Репортаж ведет редактор
Шрифт:
Если в Сухомесово тоже наступят отрадные перемены, значит, газета снова попала в цель.
СУД ТОВАРИЩЕЙ
Разные письма приходят в редакцию. В одном — рассказ рабочего о своем товарище, внесшем рационализаторское предложение. В другом — совхозный зоотехник делится опытом выращивания телят без единого случая падежа. В третьем — пенсионер предлагает через газету всем желающим безвозмездные посылки — семена цветов, полученные
Но нет-нет, да и попадется в редакционной почте конверт, из которого повеет обывательской гнилью. На днях я прочел подобное послание. Сочинитель его пожелал остаться неизвестным. «Я, старый коммунист, проработавший на производстве более 40 лет, — пишет он, — не могу терпеть таких порядков». И дальше — злопыхательское оплевывание Родины, грязная клевета на рабочий класс, на советское государство, на Коммунистическую партию. Анонимщик был, конечно, уверен, что его авторство навсегда останется тайной. Но вот тайное стало явным, и он сидит перед работником редакции. Здоровенный, сутуловатый мужчина лет сорока с широким лицом и тупым, угрюмым взглядом маленьких серых глаз. Сидит и бормочет:
— Бес попутал… Больше не буду клеветать… Прошу поверить…
Нет, бес тут не при чем! И газета, в данном случае, не может молчать. Перед нами — проповедник враждебных взглядов. В его лице мы столкнулись с конкретным проявлением буржуазной идеологии. На конкретных примерах и надо показать вред этих взглядов, человеконенавистническую сущность этой идеологии. Пускай советский человек учится распознавать ее носителей. Пускай они вызывают справедливый гнев и презрение!
Развенчав анонимщика в газете, Клавдия Павловна Кузнецова так закончила свою статью «На суд товарищей!»:
«Хотелось бы поверить вам. Но поверит ли коллектив? Об этом надо спросить его. Пусть он вас судит».
Третьего дня мы с Клавдией Павловной отправились на общее собрание рабочих и служащих в Челябинское управление № 2 треста «Союзпроводмеханизация». К началу собрания в просторном, ярко освещенном красном уголке не осталось ни одного свободного стула. А люди все подходили, становились в проходе. Те, кому не хватило места в красном уголке, теснились у открытых дверей в коридоре.
Статью зачитывать не пришлось — ее читали все. Собравшимся была прочитана сама анонимка. Реагировали на нее с болью и гневом. Я видел в глазах участников собрания и ярость, и возмущение, и брезгливость. Только один человек не показывал глаз — сам анонимщик, фрезеровщик мастерских управления № 2. Он сидел согнувшись, низко опустив голову. Широкая спина его, плотно обтянутая серой телогрейкой, ни разу не шевельнулась.
Когда председатель пригласил желающих высказаться, взметнулось сразу несколько рук. Никогда, наверное, сочинитель клеветнического письма не слышал в свой адрес того, что услышал на сей раз в красном уголке. Клевету на рабочий класс, на свое государство, на ленинскую партию каждый воспринимал не только как антиобщественный поступок, но и как глубокую личную обиду.
—
Мы гордимся своим коллективом, — чеканил слова токарь Евгений Соколов. — Ребята, прокладывавшие путь газопроводу Бухара — Урал или водовод в пустынях Средней Азии, — это же герои! А он всех нас охаял, оплевал.Приземистый, крепко сбитый шофер С. Минкин, забывший, видимо, снять свой дубленый черный полушубок, не сказал, а отрубил:
— Это не ошибка, а сознательная подлость!
Высокий, ладно скроенный прораб Н. Федчук, быстро проведя рукой по темным волнистым волосам, заключил свою речь категорическим требованием:
— Стал клеветником — гнать из коллектива!
Требование это повторяли многие. Вместе с тем выступавшие пытались осмыслить, как могло произойти такое. Вспомнили, как этот рабочий огораживал свой дом забором, как ухитрился получить вместо одного огородного участка три, как торговал на базаре картошкой и помидорами. Напомнили «хозяину» об огромной злой собаке, привязанной во дворе, о плане строительства личного водопровода… Как видно, в том и беда: не доглядели, что душу свою забором от народа отгородил.
— Очень плохо, — подчеркнул машинист экскаватора М. Нужнов, — что проглядели мы обывательские замашки у человека. А ведь они и раньше проявлялись. Знали же мы, что этот тихоня писал кляузы на товарищей, что соседей выжил, когда захотел стать единоличным собственником дома. Знали, но не придавали значения. А прощать нельзя!
— Пять лет он со мной работает, а настоящее его лицо я узнал только теперь, — заметил старший мастер Н. Раев. — Простить себе не могу! Давно можно было узнать человека поглубже. Разве мы не видели, что он живет только для себя, от работы то и дело отлынивает?
После того, как выступил семнадцатый оратор, раздались возгласы:
— Хватит!
— Пусть сам скажет!
— Да гляди ты прямо в глаза, чего в пол-то уставился!
Тот, кого судили товарищи, поднялся со стула так, будто на плечи ему давил тяжелый груз. Глаз так и не поднял. Краска залила и лицо, и уши, и шею. Видно, самое трудное — стоять вот так у стола, покрытого кумачом, и чувствовать на себе бесчисленное множество взглядов — гневных, презрительных, испытующих. Говорил негромко, с натугой, словно камни ворочал:
— Признаю… Никогда не повторится… Буду честно работать… Оставьте в коллективе…
Разгорелся спор. Одни по-прежнему настаивали: выгнать! Другие рассуждали так: ну, выгоним. А где-то ему нужно работать? Так пускай уж исправляется там, где напакостил. Тут сейчас контролировать будет легче. А вот в члены постройкома такого избрали по ошибке. Там, конечно, клеветнику не место.
В конце концов одержала верх вторая точка зрения. Собрание приняло постановление:
1. Вынести анонимщику за клевету строгое порицание.
2. Считать невозможным его пребывание в составе постройкома профсоюза.
3. Предупредить, что если он впредь допустит антиобщественный поступок, по отношению к нему будут приняты более строгие меры.
Сегодня мы напечатали отчет о собрании. Он заканчивается обращением к разоблаченному автору анонимки: «Товарищи решили все же поверить тебе. Теперь все зависит только от тебя. Оправдаешь ли ты их доверие?..» Вместе с отчетом опубликовали и отклики на статью, присланные по почте. Они такие же искренние и взволнованные, как выступления на собрании.