Рената Флори

– Ты думаешь о спектакле? – догадалась Рената.

– Да. Это очень жалко, что так получилось именно в тот момент, когда я нашел правильное решение. Я очень хотел, чтобы актеры меня поняли, и вдруг… Это очень жалко!

– Ничего. – Рената погладила его по щеке, коснулась пальцем краешка губ. – Ты в следующий раз все им объяснишь. Это ведь никогда не поздно.

Он не ответил. Улыбка сошла с его лица. Ренате стало не по себе. Но она сразу же постаралась выгнать из себя эту неловкость, это подобие смятенья.

Скоро должен был явиться с вечерним обходом врач, а ей пора было уходить.

– Я пойду, Винсент, – сказала Рената, вставая.

– Я тебя провожу.

Он тоже сел на кровати, опустил ноги на пол. Рената купила ему пижаму, но ошиблась с размером – штаны едва доставали ему до колен. Он ведь был очень высокий.

– Не надо провожать, – возразила было она.

Но Винсент уже надевал халат.

Оказалось, что он решил проводить ее не до двери, ведущей в вестибюль к лифтам, а до больничного парка. И опять Рената не успела ему возразить.

Правда, ей и возражать не хотелось: вечер был так хорош, в воздухе был так явственно разлит летний покой, что, может, и лучше было Винсенту немного пройтись перед сном, чем лежать в палате. Тем более что и шел он уже почти обычной своей походкой, легкой и твердой.

– Я на денек в Петербург съезжу, – сказала Рената.

– Зачем?

Винсент посмотрел на нее пристально и, ей показалось, расстроенно. Видно было, что он не хочет, чтобы она уезжала. Впрочем, он тут же сказал:

– Извини, я не должен про такое спрашивать.

– Ничего такого в этом нет, – улыбнулась Рената. – Просто паспорт мой заграничный уже готов, наверное. Я его заберу и вернусь. Я хочу тебя сама в Амстердам отвезти, – объяснила она. – Все-таки перелет. Я буду волноваться, если ты один полетишь.

– Волноваться не нужно, – покачал головой Винсент. – Но я буду рад, если ты полетишь со мной. Я обязательно хотел, чтобы это было – чтобы мы полетели с тобой вместе. Но, правда, я хотел, чтобы мы полетели уже после премьеры. И я все-таки думаю, так и будет.

На траве под старым кленом еще лежали прошлогодние сухие «самолетики», хотя и трава, и листья уже были густо-зеленые, усталые и пыльные.

«Как все странно смешивается, но ничто ничему не мешает», – мельком подумала Рената.

Даже удивительно, что она стала замечать такие вещи. А может, ничего удивительного в этом не было. Ведь и в ее жизни соединились, смешались несоединимые явления и события, и это смешенье казалось ей теперь таким же естественным, как сочетание сухих кленовых «самолетиков» с густой новой листвою.

И поэтому вся ее прежняя ровная, однообразная жизнь – не год, не два, сорок с лишним лет! – казалась ей теперь призрачной. А в новой ее жизни все было возможно.

Рената улыбнулась.

– Тебе радостно? – спросил Винсент.

– Да, – кивнула она. – Мне кажется, ты действительно стал лучше себя чувствовать. Хотя бы не такой бледный уже.

– Действительно, – согласился он. И добавил с необыкновенной своей улыбкой: – Наверное, мне сейчас надо ставить не «Бурю», а «Ромео и Джульетту». Я чувствую себя так, как этот мальчик Ромео, которому шестнадцать лет. Ведь главное во всей этой истории как раз то, что Ромео шестнадцать лет, а Джульетте четырнадать. Если бы у них были другие годы, то все было бы по-другому.

– Не так уж далеко ты от них ушел. – Рената улыбнулась в ответ. – Вот у меня и правда совсем другие годы.

– Но дело в этой истории еще и в том, что каждый раз, когда люди влюбляются по-настоящему, им становится шестнадцать лет. Извини за такую дидактику. Но я думал об этом прошлой ночью и буду думать в эту ночь опять.

– Это хорошие мысли. Но все-таки было бы лучше, если бы ночами ты спал. Ну, иди.

Они незаметно дошли по дорожке до выхода из больничного парка.

– Лучше ты иди. Я не хочу, чтобы ты видела, как я ухожу, – покачал головой Винсент.

Кивнув, Рената коротко поцеловала его и, не оборачиваясь, пошла к воротам. Ей не только не хотелось смотреть, как он уходит, но не хотелось и долгого прощания. Лучше вот так – короткий поцелуй, и все. Как будто бы расстались на несколько минут, не больше. Да-да, пусть расставание будет вот такое, мимоходом и не всерьез.

У ворот Рената все-таки обернулась. Все время, пока она шла, то мысленно видела высокую Винсентову фигуру. Как он стоит посередине дорожки, как наконец поворачивается и идет к своему корпусу… Она видела это так ясно, что, в конце концов, не выдержала и оглянулась.

И не увидела его. Не было его на дорожке, и под старым кленом, мимо которого они только что прошли вдвоем, не было тоже. И даже вдалеке, возле самого корпуса уже, его не было.

«Бегом он убежал, что ли?» – недоуменно подумала Рената.

И тут же, в эту самую минуту поняла, что случилось. То есть это неправильное было слово – поняла. Она не поняла, а почувствовала. И бросилась назад опрометью, ног под собою не чуя, с замиранием сердца – какие еще слова называют то, что билось у нее в груди?

Винсент лежал посередине дорожки. Рука его была откинута назад, а голова чуть повернута – так, словно он вдруг улегся прямо на твердый песок и уснул. Лицо было спокойное, а рука белая – ни лиц таких, ни рук не бывает у живых. Даже в то утро, когда он упал навзничь у театральной сцены, жизнь все-таки билась в его теле.

А теперь ее не было.

Рената поняла это сразу. Она даже на колени не упала, даже на корточки не присела – застыла как соляной столп. В самом деле как соляной – у нее не сгибались колени.

«Я не хочу, чтобы ты видела, как я ухожу».

Его голос прозвучал так отчетливо, так ясно, как будто он снова произнес эти слова. Последние свои слова. Невозможно было поверить, что его голос звучит не наяву, а только у нее в ушах.

О том, что она никогда больше не услышит его голос наяву, Рената думать уже не могла.

Глава 4

«Страшный город. Какой страшный город. Забыть его, поскорее забыть!»

Рената вышла из метро на площадь трех вокзалов и направилась к Ленинградскому. Москва, из которой она так рвалась поскорее уехать, обступала ее со всех сторон, словно не хотела отпускать. Да нет, зачем бы нужна была Москве одинокая, убитая горем женщина? Так, показалось. Именно что от горя показалось, и от бессонных ночей тоже: Рената не помнила, спала ли хотя бы час после смерти Винсента. Конечно, из-за этого она и находилась теперь в состоянии вполне медицинском – смещенного сознания.