Река рождается ручьями. Повесть об Александре Ульянове
Шрифт:
– Больше ничего не хотите добавить?
– Ничего.
– Ни одного слова?
– Ни одного.
2
28 марта 1887 года вдова действительного статского советника Ильи Николаевича Ульянова и мать заключенного в Петропавловской крепости государственного преступника Александра Ульянова Мария Александровна Ульянова написала письмо Александру III. Вот его текст:
«Горе и отчаяние матери дают мне смелость прибегнуть к Вашему Величеству, как единственной защите и помощи.
Милости, государь, прошу! Пощады и милости для детей моих.
Старший сын, Александр, окончивший гимназию с
Слез нет, чтобы выплакать горе. Слов нет, чтобы описать весь ужас моего положения.
Я видела дочь, говорила с нею. Я слишком хорошо знаю детей своих и из личных свиданий с дочерью убедилась в полной ее невиновности. Да, наконец, и директор департамента полиции еще 16 марта объявил мне, что дочь моя не скомпрометирована, так что тогда же предполагалось полное освобождение ее. Но затем мне объявили, что для более полного следствия дочь моя не может быть освобождена и отдана мне на поруки, о чем я просила ввиду крайне слабого ее здоровья и убийственно вредного влияния на нее заключения в физическом и моральном отношении.
О сыне я ничего не знаю. Мне объявили, что он содержится в крепости, отказали в свидании с ним и сказали, что я должна считать его совершенно погибшим для себя. Он был всегда глубоко предан интересам семьи и часто писал мне. Около года тому назад умер мой муж, бывший директором народных училищ Симбирской губернии. На моих руках осталось шесть человек детей, в том числе четверо малолетних. Это несчастие, совершенно неожиданно обрушившееся на мою седую голову, могло бы окончательно сразить меня, если б не та нравственная поддержка, которую я нашла в старшем сыне, обещавшем мне всяческую помощь и понимавшем критическое положение семьи без поддержки с его стороны.
Он был увлечен наукой до такой степени, что ради кабинетных занятий пренебрегал всякими развлечениями. В университете он был на лучшем счету. Золотая медаль открывала ему дорогу на профессорскую кафедру, и нынешний учебный год он усиленно работал в зоологическом кабинете университета, подготовляя магистерскую диссертацию, чтобы скорее выйти на самостоятельный путь и быть опорой семьи.
О, государь! Умоляю - пощадите детей моих! Нет сил перенести этого горя, и нет на свете горя такого лютого и жестокого, как мое горе! Сжальтесь над моей несчастной старостью! Возвратите мне детей моих!
Если у сына моего случайно отуманился рассудок и чувство, если в его душу закрались преступные замыслы, государь, я исправлю его: я вновь воскрешу в душе его те лучшие человеческие чувства и побуждения, которыми он так недавно еще жил!
Я свято верю в силу материнской любви и сыновней его преданности и ни минуты не сомневаюсь, что я в состоянии сделать из моего несовершеннолетнего еще сына честного члена русской семьи.
Милости, государь, прошу милости!..
Мария Ульянова.
28 марта 1887 года.
С.-Петербург.
(Васильевский остров,
Средний пр., д. 32, кв. 5.)»
Спустя всего лишь два дня, в понедельник, 30 марта, на этом прошении появится резолюция Александра III: «Мне кажется желательным дать ей свидание с сыном, чтобы она убедилась, что это за личность - ее милейший сынок, и показать ей показания ее сына, чтобы она видела, каких он убеждений».
В тот же день прошение М.А. Ульяновой с царской
резолюцией доставляют министру внутренних дел графу Толстому.И уже через тридцать минут вместе с сопроводительной запиской министра оно лежит на столе директора департамента полиции Дурново, который делает в журнале приема посетителей следующее распоряжение: «Вызвать ко мне г-жу Ульянову завтра, к двенадцати часам».
А 31 марта - Сашин день рождения...
31 марта 1887 года заключенному в камере № 47 Трубецкого бастиона Петропавловской крепости государственному преступнику Александру Ульянову исполнится двадцать один год.
3
Напряженные дневные раздумья, лихорадочные воспоминания, безостановочная работа памяти - все это требовало отдыха, переключения на иной, нелогичный строй, на иррациональный лад, и организм, заботясь о чередовании своих состояний, погружал по ночам своего хозяина в продолжительные и бессистемные видения и картины.
Тридцатого марта он долго не мог уснуть. Ложился, закрывал глаза, дышал глубоко и ровно, пробовал считать до ста, вставал, ходил по камере, возвращался на койку, натягивал на голову одеяло, ворочался, вздыхал, забывался на мгновение, но тут же, растревоженный каким-то нестерпимым, непереносимым разрядом-видением, вскидывался изнутри, пробуждался, пытался вспомнить, что же именно видел он всего лишь секунду назад, цеплялся памятью за кончики каких-то разноцветных зигзагов и молний и снова ощущал себя в каменной замкнутости камеры, под сводчатой тяжестью потолка, на дне огромного потайного сундука, закрытого на сто замков, заколоченного на тысячу гвоздей.
Сон не шел.
Лихорадочно сменяя друг друга, в сознании судорожно возникали обрывки мыслей, не связанные друг с другом слова, всплывали звуки, что-то приближалось и уходило, что-то надавливало, угнетало, тяжелило, ослабевало и снова надавливало.
Допросов не было уже несколько дней. Его никуда не возили, не вызывали, ничем не беспокоили, не тревожили, - в этом, наверное, и была главная тревога. Где-то там, за непроницаемыми стенами камеры, за бастионами и равелинами крепости, что-то происходило в его жизни без его участия и без малейшей возможности оказать хоть какое-то влияние на ход событий, что-то образовывалось, надвигалось, заканчивалось.
Он чувствовал, что находится в пассивно зависимой связи с безликим, не имеющим ни названия, ни плоти процессом, который, несмотря на свою неясность и туманность, был тем не менее очень важен для него, имел к нему самое прямое отношение.
Постепенно он начал понимать, что его волнует в этом процессе нечто твердо определенное, конкретное, точное - не то сумма каких-то чисел, не то сочетание цифр. Хаос воспоминаний, чехарда мыслей и слов были фоном, питательной средой, они были как бы мостиком, переходом в другое состояние, теми самыми перилами, держась за которые можно было перейти по ту сторону реальности, перебраться через пропасть очевидности на противоположный берег реки, уносившей настоящее и в прошлое и в будущее одновременно.
Да, воспоминания и мысли были только фоном. Главное заключалось в цифре. Она, эта цифра, стояла в центре всех беспорядочных движений и мельканий, возникала из неизмеренной глубины его тревожного состояния, выплывала из далекого потаенного грота его смятенных чувств и настроений. Он уже ощущал и понимал эту цифру, уже различал ее гудящее, фосфоресцирующее мерцание - и наконец увидел ее.
Двадцать один...
Завтра, уже завтра ему должен исполниться двадцать один год. Уже завтра. Двадцать один...