Революция на газоне. Книга о футбольных тактиках
Шрифт:
Глава 4
Как фашизм убил кофейни
Гипсовая повязка английского футбола
Герберт Чепмен был одним человеком, который принял одно решение в ответ на одну специфичную проблему. Английский футбол следовал за ним в своем развитии, так как все видели, что его метод работает.
Но появление схемы с тремя защитниками не означало появления поколения английских тактиков. «К сожалению, – писал Вилли Майзль, – гипсовая повязка зафиксировала английский футбол, и никакой профессор футбола не смог разбить ее и придать игре иную форму».
В любом случае, многие до сих пор делали вид, что никаких тактических изменений не произошло и священная пирамида осталась на своем месте. Когда ФА
Газеты, кстати, точно так же проигнорировали изменившуюся действительность, продолжая печатать составы команд так, будто до шестидесятых годов все в Англии играли только 2–3–5. Даже когда «Челси» в 1954 году, играя с будапештским клубом «МТК», попытались учесть все тактические нюансы, которые стали ясно видны после поражения англичан от венгров год назад, газеты напечатали правильную расстановку венгров, но по-прежнему упорно рисовали свою собственную «дубль-вэ-эм» как 2–3–5.
Тренер «Донкастер Роверс», Питер Доэрти, наслаждался этой упрямой консервативностью англичан, заставляя своих игроков меняться футболками (с номерами, не соответствующими позициям на поле), что изумляло соперников до глубины души.
Для того, чтобы важность тактики была полностью осознана, футбол должен был стать игрой такого социального класса, который бы инстинктивно стремился все разобрать на кусочки и выстроить стройные теории, что было необходимо для абстрактного планирования и реагирования на происходящее на поле. И уж, конечно, это должно было произойти там, где к интеллектуалам не относились с таким недоверием, как в Великобритании. Случилось это в Центральной Европе в межвоенный период. То, что на поле показывали уругвайцы или аргентинцы, теоретизировалось австрийской и венгерской, по большей части еврейской, буржуазией. Современный путь понимания и обсуждения игры зарождался в кофейнях Вены.
Нумерация по принципу 2–3–5
Нумерация по принципу «дубль-вэ-эм» (Англия)
Хуго Майзль и австрийская «Вундертим»
Футбольный бум начался в Австрии в двадцатых годах прошлого века, когда в 1924 году была основана Футбольная лига, состоящая из двух дивизионов. В ноябре того же года «Neues Wiener Journal» спрашивал: «Где еще вы можете увидеть 40–50 000 зрителей, которые субботу за субботой, в жару и в дождь, битком заполняют все стадионы? Где еще большая часть населения настолько увлечена футболом, что вечером на улице почти у каждого встречного вы можете услышать все о результатах прошедшего тура и прогнозах на следующий?» Ответ был прост: лишь в Британии, но нигде больше на континенте.
Но в то время как британцы обсуждали футбол в пабах, в Австрии эти обсуждения шли в кофейнях. В Британии футбол зародился в публичных школах, но к тридцатым годам стал игрой рабочего класса; в Центральной же Европе это была игра англофилов из среднего класса, которую быстро подхватил рабочий люд, но не менее быстро за игру принялись и интеллектуалы.
Футбол в Центральной Европе – это также и урбанистический феномен, концентрировавшийся вокруг Вены, Будапешта и Праги. Это были те города, где культура кофеен была развита сильнее всего в мире.
В эпоху
заката империи Габсбургов кофейня процветала, став таким общественным салоном, местом, где смешивались мужчины и женщины из всех социальных классов, но все же эта культура носила артистический оттенок, богемный характер. Люди читали здесь газеты, обсуждали почту, играли в карты и шахматы. Политики использовали кофейню для встреч и дебатов, а интеллигенция обсуждала все последние новости дня: искусство, литературу, театр, а в двадцатые годы – и футбол.У каждого клуба была своя территория в стране кофеен, где встречались игроки, болельщики, функционеры и журналисты. Фаны «Аустрии» встречались в кафе «Парсифаль», фанаты «Рапида» – в «Холубе». Однако центром футбольной жизни в межвоенные годы было «Ринг Кафе». Ранее оно было полностью оккупировано фанатами крикета из числа англофилов, но к 1930 году превратилось в центр большого футбольного сообщества. Согласно статье в «Welt am Montag», после войны кафе стало «своеобразным революционным парламентом друзей и фанатов футбола; нельзя было говорить о превалировании фанатов одного клуба – здесь были представители всех клубов Вены».
Сейчас кафе «Парсифаль» носит имя своего нового владельца – «Cafe Hummel». Но футбол там все еще смотрят!
Влияние футбола на массовую культуру становится более ясным, если посмотреть на карьеру центрфорварда «Рапида» Йозефа Уридила. Он был родом с окраин Вены, из рабочего района, и его прямолинейный, откровенный стиль игры символизировал пролетарское происхождение клуба. Он стал первым футбольным героем кофеен, а в 1922 году – героем песни Германа Леопольди «Сегодня играет Уридил», которая была настолько успешной, что о нем узнали даже те, кто не увлекался футболом. Он начал участвовать в рекламе множества продуктов от мыла до фруктового сока, и в феврале 1924 выступил в дансинг-холле в качестве конферансье, а в кинотеатрах шел фильм «Pflicht imd Ehre», в котором Йозеф играл самого себя.
И это была та среда, в которую ворвалась «Вундертим» Хуго Майзля. Эта команда начала зарождаться в конце двадцатых годов, и несмотря на то, что стартовала не очень успешно, в итоге им не хватило всего одного очка до первого места в Центральной европейской лиге – тридцатимесячном турнире, в котором также участвовали Чехословакия, Венгрия, Италия и Швейцария. Проиграв трижды в четырех играх на старте, затем они разгромили венгров (5:1) и итальянцев (3:0). Однако публика в «Ринг Кафе» не была удовлетворена таким результатом и агитировала за вызов в сборную Маттиаса Синделара, талантливого и умного форварда венской «Аустрии», клуба, который был плотно связан с еврейской буржуазией.
Он был центрфорвардом нового типа, игроком столь изящного телосложения, что его прозвали «Бумажный человек». Вокруг него была аура невесомого таланта, такая легкая и изящная, что писатели сравнивали его талант со своим: прекрасное чувство времени и драмы, талант одновременно спонтанной и довольно тонкой работы. Фридрих Торберг писал в 1978 году: «Он был обладателем несметных богатств сюжетов и идей, и никто не мог предсказать, в какой манере он сыграет. У него не было никакой системы в игре, не говоря уже о каких-то шаблонах. У него была только… гениальность».
Хуго Майзль, впрочем, в нем сомневался. Синделар дебютировал в сборной в 1926 году в возрасте 23 лет, но Майзль хоть и считался представителем авангарда футбольной мысли, но в душе был консерватором. Все, что он делал в тактическом плане, – это ностальгическая попытка воссоздать игру «Рейнджерс» образца турне 1905 года: он настаивал на хитросплетениях комбинационной игры, отказывался от третьего защитника и считал, что центрфорвард должен быть мощным истуканом, кем-то вроде Уридила.
Оба, и Уридил, и Синделар, были из семей моравских иммигрантов, оба выросли в европейских трущобах, и оба стали очень знаменитыми (Синделар также сыграл самого себя в кино, а к своей зарплате футболиста получал прибавку за участие в рекламе наручных часов и молочных продуктов), но более между ними не было ничего общего. Опять же процитируем Торберга: «Их можно сравнивать только по популярности. В технике, изобретательности, умениях, в культурном плане они были похожи словно танк и вафля».