Реквием

– Чего не было, того не было.

Продолжать список достоинств? – весело спросила Инна.

– Стало быть, я уже… в бронзе? Но сколько наделала ошибок, прежде чем стать такой правильной, сколько слез пролила до спазмов в горле!

Неумеренные дифирамбы. Или это запланированное издевательство? Мне творчество лучше и легче дается, чем руководство людьми. Но так уж сложилось. Пришлось брать бразды. Потом привыкла.

– Ты считала стыдным что-то не уметь. А одна из любовниц Федьки говорила: «Я не могу позволить моим рукам заниматься ремонтом». Жалела себя. И ты представляешь, Федька гордился этим, говорил: смотри, как она себя любит и ценит! Как несет себя! Умалишенный. Я обалдела от такой его логики. Он ею гордился только потому, что она гордилась собою, хотя ничего из себя не представляла, ни внешне, ни внутренне. Кроме хитрости, наглости, лживости и лести я ничего в ней не разглядела. Но ведь процветает! И счастлива! И по всему выходит, если упростить ситуацию, что лучше юлить, поддакивать, где надо давить, устраивать интриги… А считается, что генетически женщины менее эгоистичны, потому что занимаются детьми и их любовь направлена на других, а не на себя. Хотя и среди женщин бывают… выродки.

– Где уж нам до нее, – усмехнулась Лена. – Федор хвалил в той женщине то, что ему нравилось в себе. Они же оба как близнецы: эгоистичны, ленивы, не против проехаться за чужой счет. Безнравственны, в конце концов, – добавила она. И заметила уже вполне серьезно:

– Нам её счастья не надо. Хватит о ней. Я не приемлю то, что нарушает целостность моей жизни, моей души.

– А еще ты всегда, как полиграф. При тебе невозможно соврать.

– За что и не любили нас некоторые. Физически не переношу предательство, ложь, сплетни. К остальному отношусь снисходительно. Все мы не идеальны. У каждого есть свои слабости. Куда же без них, – улыбнулась Лена. Но руку предостерегающе все же подняла.

«Не хочет хвалы в свой адрес», – поняла Инна и шутливо теперь уже сама потребовала:

– «Порезвились» и хватит. Итак, подведем итог: мы обе прожили хорошую наполненную жизнь. Или выставишь мне длинный список претензий?

– Я последние годы счастлива тем, что делаю то, что мне очень нравится, и что никаких препятствий тому нет. Кроме здоровья. Я пишу. Сейчас это главное в моей жизни, мой спасательный круг. Помимо внука, конечно. Процесс захватывает меня без остатка. Когда погрузилась в любимое, такое желанное дело, совсем по-другому стала себя ощущать. Уверенно! Здесь у меня нет начальников! Я будто в свободное плаванье отправилась. Представляешь, за два года начерно написала пять книг. Это при том, что работала на полторы ставки. Затем внуку два года отдала. Потом заболела… Еще две книги «родила». Читатели ждут от меня произведений только высокого уровня, чтобы всё было выверено, профессионально. Да и я вкус к настоящему творчеству почувствовала. Литературное признание для меня теперь важнее успехов в карьере. Дал бы Всевышний…

– А в бизнес почему не рискнула податься?

– Если бы не писательство, наверное, попробовала бы.

Лена, видя, что запал подруги наконец-то иссяк, предложила:

– Может, перекусим? Идет?

– А Инна неожиданно сказала:

– Крепкая ты, Ленка, Никогда не обрушивала на друзей свои невзгоды

– Для себя их приберегала, – пошутила Лена и добавила грустно:

– За независимость приходится дорого платить. Нервами, здоровьем.

– А я только хорохорилась, – сказала Инна печально.

Лена обняла подругу со словами: «Чудачка ты моя милая. Успокойся. У всех свои плюсы и минусы». Она посмотрела на Инну так, будто хотела еще что-то сказать, но передумала и после короткой паузы опять предложила пойти на кухню. Они помогли друг другу подняться и тихонько потопали с таким загадочным видом, будто их обеих там ожидал сюрприз, а не обыкновенное печенье с горячей кипяченой водой из термоса. Ну, совсем как в далеком детстве, когда Инна иногда ночевала у Лены.

9

– Лена, случалось тебе больно ошибаться в людях? Сбои часто бывали?

– Конечно. И по моей глупости, и по наивности. Потому что хотелось думать о тех людях лучше, чем они были на самом деле. Я знала, что они плохие, но давала им возможность проявить себя положительно. Надеялась, что поймут, а они подводили, лишний раз доказывая этим, что взрослого направить по правильному пути гораздо труднее, чем ребенка. А иногда и невозможно. И я запоздало раскаивалась в своей бесхарактерности, в том, что позволила излишней мягкости и доверчивости восторжествовать над разумом. Правда, доверяя, я рисковала только собой, никого не подставляла, потому что страховалась, предвидя провал. А как мечталось помочь, вытащить!

– Помнишь слова Че Гевары: «Я рискую только своей шкурой!»

– Вот-вот.

– Не хочется показаться неблагодарной судьбе, но всем своим трудовым успехам я бы предпочла увидеть себя в кругу большой прекрасной семьи. Счастье – в конце жизни увидеть отрадный результат своей осуществленной мечты юности. У тебя получилось. Жизнь не позволяет современной женщине быть только женщиной, заниматься домом, детьми. А зря. Ведь это гигантская и благодарная работа: читать с детьми книги, обсуждать, закладывать в них нравственные основы, способствовать их увлечениям, следить за развитием! – сказала Инна, глядя в потолок.

Обычно, говоря о мелочах, близкие в чем-то люди осторожно подходят к самому важному, что происходит в общении между ними – к соприкосновению душ. А Инна совершенно неожиданно, как бы вдруг, поделилась истинной мечтой, впервые открыла свою тоску по большой семье, по несостоявшемуся материнству. Эта тема у них с Леной была под запретом. Именно в минуту великой грусти своевременным словом сочувствия легче всего было бы пробиться в Иннино доверие, продолжить разговор, но Лена так растерялась, что не рискнула потревожить самое болезненное. Она побоялась причинить подруге боль. А может, у нее сработала естественная защита усталого мозга, которая сама, оберегая психику, переводила его в режим торможения.

Инна после некоторой паузы-замешательства обиженно подумала: «Говорит со мной, а думает о чем-то своем, вот и не переключилась». И продолжила несколько в другом ключе:

– Женщина может чувствовать себя счастливой, если она сумела полностью проявить себя в четырех главных ипостасях: любимая, любящая, мать и карьера. Да и хорошо бы иметь более-менее приличное детство. Кто меня по жизни любил? Мать и бабушка? Но как-то по-своему… Мужья? Тоже как-то не по-настоящему. А тебя можно ли назвать счастливой? Лишенная родительской ласки. Только дети и любили. А мужчины? Все какие-то не те. Эх, жизнь! «Ты полынь-трава – горькая, как осока-нож стойкая». Ё-моё! А кого я любила?

Инна задышала тяжело и судорожно, и не стала перечислять.

– И все-таки я жила с жадным любопытством. Все хотела познать, всюду успеть. Язык, правда, на цепь не приковывала.

– Вот видишь, все у тебя хорошо, а говоришь, что ты человек-трагедия. Сделай ручкой своим давним врагам и завистникам. Пока к чему-то стремишься, всегда находится кто-то, кто тебя за что-то ненавидит, если даже ты его не трогаешь. И даже когда уже ни к чему не рвешься, а просто спокойно длишь свои дни, то все равно кому-то может не понравиться, что живешь ты тихо и, наверное, по-своему счастливо. Злая зависть – препоганая штука. Непродуктивное качество. Зависть съедает самого завидующего. Холодно душе рядом с таким человеком. Я вторую жену моего деда вспомнила. Не работала, детей не воспитывала, не ощущала чужую боль острее, чем свою, или хотя бы на том же уровне. Небо коптила. Чем жизнь заполняла? Сплетнями, досужей болтовней, недовольством. Чужую семью разрушила, а своего счастья не создала. Зачем жила? Что хорошего сделала? Каково было ее предназначение?

Казалось, не с Инной беседовала Лена, а с кем-то другим, здесь не присутствующим.

– Что там ни говори, а при ближайшем рассмотрении многие из тех, с которыми ты воевала, оказывались не такими уж плохими. Не понимали они тебя. Может, мнительность их подводила или стереотипы. Я без знака минус говорю, без подтекста.

– Я пересаливала?! – вознегодовала Инна.

– Они обыкновенные люди.

– Они не знали мое истинное лицо, по себе меня мерили и постоянно доставали, – упрямо заявила Инна. – Люди часто приписывали мне то, как они вели бы себя сами, будь они на моем месте.