Реванш Генерала Каппеля

Одно плохо - в Печенге уже появились финские егеря, до взвода, причем командует отрядом целый полковник, они уже заняли православный монастырь. Отдавать им под контроль старинную русскую территорию, сказочно богатую никелем, Миллер не желал категорически. А потому уже решил отправить из Мурманска пароход с десантом. Плыть всего 140 верст и можно непрошеных гостей вышибить оттуда с легкостью, не сделав ни одного выстрела. Благо чухонцы никакой помощи получить не смогут – от ближайшей финской железнодорожной станции не меньше пятисот километров, а дорог в безлюдной тундре фактически нет…

Форт Александровск

командующий Уральской армией

генерал-майор Толстов

– «Кетык» виднеется, господин атаман!

– Пришли…

Генерал Толстов отозвался на радостный голос адъютанта глухо, хриплым и промороженным голосом. Два месяца сплошного, непрекращающегося ужаса уже как неделю позади, но память каждый день услужливо показывала ему наяву и в коротком сне страшные картины смертного исхода уральского казачества из родных станиц. Целых два месяца растянувшейся трагедии, с конца декабря прошлого года, когда почти двенадцать тысяч уральцев, половину которых составляли старики, женщины и дети, переправились через «седой» Яик на Бухарскую сторону.

Больше двух лет воевали уральские казаки против большевиков практически без помощи. Лишь изредка корабли белой Каспийской флотилии привозили в Гурьев, большую станицу в устье реки, издревле служащую казакам главным портом, в который входили еще струги удалого атамана Стеньки Разина, необходимые для войны грузы – снаряды, патроны, медикаменты, винтовки, пулеметы, даже броневики с пушками. Всего этого едва хватало для борьбы с красными на степных просторах, но было недостаточно, чтобы отбить у большевиков город Уральск – столицу яицкого казачества, что пробкой перекрывал путь к железной дороге, надежной пуповине, что могла связать войско с белой Сибирью.

Не получилось, а потому агония стала неизбежной!

Ведь еще в октябре, когда войска адмирала Колчака вели бои на Тоболе и Ишиме, уральские казаки смогли полностью уничтожить штаб и тылы 25-й стрелковой дивизии красного «ворона» Чапаева, что нашел в водах Яика смерть. Но то была кратковременная отсрочка, давшая одну лишь иллюзию надежды. Слишком несоразмерными оказались силы противостоящих сторон, и итог вооруженной борьбы оказался сокрушительным поражением.

Большевики надавили всей мощью поздней осенью – оставшиеся без патронов и снарядов казаки дрогнули… и надломились. Теперь никто из них не верил в победу, предчувствие скорого поражения, массовой гибели и черных пепелищ на месте родных станиц разлилось мутной волною. И впервые стали сдаваться не одиночки, а уже целыми полками, хотя в милость красных никто из яицких казаков не верил.

Но альтернатива сдаче была страшной – уходить в занесенную снегом пустыню и долго идти по ней, через свирепые степные бураны и крепкие морозы, долгие сотни верст до спасительного форта Александровск, не скованного льдами, в отличие от Гурьева. И там надеяться на скорый приход кораблей (а будут ли они?), что смогут перевезти немногих счастливцев на западный берег огромного озера, которое с древнейших времен именовали Хвалынским, а сейчас Каспийским морем.

Переход через пустыню, практически безлюдную, почти по кромке побережья оказался ужасным. Ударили крещенские морозы, которые местные киргизы называли «Бис-Кунак», иначе «пять гостей» - в течение почти полной недели стояли ужасные, ниже тридцати градусов холода. Беженцы погибали сотнями, насмерть обмороженные люди отчаянно просили пристрелить, но людская вереница, растянувшаяся на многие десятки верст, проходила мимо человеческих страданий – души казаков тоже окаменели и заморозились подобно ледяному панцирю в зимнюю стужу. Тут принимали смерть семьями и подразделениями – так целиком замерзла пулеметная школа из шестидесяти станичников с офицерами, и лишь памятниками им остались занесенные песком и снегом станковые «Максимы» и «Виккерсы».

Но не только лютые морозы несли гибель – кочующие киргизы переметнулись на сторону красных победителей (обычное и привычное на востоке дело – неудачников нигде не любят) и теперь начали самую настоящую охоту за уходившими в пустыню белыми. У погибших казаков кочевники отрубали ноги, и ворохами приносили в юрту, чтобы у спасительного пламени очагов от высушенных летом кизяков отогревать их и уже без порчи снимать добротные кожаные сапоги станичников.

Пройдя полпути, в конце января длинная вереница людей остановились у маленького рыбацкого поселка Прорва. Но там, у побережья стоял прочный лед, и надеяться на приход кораблей не следовало. Многие тогда разом потеряли последнюю надежду и волю. Тысячи станичников, масса женщин и детей, что с неимоверным трудом дошли до этого места, в слезах оставались ожидать скорого прихода красных, преследующих казаков по пятам – идти дальше не было ни физических, ни моральных сил. Страшная трагедия обреченного на заклание народа…

Тысяч пять уральцев, многие из которых шли с семьями, были полны решимости продолжать свой тернистый, усыпанный смертями тысяч людей, путь. Они тронулись дальше, к заветному Мангышлаку – им то рассчитывать на жалость красных не приходилось, слишком много пролилось крови в жестокой мясорубке гражданской войны. И промерзшая пустыня поглотила длинную вереницу людей, лошадей, верблюдов и арб – преследовать ее среди промерзших песков торжествующие, но и сами смертельно уставшие большевики уже не стали, будучи не в силах решится на такое безумство.

Генерал Толстов еще в декабре попытался предпринять меры к облегчению перехода, отправив вперед целую сотню с разного рода припасами и дровами. Вот только большая часть пунктов на тысячеверстном пути была подчистую разграблена киргизами, а казаки перебиты или замучены. Теперь атаман ругал себя за бессилие, понимая, что сделать ничего не смог бы и так – слишком много станичников решилось уходить в последний момент, да по пути к ним присоединялись целыми сотнями другие отчаявшиеся беглецы. Кого только не было в колонне – астраханские пластуны, енотаевцы, сербы, оренбургские казаки и даже беженцы из Поволжья. С остатками Уральской армии также пошла целая английская миссия из военных, что были при штабе, а также инженеры с мастерами с нефтепромыслов на реке Эмба. В отличие от казаков британцы были отлично экипированы для похода и имели все необходимое, навьюченное на верблюдов – единственные они спали в теплых палатках, у них имелось топливо, которое позволяло согреться у костров и варить себе горячую пищу и чай. Но это было как раз то самое исключение, которое подтверждает правило…

Атаман с нескрываемым удивлением рассматривал удивительную для глаз картину. Форт Александровский послужил в свое время надежной опорой для русских военных экспедиций знаменитого «белого генерала» Скобелева в закаспийский край сорок лет тому назад. И вот теперь к нему хлынут смертельно уставшие и обессиленные казаки с семьями, которых уцелело меньше трех тысяч (лишь один из четырех станичников, что покинули Яик, добрался до спасительного форта), и с полтысячи тех счастливцев, что к ним присоединились в походе.

Местные киргизы называли место «Кетык». Дело в том, что восточное побережье Каспия скалисто и обрывисто, и лишь здесь сама природа учудила - словно пологая «проплешина», с длинной песчаной косой, удобная для высадки и обустройства гавани. Будто в человеческой челюсти, среди ровной шеренги зубов отсутствует один, который и есть тот самый «кетык». Вот такая «улыбка» судьбы получается.

Повсюду виднелись разбросанные юрты оседлых киргизов (так русские привычно именовали казахов) и туркмен, а на самой косе хорошо рассматривался поселок, что именовался Николаевской станицей. Вот только ее основателей, оренбургских казаков не было сейчас тут и в помине – они там жили во времена Скобелевских походов, и сейчас в убогих хатах и лачугах ютились русские рыбаки, про которых даже до Гурьева доходили слухи об их поголовной большевизации. Впрочем, возможно это было изрядным преувеличением, но самогонные аппараты имелись у всех жителей, а сивушное зелье, употребляемое в неумеренных количествах, всегда обостряет чувство пресловутой «социальной справедливости» и злобную агрессивность.

А еще в сумрачном море, под нависшим свинцовым небом, виднелись несколько больших кораблей с дымящими трубами – к немалому удивлению генерала, который не ожидал столь скорого прихода Каспийской флотилии. И, видимо, эти суда были не первыми или единственными из прибывших к восточному берегу – Владимир Сергеевич видел на берегу брошенные арбы, бродящих рядом ленивых верблюдов и несколько сотен лошадей под охраной от силы дюжины казаков. А ведь станичников до этих мест дошло не меньше тысячи, да еще с ними несколько сотен примкнувших к ним различных беглецов. Сам атаман шел в середине предлинной колонны уральцев и потому знал примерное число тех, кто уже смог бы добраться до спасительного для всех несчастных Александровска…