Республика ученых

Пауза. / У нее под ложечкой заурчало — звук был нежным и тонким: она съела слишком много саттападавитихарены: слово звучало чуждо, напоминая гандхару, в нем было что-то от мягких стеблей, муссонных салатов, плавания в Индию вниз по течению, путешествия Искандера, «саттападавитихарена»: отлично! [126] / Голос, несколько охрипший от ночной сырости; целая охапка любовных ласк, перемешавшихся в полном беспорядке. / (Но не ошиблась ли эта Салджа? Массируя меня столь щекотливым способом?: Утверждали же отцы церкви, что верхнюю часть человеческого тела сотворил Бог, а нижнюю — Сатана: коллективная работа; совместное производство. / Что ж, прольем несколько капель во славу Сатаны.)

126

На пали означает «творог».

Она смыла мой пот с мешочков своих грудей: ее тело, этот будущий труп, прикрывало ее, словно покровный листок — почку (как хорошо, что мы не знаем в точности, сколько скуки и отвращения мы внушаем женщинам. [127] / Я молча поцеловал ее; и она вышла, держа машинку под мышкой.

Стоя обнаженным перед зеркалом: кому я обязан своим исключительным журналистским везением, тем, что я попал сюда? [128] Человеку, практически абсолютно мне чужому!: встреть я этого парня на улице, я бы его не узнал! (как, впрочем, и мой отец). / Я оглядел с головы до ног свое уже засыпающее тело: расхаживает оно по белу свету, мне на муки. / (Выбросить это из головы — и снова размышлять о том же).

127

Пусть немецкий читатель обратит внимание, как после подобных сцен — которым в новой Америке привыкли, ничтоже сумняшеся, предоставлять полнейшую свободу, оправдывая это их, якобы, «естественностью», — наступает неизбежная реакция: Персы называют это явление «бидамаг буден…»

128

Что на его веку, как известно, происходило не раз. Я еще не раз буду иметь возможность указать на расхождения между имеющимся у меня оригиналом и получившими повсеместное распространение сериями его статей, в которых этот вопрос получил существенно иную трактовку.

Луна так ярко освещала мои ступни, что я поджал ноги. / А ну-ка, ухлопаем залетевшего комара глазом: ударом века. Я это частенько проделываю. (Не я создал этот мир! И пусть только кто-то попробует когда-нибудь «привлечь меня к ответственности», ох и врежу же я ему! (Если, разумеется, он обладает на это необходимой «властью», он, несмотря ни на что, сможет это сделать; но I'll give him a piece of my mind!)). [129] К слабому, едва заметному подрагиванию «земли» здесь привыкаешь очень быстро; сначала у меня было ощущение, будто у меня постоянно немеют ноги. / В окне недвижная луна; красное пятно уже почти подобралось к краю затененной части: если бы, лет эдак 50 назад, молодой человек мечтал об устах своих «обожаемых» возлюбленных, то в том случае, если бы слово «возлюбленные» употреблялось во множественном числе, он оставался бы безупречен; ну, а уж коли речь шла бы о «возлюбленной» в единственном числе, то это была бы чистой воды «порнография»: какое счастье, что эти изолгавшиеся, чопорные европейцы сгинули без следа! «Колыбель культуры?», как ее постоянно обзывали?: Ваше здоровье! (А когда человек становится взрослым, ему уже не нужна колыбель: это только сегодня вечером сказал Наполеон: тоже великий человек! /:Спокойной ночи.)

129

Зато я познакомлю его со своим образом мышления! (англ.).

(И колючие поцелуи верблюжьего одеяла: эх, начаться бы сейчас следующей войне! [130] .
– .
– .
–

(Подъем!: вслепую ощупывать набитую всякой всячиной комнату; ноги сами помогали найти дорогу; вздохнуть поглубже… Та-а-а-к. (Мне уже снился сон, будто я иду в клозет и всякий раз, когда нажимаю на рычаги, [131] мне мешают: и всякий раз в самый последний момент.) И снова эти пестроклетчатые иди-инди-индианки!..).

130

Это место в серии статей, предназначенных для широкой публики, переделано следующим образом: «Ах, если бы весь остальной мир смог разделить со мной мое счастье!» — Поистине, эгоизм автора отталкивающ и безграничен!

131

Смысл этого выражения не удалось установить; на свой вопрос я не получил ответа.

Прозрачный танец занавесей; остаток луны стал белым как мел: Каждое утро посредством химикалий, воды и мыла превращаешься из обросшего щетиной лохматого, жирного тролля в гладко причесанное, прилизанное, трезво-холодное мыслящее существо. / И сразу же вниз — я не могу терять ни секунды — в столовую. —:

Там уже сидел мой Инглфилд, с зубочисткой и стаканчиком виски с содовой, поджидая меня.

И он начал рассказывать, дыша на меня своим прокопченным ртом: О несравненной «Старборд кроникл» — он принес мне утренний выпуск: выходившая по ту сторону, тоже дважды в день, «Левая правда» не шла с ней ни в какое сравнение! / Я тем временем пожирал лукулловский завтрак: крабы в желе; салат с копченой сельдью и маринадами; я всегда любил рыбные блюда, никогда не был их «врагом» (тут меня снова охватывает замешательство: можно ли быть «другом» того, что поглощаешь? Как все-таки неточен, расплывчат и неопределенен наш язык!). — После этого еще ливерная колбаса со швейцарским сыром. Сок черной смородины. Яичница из шести яиц с запеченным в ней куском мягкого сливочного сыра. Один бифштекс. (А там пошел еще «крестьянский завтрак»: макароны и жареный картофель вперемешку; туда добавлены маленькие кусочки поджаренных почек, яичный белок в виде длинных нитей и несколько сортов тертого сыра.) / Он невозмутимо смотрел на меня: есть же люди, способные проглотить редьку, не думая при этом об Андреасе Харткнопфе. [132]

132

«Андреас Харткнопф»: старый немецкий «краткий» роман XVIII века; мне его в руках держать не привелось — я-то ведь не был на острове.

«Островная полиция?»: он употребил это выражение, и я поинтересовался, как обстоит дело с ней. / Трудная задача — обуздать напившихся писателей! «Тот, кто по ночам выбивает стекла и часто скандалит, должен быть удален с острова». (Однако в высшей степени здравые предписания: за оплеуху расплачиваться оплеухой. А поскольку полицейские в большинстве своем были двухметрового роста, тогда как средний рост поэтов составлял 1 метр 65 см., такой порядок был весьма поучителен для непристойно себя ведущих художников слова: ведь, в конце концов, они приехали сюда для того, чтобы работать, а не для того, чтобы разыгрывать из себя Великих Людей: «Совершенно верно. Мистер Инглфилд».

Однако его слова были явно далеки от объективности, о делах, творящихся на левом борту, говорить с Инглфилдом нечего было и думать! (как будто мало того, что за пределами острова государства враждуют друг с другом: неужели это должно происходить и здесь?!) Я хладнокровно прервал его; предъявил ему свой список:

«Я хотел бы еще посетить мастерскую художника Мерсье.» — Он с готовностью кивнул, выпятил нижнюю губу; это Вы сможете в любом случае. / «А потом заехать к Бобу Синглтону». (Скандально известному прозаику и вольнодумцу. И тут Инглфилдом на глазах овладел испуг: нет, ему сначала необходимо обговорить это по телефону! «Большой человек, without doubt. [133] Но вот уже который год никого к себе на порог не пускает; объясняя это все одним и тем же: пишет, дескать, новый небольшой роман. — «I’ll try». [134] Ну, и, наконец, к Хэмфри Сенеке Гротсворту. Но он с сомнением покрутил головой: «Я думаю, он еще спит. — Убежден в этом на сто процентов.»: «Спит?» (произнес я в недоумении). (Что за смехотворная причина для отказа!: Если он спит в десять часов утра, попробуем навестить его в одиннадцать!): «Но ведь когда-нибудь должен же он проснуться!». — «I hope so», [135] твердо отчеканило непоколебимое создание, возвышавшееся предо мной. («А может, еще и нет», так, кажется, пробормотал он вослед? Davus sum, non Odipus!. [136]

133

Без сомнения (англ.).

134

Я попробую (англ.).

135

Надеюсь, что это так (англ.).

136

Я Дав, а не Эдип! (лат.).

Поднимаемся. (Мой багаж взял спортивного вида подросток и доставил в гостиницу правой стороны, находившуюся под управлением американской администрации, где я должен был обедать). / «Я очень вкратце познакомлю Вас с кварталом, где расположены наши машины, механизмы, силовые установки.»

Вот эта широкая пустынная площадь?: Примерно один километр длиной, почти столько же в ширину? — Он кивнул: «Right!» [137] / Всего лишь одно здание возвышалось, словно встав на якорь, посреди этого железного моря (здесь поверхность острова была лишена всякого покрытия и простиралась перед нами наподобие огромных вафельных ячеек из железа. Я внутренне содрогнулся: точно так же выглядели пустынные, гулкие пространства предместья, с пугающими утесами кое-где вздымавшихся домов, среди которых я вырос!). / «Водонасосная станция», (Где закачивается и дистиллируется морская вода. Мы подошли к стене без окон и, пройдя через отверстие размером в рост человека, спустились вниз).

137

«Верно!» (англ.).

Внизу: сначала я увидел только огромное, ужасающих размеров колесо. (Оно тяжело вращалось в маслянистой тьме: так равномерно, так равномерно!). Передо мной возникло чье-то лицо; оно с презрением разглядывало меня сквозь проволочное заграждение бровей. (И поскольку я еще не притерпелся к темноте: из сострадания мне освободили путь, убрав из-под ног канистру со смазочными материалами.)

«Атомное топливо?» (об этом я слышал еще на корабле; но): «разве не было первоначально заявлено, что это на острове абсолютно запрещено — привозить сюда ядерное горючее?» Старший машинист в ответ лишь сморщил правую щеку в беззвучном смехе: «А Вы думаете, больши [138] придерживались этой договоренности? — Как-то нам бросилось в глаза, что одна русская, часто ездившая на нашу сторону и обратно в качестве курьера, носит в ушах поразительно большие серьги: мы тут же за ней со счетчиком Гейгера:?:!!». — И старший машинист тоже гневно тряхнул головой: «И никакого ложного стыда относительно “доброго атома “»! [139]

138

Разговорно-пренебрежительное сокращение от слова «большевики».

139

Намек на известную книгу Томаса Л. Фокса «Добрый атом», вышедшую в свет за год до начала войны, в которой с неотразимым техническим оптимизмом каждому человеку обещался семейный домик- коттедж, утопающий в зелени, окруженный весело танцующими, цветущими двуногими детьми. — Как выяснилось после войны, автор выполнял заказ всех тогдашних «мировых держав» (с помощью которых он сумел раздобыть островную стипендию, что и дало ему возможность пережить войну).

(А что выделывали, по слухам, русские на своей стороне!: На должности ответственных технических специалистов брали только «надежных» людей. Я, скептически: «Да разве такое вообще бывает?» Он: «О, еще как!»: У них, говорят, в Сибири существовала колония — в совершеннейшей глуши, вдали от людей — где говорили только на особом, специально для этой цели изобретенном языке. С очень небольшим, очень специфическим словарным запасом, недоступным пониманию обычного русского человека. Браки разрешались только между местными жителями. От них не дождешься, чтобы они что-нибудь выболтали. Совершенно не поддаются действию психотропных препаратов, применяющихся в борьбе со шпионажем: мы уже пробовали!

Многие вещи у них вообще не имеют названия: когда мы спросили одного из них, погруженного в гипноз, как у русских обстоит дело с ядерными испытаниями, он встал, скрестил руки на груди и затанцевал нечто вроде краковяка. «На вопрос: «Сколько атомных бомб здесь у вас на острове?» последовал тот же ответ; но, должно быть, бомб было немало, так как гипнотизируемый отплясывал добрых полминуты! / Да, да: но ведь у нас, в Свободном Мире, все обстоит иначе, не так ли?!» — Я огляделся: похоже, по мне видно, что все услышанное произвело на меня явное впечатление? (И что это за уму непостижимые хитрости! — Даже если все эти рассказы и не соответствуют истине!).).