Ревматология по полочкам. Сопутствующие болезни, осложнения и запутанные случаи
Шрифт:
– Лицо стало одутловатым, особенно с утра. Ноги тоже отекают, больше к вечеру. Сначала только лодыжки, теперь и стопы, и голени.
Двигаемся дальше.
– Суставы? Ну не так чтоб болят… Ну периодически ноют. Тот один, то другой. Кисти, стопы, голеностопные, колени…
Список периодически болящих суставов получился внушительный.
– Моча… Моча пенится. Как будто стирального порошка в нее добавили. Температура? Да не очень-то высокая. 37,3–37,4.
У меня уже лист А4 исписан жалобами – и планом дообследования с учетом каждой из них.
– Усталость? Да, весь день, практически с утра. Вроде не сделала еще ничего, а уже устала. Но мне некогда лениться. Встаю и иду. И лечиться – некогда.
И действительно, как знакомо… Сильные и смелые наши женщины.
Муж. Дети. Работа.
И вторая работа.
– У девчонок моих соревнования в эти выходные. Надо с ними поехать.
Девчонки – старшие дочери нашей героини – занимались художественной гимнастикой. Соревнования предстояли очень важные. Какой-то кубок. Важный кубок. И шансы победить были высоки.
Но только шансы потерять свое здоровье и, может, даже жизнь у моей пациентки были ох какие немаленькие.
Пенящаяся моча – верный признак большого количества белка в моче. На фоне потери белка и нарушения функции почек появились отеки ног и лица.
Те самые высыпания на щеках, скулах, реагирующие на солнце, – классическая бабочка. Визитка системной красной волчанки.
Еще до прихода иммунологии – АНФ и антител к нативной ДНК – диагноз был у нас в кармане. Точнее, на лицевом листе истории болезни.
В ходе обследования всплыли неприятные находки.
Перикардит – воспалительная жидкость в околосердечной сумке.
Плеврит – аналогичная жидкость вокруг легких.
Асцит – жидкость в брюшной полости.
Итого мы имеем полисерозит – жидкость находится во всех серозных оболочках.
В крови у героини снижение лейкоцитов – еще одна характерная черта волчанки.
Системная красная волчанка – грозное ревматологическое заболевание. Через 10 лет после начала заболевания в живых останется 4 пациентки из 5. Через 20 лет волчанка убьет 3 пациенток из 10.
И шансы выжить у тех, кто выполняет назначения ревматолога – намного выше.
Нашей пациентке были назначены:
• базисный препарат;
• глюкокортикоиды (метипред);
• препараты, разжижающие кровь.
В диагноз она поверила не сразу. Каждый день на обходе были вопросы: «А может, с диагнозом ошиблись?», «Можно обойтись без гормонов?», «А если обратиться к гомеопату?»
Через неделю – под расписку – она покинула отделение. Бежала, роняя тапки.
Рекомендации я дала. Лечение должно быть постоянным. Через два месяца – контроль эффективности нашей терапии.
Встретились мы спустя два месяца при драматических обстоятельствах.
Санавиация. Вертолеты с красным крестом за считаные минуты преодолевают огромные расстояния. Для них не помеха непреодолимые высоты и ущелья.
Такие ассоциации были у меня с этим словом лет 20 назад. На заре моей врачебной юности. А в реальности дело обстоит так.
– Здравствуйте, на проводе врач **ой районной больницы. У нас тяжелый/непонятный
больной. Нам нужна ваша консультация.Далее возможны варианты.
1. Консультация по телефону. Врач рассказывает симптомы пациента, присылает его снимки/анализы, и ты расписываешь дальнейшую тактику. Что нужно дообследовать. Чем лечить. Или выносишь вердикт, что пациент не твой, не ревматологический.
Когда звонят ревматологу и ситуация совсем непонятная, это значит, что уже несколько специалистов до этого сказали «не мое». Так что все страшное и непонятное, как правило, оседает у нас, ревматологов.
2. Выезд консультанта в ту самую районную больницу. Дальность марш-броска – до 450 километров, если брать все уголки Ростовской области. Едешь на спецтранспорте – «газелька», или как повезет.
Приехал – смотришь лично пациента, обследования. Расписываешь тактику, либо берешь «на себя» – увозишь к себе в отделение.
Был бы пациент транспортабелен – раз. И был бы смысл в перевозке. Есть манипуляции, которые можно сделать на любой койке. А везти непонятного и тяжелого за 200–400 километров – всегда риск.
3. И есть третий вариант. Когда санавиация уже везет к тебе пациента, особо не спрашивая твоего мнения.
В нашем случае был как раз третий вариант. Доклад санавиации: молодая женщина, 35 лет. Волчанка, выставленная вами, ревматологами. Состояние средней тяжести. Температура 39,5. Одышка даже в покое. Острая задержка мочи. Перенесла отек легких. Принимайте, распишитесь.
Не прошло и двух месяцев. Старая знакомая.
После выхода моей первой книги одна из читательниц блога в комментариях обвинила меня, что я нагоняю ужасов. Пугаю честной народ. Надо, мол, быть психологом. Нежнее надо быть. Последняя надежда, какая и была, и та пропала.
А я вот что скажу.
Я видела отказы от лечения. И видела их последствия.
Не кури – а я буду. Пей таблетки – а я не буду. Но ты же погибнешь! – А вот станет плохо – тогда и спасайте. И таблетки ваши – зло!
А ведь когда совсем плохо, можно и не спасти. Точка невозврата пройдена, и что бы ты ни делал…
Надеяться на хороший исход, долгую и счастливую жизнь можно. И нужно. Но надеждой ограничиваться нельзя. Любой успех наших пациентов, их ремиссия – это результат огромной ежедневной работы. Работы врача и пациента. В связке.
Мои больные знают, я не люблю пугать пациентов.
Но, видит бог, замазывать розовой гуашью последствия отказа от лечения я не умею.
Пациент свободен в своем выборе. Но он должен знать, какие последствия повлечет за собой отказ от лечения.
В моей практике был только один посмертный эпикриз, где в графе диагноз стояла системная красная волчанка. Наша история сейчас – не об этом случае.
Вернемся к нашей героине.
Тихо пиликают мониторы в реанимации. Я сижу с метровой простыней анализов и назначений моей пациентки. То, что она метровая, я не преувеличиваю – это огромная карта метр на полтора.
Количество препаратов, влитое в нее за неделю, подсчету не подлежит. Но это для нашей истории. А по факту, конечно, все они внесены в лицевой лист учета. Все до единой ампулки и таблеточки.