Реконструкция

Некоторое время директор молча слушал голос в трубке, и если бы кто-то наблюдал за ним в этот момент, то не смог бы понять, что Дмитрий Сергеевич думает об услышанном: его лицо ничего не выражало. Наконец он медленно произнес:

– Я сейчас в школе, приехал из больницы. Как узнал об этом, так сразу и приехал. Нет, я не представляю, что делать… Нет, остановить тоже не могу – это все-таки толпа. Да, конечно, я контролирую. Да, и мэру, конечно, – я на бюллетене… Спасибо, постараюсь.

Директор Шуховки закрыл крышку мобильника. Закурив, он выпустил сигаретный дым и улыбнулся – телефонный разговор явно поднял ему настроение.

В коридоре послышались голоса и шум приближающихся шагов. Дверь кабинета распахнулась, в кабинет влетела женщина небольшого роста с пышными растрепанными волосами и затараторила:

– Дмитрий Сергеевич, митинг закончился, все отлично, все выступили, журналисты в восторге, материала у них куча, вагон и маленькая тележка, в общем, па-алным па-а-ално… Ребята идут сюда, сейчас все обсудим!

Следом за ней вошли еще несколько человек. Каждый из них пожимал руку Вихрову. Александр Таранов, директор единственного в России независимого музыкального издательства, сказал:

– Ну, что, Мить, что могли, то нарассказали. По-моему, все прошло как по нотам, просто влет, удалось…

Вихров не успел ему ответить. В кабинет вразвалку вошли три милиционера, один из которых сразу обратился к нему:

– Так, ну что… Это… Вы кто?

– Я – директор.

– А, это ты директор? Ну-ка, давай-ка отойдем, директор…

«Интересно, – подумал Вихров, – чего это их так много? Уж не вязать ли кого собрались?» Митя сосчитал звездочки на погонах у затеявшего с ним беседу милиционера – получалось, что он капитан.

Капитан отделился от напарников, приблизился к Мите и расстегнул бушлат. Глотнув воздуха, директор Шуховской школы понял, что милиционер находится при исполнении уже довольно долго.

Отходить в его кабинете было, в общем-то, некуда, в связи с чем они просто отвернулись от присутствующих. Милиционер, понизив голос, сразу перешел к делу:

– Смотри, тут такое дело… Я тебе должен сказать, что митинг-то, в общем, незаконный. То есть ты провел запрещенный митинг. Улавливаешь? И тянет это на административку. Ты имей в виду…

Капитан вплотную приблизился к Вихрову. Говоря вполголоса, опустив нижнюю губу и подняв брови, он выразительно посмотрел на Митю. Вся эта пантомима, видимо, должна была означать, что он сообщает какую-то важную конфиденциальную информацию – исключительно из желания помочь Мите выйти из трудного положения.

– Я провел? – не обратил внимания Вихров на мимику собеседника.

– Ну че ты прикидываешься… – капитан был разочарован.

– Я не прикидываюсь. Простите, а как ваше имя-отчество?

– Ладно, перестань, – тяжело вздохнул милиционер, поняв, что ласково не получилось, и продолжил по-деловому: – Смотри: митинг запрещенный. Мы сейчас составим протокол, ты его подпишешь, и мы уедем. Вопросы?

Вихров сосредоточенно взглянул на представителя закона.

– Нет вопросов, я подпишу, что нужно. Только вы мне объясните: что подписать и, главное, почему? Я ведь не очень в курсе того, что здесь происходит. Говорят – митинг. Ну надо же! Я сорвался с больничного, приехал сюда прояснить ситуацию – что за митинг? Да еще, получается, несанкционированный! И, кстати, если он запрещенный – можно посмотреть бумагу, где об этом написано?

– Да есть у нас эта бумага… – капитан махнул рукой в сторону окна, видимо, указывая на местоположение отделения, и продолжил: – Не это сейчас главное.

– Если есть – очень хорошо. Покажете бумагу? – не унимался Вихров, почувствовав в собеседнике желание уйти от темы.

– В отделении она.

– Ну, так пошлите бойца, – Митя кинул взгляд в сторону сослуживцев капитана. – Пусть кто-нибудь принесет, мы не торопимся.

Такой инициативы капитан не ожидал, однако признать, что бумаги нет, означало посрамить мундир.

– Слушай, ну что мы будем бегать сейчас туда-сюда? Давай протокол составим, ты его подпишешь и… Хотя погоди. А кто же, если не ты, митинг-то организовал?

– Говорят, что Елизавета Генриховна Романова-Юсупова.

– Кто? Хм… Ясно. А можешь позвать сюда эту Генриховну?..

Вихров повернулся к Таранову:

– Саш…

Таранов уже набирал номер:

– Елизавета Генриховна, вы еще здесь? Да, спасибо… Вы знаете, мы тут в кабинете у Дмитрия Сергеевича, а с вами хотят побеседовать представители Министерства внутренних дел как с организатором митинга… Мы вам крайне признательны!

Елизавета Генриховна Романова-Юсупова

Напарники капитана присели на кожаный диван, а собеседник Вихрова продолжал стоять, как бы намекая, что дел тут осталось немного.

В кабинете становилось жарко, на лицах милиционеров проступил пот, но они не снимали бушлаты, а только стянули влажные ушанки, смяв их в руках и ожидая прихода нового действующего лица.

Возникла пауза, будто ведущий уже объявил программу, а исполнитель еще не вышел на сцену и публика сидит в тишине, покорно ожидая его появления. Складывалось ощущение, что сейчас, как это обычно бывает, кто-то начнет нетерпеливо аплодировать.

Первым не выдержал капитан. Хлопать он не стал, а вместо этого произнес в пространство, не обращаясь ни к кому конкретно:

– Десять минут – и все. Просто закрыть надо этот вопрос. Чего тут, ерунда – пара тысяч штрафа…

Дверь открылась. Полностью закрывая проем, появилась норковая шуба в пол: в кабинет величественно вошла дама лет пятидесяти. Она сделала несколько шагов, и у всех присутствующих без исключения создалось впечатление, что она движется не по узкому пространству директорского кабинета, а как минимум по Георгиевскому залу Большого Кремлевского дворца к ожидающему ее трону. Отсутствие скипетра у нее в руке наводило на мысль, что он где-то тут, в складках этой шубы, скрывающей царскую стать.

Форменная ушанка чуть не выпала из рук капитана. Двое сотрудников, сидевших на диване, медленно поднялись, при этом у одного из них часть слюны вышла наружу и не успела вслед за поднявшимся преодолеть земное притяжение.

Дама неспешно провела взглядом по слипшимся волосам милиционеров, раздав каждому из присутствующих порцию бриллиантового блеска спрятанных в ушах сережек, поздоровалась и низким голосом произнесла главное:

– Я – Елизавета Генриховна Романова-Юсупова.

Сказала она это негромко, но так, как будто в неожиданно возникшей тишине ударили царским посохом о каменный пол.