Реквием

– Понимаешь, когда мужчина и женщина любят друг друга, они все равно любят по-разному. Даже если он особенный…

– О! Перед ним меркнут любые самые высокие слова! Он в ярком золоте твоих мечтаний… А элементарное желание мужчины ставит тебя в унизительное положение? Ты теряешь самоуважение? Не желаешь опускаться до низменных чувств, до животного наслаждения? – не замедлила «проехаться» Инна. – Ты «ушибленная» Андреем. Часто о нем вспоминаешь?

– Я не вспоминаю о нем. Я его не забывала. Моя любовь к нему теперь гораздо глубже, чем прежде. Видимо, в моей душе что-то из того, что было между нами, осталось неприкосновенным, защищенным от быта. «И шум порывистых берез среди погаснувших полей». Любовь ко мне пришла прекрасной ранней осенью.

«Говорит спокойно, буднично, но внутри нее до сих пор вулкан. А у меня глыба льда», – вздохнула Инна.

– Так и не встречались? Не скрываешь?

– Он не давал о себе знать, я не напрашивалась. Ты меня знаешь.

– Питалась слухами?

– Не погрешу против истины, если скажу, что для меня его жизнь до сегодняшнего дня была совершенно неведомыми непрочитанными страницами.

– Верила в то, что основой жизни является любовь и надежда. Жила памятью прошлого, оберегая облик любимого, вспоминая почти забытый язык любви: взгляды, улыбки, прикосновения. Томилась безмерным одиночеством, по сути дела, сроднилась с ним. Оно, конечно, романтики были и будут. Я тебе больше скажу: я понимаю, что таких, как Андрей и Антон, просто так из жизни не вычеркнешь. Не спишешь.

Инне подумалось вдруг: «Андрей для нее не меньше, чем Антон для меня, но и не больше».

Лена остановила рассуждения подруги:

– Та палитра эмоций, которую я испытала с Андреем за четыре года нашей дружбы и обожания и есть мое счастье. Он моя первая и единственная любовь. До сих пор сердце щемит от той музыки любви. Его слова память будто курсивом выделила и навечно отпечатала в моем сердце. Все эти вроде бы одинокие десятилетия мне достаточно легко и уютно жилось внутри себя. Неважно, что мне больше не быть рядом с ним. Я все равно его люблю. Мое сердце не перестало бы отзываться на него, даже если другой мужчина стал вызывать у меня больший отклик. И как бы я не относилась к тому, другому, это не изменило бы моего отношения к Андрею. И это не было бы предательством.

Может, во мне мало… от дьявола и душе не с чем было бороться? Сыновьями жила – отрадой и надеждой. Была бездна отчаяния – жизнь без испытаний не бывает, – и счастье было. И есть. Боль и радость первой любви ни с чем не сравнить.

– Если бы объект был достойный, а то ведь… Вторая любовь переживается легче. Замуровала ты себя. Такой аскетизм под силу далеко не многим.

– Не скажи, после войны это происходило сплошь и рядом.

– Сравнила.

«Какие у нее правдивые и невозможно грустные глаза! Андрей – на всю жизнь – молитва ее боли и тоски. Не настигла ее новая любовь хотя бы в зрелом возрасте. Что ей остается? Вспоминать, домысливать, мечтать о том, что в юности медом и елеем пролилось на верное сердце и вскружило голову. И какая теперь разница, кто кому указал на дверь, кто не нашел сил понять. А когда-то я думала об их союзе как о чем-то неизбежном и закономерном. И тут ошиблась».

Инна прикрыла веки. Перед ее затуманенным взором всплыла картина ее размолвки с Вадимом. Мелькнула тоскливая мысль: «Лену невозможно представить распростершейся у чьих-то ног, смирившейся. Лена не допустила бы такого позора. Бездонные глаза иногда выдают боль в ее душе, но она, как щитом, прикрывает ее покровительственной усмешкой. Сглупил Андрей. Мне понятно его поведение, но не мотивы… Ленка внешне холодная, зажатая, а внутри теплая, домашняя. Такая двойственность в ней не от хорошей жизни. Но о мужчинах тактично говорит: «Им не всегда хватает мудрости».

– Лен, почему Вадим тогда остановил свой выбор на мне? Почему не боялся нарваться на отказ? Опыт? Было пламя встреч, лед окончательного расставания и крушение надежд. Восторг сменился шоком. Он совершал манипуляции, столь не отвечающие ситуации. Разве он не понимал, что это больно ударит по мне? Многому научил и среди прочего… ненависти. Она наводила меня на мысль о мести. И возникали злые, неукротимые, жестокие мечты. Хотелось увидеться, покончить с этим по-своему и зарыться в глуши. А он сбежал.

В ее сознании, как отрывок незаконченного рассуждения, промелькнула мысль: «Оно и к лучшему. С моей-то горячей головой…»

– С ним одним только и была бессовестно счастлива, но вмешался злой рок. Когда, позже, я влюблялась, то всякий раз невольно вспоминала о нем. Он не походил ни на кого. Я словно притягивала к себе несчастья. Надо же, три попытки – и все мимо цели. Что я должна была, но не сумела усвоить? Каждый раз с чувством вновь приобретенной уверенности неслась в загс, наивно полагая, что это замужество станет началом какого-то особенного счастья. И каждый свой очередной проигрыш встречала с яростным разочарованием. Торопилась? Какое-то причудливое трагическое сплетение судеб. Помнишь, тот, мой третий, нашумевший роман, когда подруги по работе в загсе молча, с завистливым любопытством взирали на моего молодого мужа? Наскоро вышла замуж за первого попавшегося красавчика. Я веселилась! И наплевать мне было в тот момент на будущие нестыковки и развод. Разводы для меня оказывались генеральной уборкой души.

– И этим ты тоже с должной убедительностью утверждала важность своей роли в коллективе, – рассмеялась Лена.

– Надо было видеть лица тех женщин: челюсти отвисли, глаза застыли. Это тебе о чем-то говорит? А я стояла и просто глупо и счастливо улыбалась.

– Догадываюсь. А мужчины на тебя облизывались, как мартовские коты. Хороша была!

– И я своего третьего мужа находила красивым. Свежее моложавое лицо, удивительные глаза. В них печальная нежность. Потом всерьез привязалась к нему. Не раз у меня мелькала мысль, что «подружка» отлично знала, что делала, и совсем не случайно доложила мне о его будто бы любовнице. И горьким комком в сердце спеклась обида. Как слезы могут обессиливать человека! Ну сама посуди, неужели мы с тобой не заслуживали счастья?

– Но и после него ты не сбросила скорость. Мужчины падали к твоим ногам. Бурлящая, напористая мощь танка не ослабевала.

– Чем ярче карнавал прошлой жизни, тем тяжелее одиночество. Были ватаги друзей, да где они? И это не облегчает память. Теперь со многим приходится мириться.

– Всего в жизни получить невозможно. Любила одного, замуж выходила за другого.

– Детей растить хотела с третьим, – с горечью добавила Инна. – Ты пылала страстью к Андрею, но муки желания несбыточного тебя не терзали. Ты ждала, надеялась. И даже если не надеялась. Привыкла к внутренней независимости. А у меня независимость только внешняя. Только ты угадывала мое истинное настроение и даровала мне мужество быть самой собой. Знаешь, если бы мне встретился настоящий мужчина – и пусть бы мы даже с ним разошлись, – я бы не жалела о том, что он у меня был. Но ведь не встретила, вот что обидно!

Инна лежала, безжизненно распростершись на матрасе, уронив лицо в Ленины колени.

– Кто на мощном и надежном корабле жизни плывет, кто на шатком плоту.

– Ты тоже была счастлива своей любовью, – опередила подругу Лена, оптимистично закончив ее печальную фразу. – Ведь всё было: разлуки, расставания, сладкие моменты узнавания друг друга, так что «любовь сливалась с высоким пеньем муз».

– И был неподъемной скорби груз.

– Куда же без него? Бог хороший режиссер. Ничего не упускает, если дело касается грустного.

– Всем воздает, да не всем дает.

Слова Инны произвели должное впечатление, и Лена не стала настаивать на своих.

– Как быстро пролетела жизнь! Вроде и не жила. Время старости также необходимо человеку, как и годы юности. Плохо, если человек лишается этого мудрого времени, если о нем не могут сказать: «Умер стар и сыт годами». Не скрою: о многом сожалею, многое не захотела бы повторить, если бы такая возможность представилась.

– Ты знаешь, каково это быть счастливой. И это уже много.