Рефрен

– Ты нужна мне. И что бы ты ни говорила, я нужен тебе. Я чувствую это. Сердце не может обманывать. Все будет хорошо, я залечу все твои раны. Пусть и не сразу. Обещаю тебе… Обещаю. Я люблю тебя. И не будет никогда иначе.

Губы шевелились на моем лбу, ласкали ухо. Потом лепестки прикосновений легли на закрывшиеся веки, на миг накрыли губы. Унимали лихорадку, дарили покой, предрекали новый страх, новую боль.

Я падала. Но мне надо было за что-то ухватиться. Я обернула свои руки вокруг плеч прильнувшего ко мне мужа. Его мокрое лицо зарылось в изгиб моей шеи.

За стенами бушевало море, все еще в мытарствах пронесшейся бури. Но сквозь французские окна я видела, что тучи уже стали подниматься, обозначая надежду на то, что последние искры закатного солнца все-таки пробьются в дом.

ЭПИЛОГ

7 июня. Вашингтон. Отс-стрит.

Она выглядела довольной, но я не желала задумываться о причинах этого.

Видимо, по ее мнению, я демонстрирую какой-то прогресс.

Прогресс – сдвиг с мертвой точки…На движении вперед все еще стояло вето.

Некомфортно пошевелившись на кушетке, я затеребила в руках носовой платок.

До сих пор было непривычно без гипнотически вьющейся перед глазами завесы сигаретного дыма. Будто я была нагой. Уязвимой, открытой каждому взгляду и слову.

За несколько месяцев бесед в этом кабинете я научилась сосуществовать с этим чувством.

Она положила ногу на ногу. Красивые линии лодыжки и колена вновь под черной вуалью узоров.

Доктор Аманда Питт была педантична и консервативна во всем. Кроме легкомысленного настроя, который демонстрируется выбором колготок. Сегодня – продольные и поперечные рисунки точек, расползающихся в овалы. Напоминающие детские представления о каплях дождя на листе альбома.

…Мари часто рисовала дождь. Потом я научила ее рисовать зонтик и крохотную фигурку девочки под ним.

– Есть что-то, что представляет для вас наибольшую трудность на данный момент?

Все еще было тяжело формировать боль в слова. Быть откровенной, выражая то, в чем нельзя быть откровенной, на что нельзя наложить швы разговора по душам.

Расставляя слова в своем будущем ответе, я заскользила взглядом по кабинету.

Безликие белые, бежевые, орехово-коричневые тона сегодня были вплетены в игру солнечного света, делающего их немного волшебными. Витиевато-закрученные буквы на серебристых листах дипломов исчезли за ровной гладью золота, легшей на стекло, - магическое зеркало. Прочертив две ровные широкие полосы – дорожки из желтого кирпича, солнце затерялось в сухой композиции, занимавшей место в углу: на черных мертвых ветвях, вытянувших сухие кривые и узловатые пальцы к самому потолку, красовались нежно-розовые звезды четырех крупных цветков.

Натуралистичная аллегория городской рутины, убивающей воображение.

– Да, полагаю, есть, - тихо начала свой ответ я. – Тэд почти каждый день бывает у Мари, подолгу говорит с ней, а я… Я не могу. Я хочу, но не хочу, понимаете?

– Вам придется пояснить, Белла, - Аманда Питт смотрела на меня со спокойной сосредоточенностью, ни одна черта лица не дрогнула в эмоции.

Это был будто кивок одобрения для меня.

Мать, которая ни разу не была на могиле своей обожаемой дочери. Эквивалент смертного греха, смоляное неотмывающееся пятно оскорбления памяти.

– Я хочу, чтобы для меня она оставалась живой. Всегда. Если.., - я справилась со спазмом в горле. – Если увижу ее могилу, то Розмари умрет и в моих воспоминаниях.

Доктор Питт, сделав пометку в блокноте, подняла взгляд на меня.

Бессердечность мудрости – вот что было в серых глазах.

– Но вы хотите быть с мужем там?

Я кивнула. Ноздри и глаза защипали подступающие слезы.

Мари больше нет. Скоро уже будет год…

И каждое утро я, просыпаясь, заново выстраиваю себя. Реанимирую. Учусь дышать, двигаться и наполнять свою жизнь шелухой смысла под громкий шепот своего рефрена. Учусь спокойно шагать по всаживающейся в кожу стеклянной крошке чувства своей вины.

Да, мне хотелось бы говорить с ней так же свободно, как и Тэд. Сидя у ее могилы. Воспринимая факт смерти так же безмятежно, как факт жизни.

Нет. Невозможно.

Мне так много нужно сказать моему солнышку!.. В последние дни мне казалось, что она совсем оставила меня…

– Белла, дайте себе время. То, что вы не бываете на кладбище, понятно и не заслуживает порицания. Вы придете на могилу Розмари, когда внутренне будете к этому готовы.

Буду ли я к этому готова?

Сумею ли найти в себе силы, чтобы однажды посмотреть мужу в лицо? Посмотреть и вспомнить Мари без обрывающейся пропасти осознания ее вечного отсутствия? Хватки ледяной тоски на моем сердце? Посмотреть и увидеть лишь его самого?

Ответы на эти вопросы не даст мне даже всеведущая Аманда Питт.

– Вы говорите с мужем о дочке?

Я облизала потрескавшиеся губы и вцепилась в платок похолодевшими пальцами, снова сожалея о том, что бросила курить.

С тех пор, как вернулись с Эсперанцы, как раз к самому Рождеству, мы говорили о ней каждый день. Эти разговоры были как кровопускание…

– Да, ежедневно.

На последнем слове мой голос сломался.

Тэд. Я не была уверена, что испытываемые мной чувства к нему являются любовью.

Не может являться любовью то, что похоже на нужду больного в кардиостимуляторах или же инвалида – в протезе.

Болезненная, трагичная зависимость.

Он заставлял меня говорить с ним, заставлял считаться с тем, что он есть в моей жизни. Задевал незаживающие раны.

Это было слишком близко к ненависти, к враждебной неприязни. Слишком близко, если бы не сокрушающая благодарность. За трепетную, опекающую любовь, за внимание, за разделение мира воспоминаний. За то, что с терпеливой нежностью вытирал мои слишком частые слезы, крепко прижимая к себе, наполняя мою холодную пустоту теплом. За иллюзию незыблемости своей близости, за обещание угасания боли.

– Хорошо, - доктор Питт выпрямилась в кресле, обе стопы, заключенные в лакированную кожу классических черных туфлей, опустились на бежево-золотое ковровое покрытие, примяв его толстый ворс.

Это означало, что наше время истекало. Вскрытие моих душевных патологий подходило к концу.

Я выдохнула, снова беспокойно заерзала.

Устала, истощена. Хочу вернуться обратно: в ограничивающе-спасительные стены квартиры, в сети заботы Тэда.

– После того, как вы переедете, кое-что изменится, - Аманда расположила блокнот на коленях, разместив ухоженные руки симметрично друг к другу.