не любитъ; онъ здсь не при чемъ, пусть она вритъ ему. Онъ глубоко ее уважаетъ.
Наступило нсколько минутъ молчанія. Шарлотта всхлипнула нсколько разъ, ея голова опустилась низко на грудъ; она не шевелилась.
Его мучило, что она такъ огорчена изъ-за него. Ему явилась мысль уронить себя въ ея глазахъ: онъ сказалъ, что, собственно говоря, она должна этому радоваться, что онъ не достоинъ ея, что она ровно ничего не потеряла. Какъ честный человкъ, онъ полагалъ, что долженъ сказать ей правду, пока еще есть время. Пусть теперь она длаетъ съ нимъ, что хочетъ.
Опять длинная пауза. Шарлотта обими руками схватилась за голову. Пауза продолжалась такъ долго, что онъ взялъ со стола свою шляпу и началъ по ней водить рукой.
Потомъ она вдругъ отняла руки отъ лица, посмотрла на него и сказала
съ неподвижной, недоброй улыбкой.— Ты, вроятно, хочешь, чтобъ я ушла?
Онъ запнулся и снова положилъ шляпу на столъ. Боже мой! неужели нельзя было проще отнестись къ этому? Вс отношенія въ мір рано или поздно кончаются.
— Нтъ, время терпитъ, — отвтилъ онъ рзко, чтобы показать, что его ршимость не ослабла.
Тогда она встала и пошла къ двери. Онъ позвалъ ее; они должны разстаться друзьями, она должна простить ему. Но она отворила дверь и вышла, не говоря ни слова, не удостоивъ его даже взглядомъ. Онъ слышалъ ея шаги на скрипучихъ ступеняхъ, все дальше внизъ во второй этажъ, въ первый этажъ; наконецъ, онъ всталъ около окна за гардиной и видлъ, какъ она вышла на улицу Шляпа ея все еще сидла криво на голов, посл того, какъ она бросилась на диванъ во всю длину. За угломъ она исчезла.
Бондезенъ облегченно вздохнулъ. Миновало! Какую борьбу пришлось ему выдержать послдній мсяцъ, и какихъ только плановъ онъ не строилъ, чтобъ какъ-нибудь уладить эти несчастныя отношенія.
Борьба была кончена.
Съ полчаса Бондезенъ сидлъ на своемъ стул и думалъ о случившемся. Ему дйствительно трудно было нанести этотъ ударъ Шарлотт; ему хотлось, чтобъ все это произошло мягче, нжне. Но она сама спросила, и онъ долженъ былъ отвчать.
Каждый человкъ долженъ быть правдивымъ. Онъ могъ упрекнуть себя только въ томъ, что въ свое время опрометчиво любилъ эту молодую двушку; въ этомъ была его ошибка, и съ этого все началось. Но разв можно было отказать сердцу въ прав любить и длаться жертвой этой опрометчивости?
Вдругъ Бондезенъ вспомнилъ, что еще не завтракалъ. Проходя по дворцовому парку, онъ все еще вспоминалъ грустную сцену въ своей комнат. Онъ такъ ясно помнитъ все, что она сказала, и что онъ отвчалъ. Онъ вспомнилъ также, что встртилъ Шарлотту въ прихожей ея квартиры: она чуть было не застала его врасплохъ въ комнат Хойбро.
Нтъ, вотъ подозрительная личность этотъ Хойбро! Онъ, оказывается, работалъ, готовилъ мины. Весь его столъ былъ заваленъ конспектами и исписанными листами. Такъ вотъ онъ что! Онъ хочетъ выступить, и противъ кого же? Противъ Линге! Но вдь онъ же будетъ раздавленъ, уничтоженъ однимъ пальцемъ Линге…
Что? Онъ ее поцловалъ? Линге? Ну, разв есть на свт другой такой смльчакъ? И кто бы это подумалъ.
Въ стортинг Илэну было очень хорошо; онъ просидлъ тамъ нсколько часовъ и почти ничего не сдлалъ; но когда онъ пришелъ со своими бумагами въ редакцію, оказалось, что это составляло почти два столбца. Такъ легко онъ еще никогда не зарабатывалъ. Линге просмотрлъ статью и нашелъ ее превосходной…
Илэнъ обратился къ Шарлотт и спросилъ, что съ ней было, почему она почувствовала себя плохо въ «Новостяхъ», что съ ней такое?
Шарлотта, вернувшись домой, крпко заснула: она проспала нсколько часовъ. Она была блдна и ее знобило, но у нея ничего не болло.
Она отвтила брату, что почувствовала себя плохо, но все это прошло, какъ только она вышла на улицу.
— Линге былъ очень озабоченъ, — сказалъ Фредрикъ.
— Правда?
Пауза.
Вдругъ она озадачиваетъ брата заявленіемъ, что никогда больше не будетъ провожать его въ редакцію. А когда онъ настаиваетъ на разъясненіи, она говоритъ, что ей неудобно видть Линге. Вдь очень непріятно — почувствовать себя плохо при постороннихъ.