Ричард де Амальфи

Она охнула и попыталась опуститься к моим ногам, я удержал.

– Милорд, но как вы…

– Я паладин, – ответил я, – кое-что могу.

Она помотала головой, в широко распахнутых глазах страх и непонимание:

– Но как вы… святой человек… то есть святой рыцарь… а я ведьма…

– Что невозможно для одних, – ответил я, – возможно для иных. Просто мой вектор понимания святости несколько в другой плоскости. Или в ракурсе, чем понимает основная масса священников, что всего лишь простые и даже больше, чем простые люди. Правильные, но простые. Все зависит от угла зрения, понимаешь? Ну вот и хорошо, что не врубаешься, так ты даже симпатичнее. А я – умнее, соответственно. Теперь лучше подумай, как добираться обратно… Или ты тут живешь?

Она все еще в великом изумлении покачала головой:

– Ваша милость, я простая крестьянка из Серых Топей. Там и живу.

– Серых Топей? Это где… Впрочем, можешь не говорить в целях безопасности страны и государства.

Она поглядывала нерешительно, предложила, запинаясь:

– Я могла бы попробовать… если не побрезгуете…

– Что? – спросил я, когда она не решившись продолжать, умолкла. – Чего?.. А, на тебе и обратно?.. Ну, это было бы только справедливо, но я настолько пропитался здешними предрассудками, что женщина – нам неровня, страшусь, засмеют, что меня несла женщина.

– Ваша милость, но я… не совсем женщина. Я – ведьма…

Я отмахнулся:

– Да какая ты ведьма. С другой стороны, конечно…

Она встрепенулась.

– Ваша милость согласны?.. Ведь я же вас сюда несла?

– То было противу моей монаршей воли, – возразил я. – Такое допустимо без урона мужской… да какая теперь мужская – рыцарской чести. А вот добровольно на тебя залезть… Да еще не как на женщину, а как на ведьму… Засмеют!

– А если ваша милость никому не скажет?

– А молчание не урон ли это моей… Впрочем, почему нет? Я не рыцарь, а паладин. К тому же со своим особым уставом, который пока что в разработке, можно этот вопрос обсудить без сословных предрассудков.

Я осмотрелся, под звездным небом с полном луной черные заросли, что-то шуршит в темноте, взрыкивает, от земли тянет могильным холодом.

Ведьма тоже огляделась, руками все еще продолжала прикрывать то грудь, то низ живота, уж никакая не ведьма, а женщина, что пришла в себя и устыдилась своей недавней… нетрезвости.

– А куда ты меня несла? Здесь нет ничего интересного!

Она вознамерилась ответить, я отмахнулся:

– Молчи-молчи, это я по крестоносной привычке пограбить. Со своим бы замком разобраться, там столько всего… Ладно, и как мы обратно?

Конечно, как занесла сюда, так пусть и обратно, еще и компенсацию надо стребовать за моральный ущерб, если физического не наблюдается, но я все-таки не американец, что по судам затаскает, я – мужчина, а настоящий мужчина снисходителен к женщине. Равноправие равноправием, но мы-то понимаем, понимаем…

Она встала, согнувшись, уперлась ладонями в колени.

– Мой господин…

– Да-да, – ответил я. – Так и стой. А спина не переломится?

– Обижаете, мой господин.

– Да это я так. Мы, мужчины, предпочитаем женщин послабее. Чтоб наши плечи рядом с ихними ширше, а руки – толще. Культуристки нам не по зубам.

Она посматривала с удивлением, я подошел сзади, положил руку на одно плечо, вторую на другое, словно собирался проводить массаж предстательной железы, сейчас это как раз вовремя и оправдано, подумал еще, поколебался, а тут еще одна мысль блеснула, как метеор в плотных слоях атмосферы.

– Зайчик!.. Эй, моя конячка!.. Давай ко мне!.. Ко мне, лапушка… Ко мне!..

Еще и свистнул, как мог, ведьма разогнулась, среди темных распущенных волос лицо выглядит особенно бледным, аристократичным, с удлиненными скулами. Пока смотрела на меня через плечо озадаченно, в ночи как будто шумнуло. Я задрал голову, дракон или что-то большое, что летают по ночам, нет, уже улетел. Я снова положил руку ведьмочке на плечо, напомнил себе о равноправии, женщины могут еще и штангу поднимать, в спецназ ходють, так что…

Зашумело, пахнуло волной горячего воздуха, ведьмочка взвизгнула, а передо мной возник, упершись копытами в землю, мой Зайчик. За всеми четырьмя глубокие борозды, сам конь мне показался ниже ростом, но когда переступил в сторону и сразу вырос, я понял, что мой конь при резком торможении вошел в землю почти до колен.

В глазах багровое пламя, уши торчком, заржал тихонько и ткнулся мордой мне в плечо. Я обнял большую умную голову, поцеловал в бархатные ноздри. Голова разогрелась, как пролежавший в кузнечном горне валун, я едва не спалил губы.

Конь тихонько ржанул, я сказал счастливо:

– Умница!.. Умница!.. Как я тебя люблю, зверюка…

Ведьма прижала обе ладони ко рту:

– Мой господин, это… это ваше?

– А я разве плох? – ответил я. – То-то. По хозяину и конь.

Она торопливо кивнула, вытаращенные глаза не отрывали взгляд от черного как смоль коня, почти растворившегося на темном небе, лишь багровые глаза смотрят жутко и пугающе, да когда распахнул пасть, плеснуло огнем, будто весь полон раскаленных углей.

Конь дышал мне в шею, горячие струйки обжигали кожу. Будь это днем, я бы наверняка увидел струйки дыма.

– Вот теперь ты лети, – сказал я ведьмочке, – а я за тобой по земле. Да слишком не отрывайся, я дороги не знаю!

Она дождалась, когда я вскочил на конскую спину, не очень удобно, уже привык к седлу, но на этом коне, что на чугунной статуе, я повернулся к ведьмочке. Вместо нее пугливо переступает длинными костлявыми ногами неопрятная птица, похожая и на гигантского архиоптерикса, вообще-то хренового летуна, и на могучего птеродактиля.

Глаз птицы, круглый и немигающий, смотрел на меня со страхом и неуверенностью. Я похлопал коня по шее, птица повернула голову и посмотрела на меня другим глазом.

– Не очень быстро… – начал я снова, хлопнул себя по лбу. – Погоди! Я ж возил в седле спереди и сзади всяких там спасенных от драконов… А ты ж пернатое, значит – кости пустотелые, хоть свистульки из них делай. Давай обратно в человека, садись… нет, спереди – это будет чересчур, я ж не железный. Устраивайся сзади. Лучше человеком, а то перья у тебя больно жесткие.

– Ваша милость…

– Не спорь с мужчиной, – прервал я строго. – Во-первых, женщина должна лежать, во-вторых, молча… Нет-нет, вставай и садись, я же сказал! Это просто риторическая фигура, у нас все так говорили в Думе Срединного королевства. Много, красиво и неважно, что ни о чем.

Она обратилась в женщину, нерешительно взобралась на конский круп, я ощутил ее робкие пальцы на своем поясе. Зайчик всхрапнул, пошел шагом, тут же перешел в галоп.

За спиной ойкнуло, тонкие пальцы обхватили меня за талию, а сзади прижалось теплое, мягкое и горячее. Эх, снова Санегерийя явится на всю ночь…