Реквием

– То, что мне хотелось быть хорошей, – очевидно, генетическое. Такой мой стержень. Правильной быть мне проще.

– Проще? Как так? Ты же всю жизнь прожила в напряжении, зажатой в кулак общепринятых условностей.

– Напряжение от несправедливости, от невезенья, от того, что всё сама, всё одна, – грустно улыбнулась Лена. – Если бы отказалась от своего «я» или кардинально вступала с ним в противоречие, мне было бы намного труднее. Я, допустим, не смогла бы громить, крушить или делать еще что-то в том же духе, противоречащее моей натуре.

– Невезения. Их постоянная череда тебя изматывала. Выручала ирония. Первый курс наш вспомнила. Нам к контрольной дали решить по семьдесят интегралов. Ты с одним не справилась, хотя была самая сильная в группе, и боялась, что именно этот злосчастный интеграл попадется тебе на контрольной. Сокурсники успокаивали тебя, мол, просчитай вероятность этого события.

– Он достался-таки мне, и я лишилась возможности получить зачет автоматом. Пришлось отшутиться, мол, «коль не везет, так и трамвай не повезет» и вместе со всеми отправиться на экзекуцию.

– Так ты называла экзамены и зачеты. Они требовали от тебя большой нервной выдержки.

– Этот случай – яркий пример степени моей невезучести.

– Как-то Эмма, вспоминая тебя, сказала: «Я больше не встретила кого-то, кто бы так хорошо знал математику».

– Преувеличивала, – отмахнулась Лена.

– С каких пор ты стала верить в свою невезучесть?

– С детства, когда узнала, что у одного нашего соседа из десяти сыновей только один вернулся с войны, а у другого – девять. А мне с самого рождения не повезло, ты же знаешь. Правда, можно считать, что все эти жизненные перипетии были мне необходимы для формирования личности, – усмехнулась Лена.

– Вот ты и выковывала свой характер. И до сих пор невезение тебя преследует?

– Почти ежедневно. Недавно пошла на почту. Два часа меня промурыжили у стойки. Я доказывала, что приемщица не права, но она, по незнанию, всё равно по-своему сделала. А переделывать мне пришлось. Зарплата у них грошовая, отсюда текучка кадров и некомпетентность. Не удивлю, если расскажу еще много чего подобного, происшедшего со мной только за последнюю неделю? И так всегда и во всем. И в малом, и в большом. Чем я приковываю к себе особое «внимание» невезения, чем объяснить его постоянную обо мне «заботу»? Невольно задашься вопросом: уж не рок ли висит надо мной? – полушутя сказала Лена и подумала об Антоше. И Инна о нем же. «Никогда не отболит у Лены память о старшем сыне, не иссякнет любовь к нему. Не смириться ей… Вот и не хочет она говорить о невезении в жизни своих детей. Мелкое в пример приводит».

– А Кира, как-то рассказывая о сыне, тоже пошутила о своем наследственном невезении, – сказала Инна и тут же осеклась. Поняла, что шутки на тему детей при Лене не уместны.

Но Лена о младшем сыне заговорила:

– Андрюша талантливее меня, только в невезении мы с ним на равных.

И поплыли в ее памяти недавние, жутко неприятные события, связанные с диссертацией сына, с подлым поступком его руководителя. Но о них она не стала рассказывать Инне, чтобы не грузить еще и своей болью. Только про себя печально подумала: «Вот так мы и лишаемся остатков оптимизма». И Валю тут же вспомнила. Сколько в ней было радости! А как стряслось в ее семье страшное несчастье – в автокатастрофе погибли сыновья и муж – так, говорят, куда все и делось. Сначала юмор пропал, потом и сама сломалась: заболела неизлечимо. Несколько лет продержалась буквально на честном слове, пока внуки чуть подросли, и ушла из жизни. А подруги на тризне горько произнесли: «Еще одна оптимистка отмучилась». И все-таки в человеке должно до последнего оставаться небольшое поле для радости, чтобы надеяться, держаться, чтобы выживать».

17

– …Правильные люди часто бывают категоричными. Помнишь, изменила Вячеславу жена, он развелся и десять лет с сыном не общался, пока тот не вырос и сам без матери к нему пришел. А Родик? Тоже ведь прекрасный человек. Не послушал его сын, женился в восемнадцать лет. Так он сам его в армию отправил на перевоспитание. Мол, там научишься за себя отвечать. Хотел, чтобы из него настоящего мужчину сделали. Боже мой, какой был тонкий нежный мальчик с возвышенной наивной романтичной душой! Художник, поэт! Сломали его. Он схватился за автомат – и пропал. Не успел повзрослеть, а его в шоры. Господи, до сих пор в слезах тону, как вспомню, – вздохнула Инна. – Где наша военная аристократия, та, что высший класс?!

– Пришел в армию – обязан соблюдать устав.

– Он-то соблюдал. Нет в мире совершенства и справедливости. И не будет.

– Вот и ты…

– Категоричные слишком много требуют от окружения, потому что всех по себе меряют. А некоторые стремятся всех подчинить, под себя подстроить.

– По-разному бывает.

– А ты только с собой жестоко расправлялась.

– Всем нам случается ошибаться.

– Помнишь, как твой Антоша в шесть лет преподнес тебе урок? Не послушал он тебя и здорово расшиб колени, перебегая дорогу перед машиной. Ты его в горячке давай ругать, шлепать, а он тебе: «Мама, сначала успокой, потом накажи». Ой, как стыдно тебе было!

– Так ведь чуть под машину не попал! Какая в тот момент педагогика и психология? От страха все помутилось в голове.

– А в четвертом классе? На выпускном экзамене решил он все варианты заданий, чем помог одноклассникам получить хорошие и отличные отметки, а сам из-за маленькой описки «отхватил» четверку. Как он бедный ревел! Ему было обидно. Он надеялся, что учителя простят ему маленький недочет, он просто поторопился, переписывая начисто свою работу. Он же помог товарищам! Он верил, что совершил добрый поступок – выручил класс. Он герой! А они…

А после одиннадцатого? Пока не помог другу решить задачу по программированию, за свою не взялся. И не успел ее довести до конца. Правда, получив по физике максимальный балл – единственный в группе, – все равно поступил в вуз. И еще в один. И что ты ему тогда сказала?

А что он на первом курсе отчебучил? Преподаватель потребовал от него точной формулировки закона, а он ему в шутку, мол, я тоже лет двадцать поучу студентов, так любой закон у меня как от зубов будет отскакивать. Талантливый был, а вот того, что с кем зря шутить не стоит, еще не понимал. Слишком юн был, шестнадцати не исполнилось. Неисправимый оптимист. Весь в тебя. Ты часто пыталась помочь плохим людям, а некоторые из них потом тебе же и пакостили.

– Первое, что приходило мне в голову, когда я видела, что человеку плохо, – это помочь ему. И уж потом выясняла, каков он.

– Разве ты сразу не понимала, что за человек перед тобой?

– Понимала, но не могла переступить через чужую беду. Конечно, потом страдала, переживала и все равно ничего с собой не могла поделать, и снова оказывала помощь, все еще на что-то надеясь. – Лена грустно улыбнулась.

– Я помню твоего внучка в три годика. Мама его друга стала быстро поправляться. Он это заметил и сказал ей: «А мою бабушку вам все равно не получится перетолстить!» Наверное, считал, что тебе комплимент делает. И слово придумал аналогичное «перерасти», – восхитилась Инна.

– Дети часто образуют новые интересные слова и словосочетания. Андрюша говорил слитно «папамама», подразумевая под этим «родители». Меня трудно обескуражить или застать врасплох детскими изобретениями, но внучку это иногда удается.

А в Антоше меня удивляло то, что он никогда не играл в «солдатики», в войну, как все его друзья, и оружие его интересовало только с точки зрения конструкции, хотя я упорно воспитывала в нем мужество, стойкость, патриотизм. Но я знала, что в момент опасности он всегда бросится на защиту, спасет, поможет и сделает это из любви или из жалости. Но военным никогда не станет. С рождения был пацифист. Андрюша у меня другой. В его крови есть ген геройства. И в Андрейке он не утрачен.