Река рождается ручьями. Повесть об Александре Ульянове
Шрифт:
– Не сомневаюсь в вашем особом ко мне расположении.
– Я вам обещаю пеньковый воротник, Ульянов. И я сдержу свое слово.
– Вы очень храбрый человек, господин прокурор. Вам больше подошла бы роль палача. В красной рубахе. И в лакированных сапогах.
– Молчать, мерзавец!
– Господа, господа... Александр Ильич, ну зачем нам ссориться? Ведь можно все выяснить спокойно, мирно...
– Господин ротмистр, я же просил вас, чтобы в дальнейшем меня допрашивали только вы один!
– Это оказалось невозможно. Служба-с.
–
– Господи, Ульянов, какой вы еще наивный мальчишка!
– Лучше быть наивным мальчишкой, чем законченным негодяем!
– Вы опять начинаете...
– Господа, господа, я прошу вас!.. Александр Ильич, вы напрасно обижаетесь на прокурора...
– Я вовсе не обижаюсь на него. Я просто не могу дышать с ним одним воздухом.
– ...совершенно напрасно. Вы же знаете, в свое время господин Котляревский пережил нервное потрясение. На него покушался Валериан Осинский. Вам, должно быть, рассказывали старшие товарищи?
– Да, рассказывали.
– Ну вот и прекрасно!.. А кто рассказывал-то?
– О чем?
– Да об Осинском.
– Ах об Осинском... А кто такой Осинский?
– Александр Ильич, батенька мой, вы же только сейчас сказали, что вам рассказывали старшие товарищи по партии о покушении Валериана Осинского.
– Впервые слышу об этом от вас.
– Позвольте, но вы же только что подтвердили мое предположение. Это же ваши слова: «да, рассказывали...»
– Я сказал их по инерции, думая совсем о другом.
– Значит, вы никогда не слыхали такого имени: Валериан Осинский?
– Нет, никогда.
– Организатор «Земли и воли»? Учредитель Исполнительного комитета?
– Нет, не слыхал.
– Александр Ильич, это наивно. Человек, находившийся в революционной среде, не мог не слышать имени Валериана Осинского.
– И тем не менее это так.
– Его еще повесили в Киеве... Извините, конечно, за неуместное напоминание.
– Сделайте одолжение.
– Так-таки и не слыхали? Ни разу?
– Представьте себе, ни разу.
– Странно, очень странно...
– Господин ротмистр, разрешите мне продолжить допрос?
– Прошу вас...
– Ульянов, ну а что же все-таки побудило вас и ваших товарищей взяться за составление программы?
– Я не желаю отвечать вам.
– Давайте мириться, Ульянов. Это в ваших же интересах.
– А я с вами не ссорился.
– Отлично... Так какие же были мотивы? Вы все время ищете случая высказать теоретические взгляды вашей группы. Я предоставляю вам такой случай.
– Хорошо, я отвечу. Ни в одной из существовавших до нашего выступления революционных программ не выставлялось достаточно рельефно главное значение террора как способа вынуждения у правительства уступок. Ни в одной программе не давалось более или менее удовлетворительного объективно-научного объяснения террора как столкновения правительства с интеллигенцией, неизбежного
столкновения, так как оно выражает собой разлад, существующий в самой жизни и неминуемо переходящий, при известной степени обострения отношений, в открытую борьбу...– Вы не сообщаете ничего нового, Ульянов. Все это уже есть в поданной вами рукописи.
– Я даю точный ответ, господин прокурор, на поставленный вами вопрос.
– Вы сказали, что в старых революционных программах не было достаточного научного объяснения террора... Вы хорошо знаете содержание этих программ?
– Относительно хорошо.
– А как же удавалось знакомиться с ними? Расскажите, если не секрет.
– Секрет, господин прокурор.
– Ну а все-таки? Имели непосредственные связи с авторами или получали через третьи руки?
– И то и другое.
– А подробнее?
– Мне не хотелось бы вмешивать в свое дело людей, не имевших прямого отношения к замыслу на жизнь государя.
– Скажите, Ульянов, а тех, кто доставлял вам знакомство со старыми революционными программами, удовлетворила программа, составленная вашей группой?
– В основном - да.
– А в частности?
– Были кое-какие мелкие разногласия.
– Какие же?
– Они касались некоторых организационных изменений в постановке террористического дела.
– Необходимость террора признавали все старые программы?
– Я не могу ответить на этот вопрос.
– Почему?
– Как член террористической фракции партии «Народная воля» я могу давать показания только о своей партии, только о своей фракции. Говорить о взглядах других революционных групп я не уполномочен.
– Вы говорили об изменениях в постановке террористического дела... Имелись в виду предполагаемые изменения или уже осуществленные?
– Я не считаю удобным обсуждать этот вопрос.
– Почему?
– Об этих изменениях ничего не говорится в программе.
– Скажите, Ульянов, а можно считать с ваших слов установленным, что накануне совершения террористического акта над высочайшей особой в революционной среде уже существовала теоретическая платформа для объединения всех антиправительственных сил?
– Можно.
– И инициатива создания этой общей платформы принадлежала вашей группе?
– Мы стремились к этому.
– Вы стремились объединить революционные партии?
– Мы стремились составить опыт общепартийной программы, которая смогла бы объединить революционные партии.
– А разве прежняя программа «Народной воли» не соответствовала этой задаче?
– Нет.
– Почему?
– Я уже объяснял: по недостатку научных обоснований и неопределенности некоторых своих пунктов.
– Ульянов, только откровенно... Вы рассчитывали, что террористический акт вызовет оживление в революционной среде?
– Безусловно.
– И прямым следствием этого оживления будет объединение всех революционных партий?