Ричард де Амальфи

Я, дитя своего времени, сперва осмотрелся с подозрением: где это у меня что расстегнуто или слюни висят, не могут же вот так просто радоваться, потом решил, что другой хозяин отметил бы восхождение на трон районного значения новыми налогами, а я, наоборот, снизил, не страшась, что сочтут мягким и слабым, как вон обозвала леди Клаудия. Так что могут желать здоровья вполне искренне, хотя, конечно, я, как Карл Маркс, все подвергаю сомнению.

Во дворе нас встретили верхом в полных доспехах Гунтер, Джон – в прошлом Вернигора – и Джонатан, помощник оружейника, а также десяток пеших челядинов, которых Гунтер на время отсутствия воинов нарядил в доспехи. Гунтер выглядит молодцом, хоть и весьма потрепанным, Джонатан, худой и вытянутый, и на коне как тополь, выросший на пригорке, а то и смахивает на колодезного «журавля», зато Джон Вернигора когда при виде въезжающего в ворота сеньора, взобрался на своего конька, тот застонал и напрягся, чтобы не прогнуться, пошире расставил все четыре. Джон, широкий, как амбар, с грудью, как каменные плиты, и брюхом, похожим на котел царя Арея, в котором готовили кашу для всего войска, смотрит на меня преданно, как огромная горилла, влюбленная в чистильщика ее клетки.

Я приветствовал всех взмахом руки, Гунтеру сказал одобрительно:

– Красивый конь. А где тот красавец, на котором ты ездил со мной?

Его взор заволокло грустью, он проговорил с сильнейшей печалью в мужественном голосе:

– Увы, тот верный спутник пал.

– Как? – спросил я.

Он взглянул с укором.

– Ваша милость, как еще может пасть конь?

Я спохватился, вернулся мыслями обратно.

– Извини, я просто подумал, что курит, пьет, водит домой разгульных кобыл, устраивает непотребище…

Гунтер вздохнул:

– Если бы! Это я бы стерпел. В конце концов, мы с ним оба жеребцы, я его понял бы. А так в ваше отсутствие, сэр Ричард, я попытался успеть во все три села, чтобы наладить оборону, а конь у меня… гм… не такой, как у вас, дорогой сэр.

Я отдал Зайчика в руки набежавших конюхов, вскинул руки:

– Вот теперь можно в самом деле пир!.. Но только не увлекаться, не увлекаться! А то у нас одни праздники, как в России, работать некогда. Кстати, у нас гости, двое монахов… с разных сторон света. Лучше их принять и покормить в раздельных комнатах. А то все эти религиозные диспуты о Высоком и Духовном, когда слово за слово… гм…

В своих покоях я снял перевязь с тяжеленным мечом, оруженосцы Гунтера помогли разобраться с ремешками доспехов, грудь моя впервые вдохнула воздух свободно, как только обе половинки панциря с грохотом обрушились на пол.

Железа с рук, ног, головы и прочих частей тела набралось столько, что уносили три человека. А я все это таскаю один!

Забежала Фрида, быстрая и веселая, как лисичка, повела хитрыми глазками:

– Господину угодно ужинать в своих покоях?

– Да еще при свечах, – добавил я. Вздохнул: – Увы, надлежит быть с народом. Иначе доверия не будет. Я буду внизу, Фрида. А здесь только ополоснусь.

Она высунула голову за дверь, оставив для моего обозрения округлый вздернутый зад, что-то прокричала тоненьким звонким голосом.

– Что там? – спросил я.

– Сейчас принесут помыться, – сообщила она. Глаза ее, очень живые и любопытные, обшаривали мою фигуру. – Вам помочь раздеться, милорд?

– Да я уже раздет, – сообщил я. Пояснил: – По нынешним меркам. Здесь мужчина без доспехов – уже голый, верно?

Слуги внесли тазик с теплой водой, я сбросил рубашку, Фрида тут же взяла ковшик и начала поливать мне на спину. Быстро освоилась лисичка, сообразила, что, когда власти нет, надо брать ее в свои руки. Уже распоряжается слугами наверху, дает указания стряпухе, следит за порядком по всему донжону.

– У вас хорошая спина, – сказала она одобрительно, – мышцы широкие, крупные… И совсем нет шрамов.

– Я их оставляю другим, – сообщил я. – Лей выше, на шею!.. И потри над лопатками, раз уж… Сильнее, еще сильнее…

Слуга смотрел с неодобрением, добрые христиане не моются, а богоугодные аскеты еще не обрезают ногтей, волос, живут в нечистотах, ибо к чистоте телесной стремились только язычники, которые сгинули под всесжигающим светом веры Христовой.

Глава 6

Ополоснувшись, я снова облачился в меч и молот: без доспехов и даже без штанов могу, но без оружия уже и я чувствую себя голым, спустился в нижний зал, где начался пир, а как же без него, пир – всему голова, а здесь это замена и дискотекам, и казино, и театрам, и аквапаркам, и саунам с бабами.

Алан, виконт Теодерих и даже отец Ульфилла стали героями дня, рассказывая о нашем славном походе. Я слушал, дивился, какой поход, почему славный, потом понял, что впервые за долгие годы, а то и десятилетия, кто-то не стал обходить свернутые королевства, Черный Туман, пятна Чужой Ночи, а попер напрямик через кишащие нечистью места, не стал прятаться от опасности… – Ну почему я должен прятаться, если это мои земли? – …а все время с оголенным мечом, утверждая свое право на любой участок своей земли!

Отец Ульфилла больше напирал на помощь Девы Марии, ведь это ее молитвами и кротким заступничеством нам удалось и по опасным местам пройти, и врагов одолеть и гнева Божьего избежать. Я не спорил, главное – результат, могу и поддакнуть, отец Ульфилла мне лично весьма не по нраву, но фанатики всегда симпатичны, а главное – олицетворяет Церковь в этих диких краях.

Потом я велел рассказать, что случилось за время моего отсутствия, но все лишь разводили руками, тогда я велел рассказывать вообще, о чем говорили, какие темы на их форумах самые топовые. Выяснил, что в Амальфи, ессно, знают гораздо больше о натиске Юга, чем в моем Зорре. Для нас там все сводилось к войне с императором Карлом, однако же здесь говорили о Карле не больше, чем о Мунтвиге, о котором в Зорре даже не слышали. Мунтвиг провел конную армию, не уступающую войскам Карла по численности, по землям Бурганта, Гиксии, Горланда и даже Бриттии, только в королевстве Шумеш столкнулся с неприступной твердыней Эвергарт, там положил треть армии, пытаясь взять штурмом, ухлопал три года на осаду, наконец отступил с позором, разом растеряв всю славу удачливого полководца. Все говорили, что если бы он наткнулся на Эвергарт в начале похода, то поступил бы мудрее и обязательно взял бы крепость, но блестящие победы то ли омрачили разум, то ли вознесли самоуверенность до небес, но после этого даже при отступлении он ухитрился потерпеть два поражения от мелких и никому ранее не известных баронов Гольма и Кириана, и в столицу вернулся всего лишь с небольшим отрядом телохранителей.

При отступлении Мунтвиг пошел через менее разоренные войной земли икельскольцев и эстенов, что однако обернулось потерями, а эстены, что были союзниками, возмущенные мародерством, встали на сторону баронов Гольма и Кириана, помогли нанести еще одно поражение.

Обсуждали горячо, страстно, оперировали массой подробностей, у меня голова пошла кругом, я огляделся, спросил:

– А что Рихтер?.. Он здоров?

Гунтер отмахнулся.

– Ваша милость, вы же его знаете. Если за ним не сбегать, то сам, хоть над ухом дуди, не услышит. Нет, не глухой, но когда сунет нос в свои колдовские снадобья, совсем дуреет и все забывает…

Ульман привстал, спросил с надеждой:

– Позвать? Я его притащу!

– Пусть, – отмахнулся я. – Настоящий ученый не должен… словом, он пусть, как ему удобно. Хотя, конечно, непьющему приходится грызть гранит науки всухомятку.

Ульман сел, на лице разочарование, очень уж хотел хоть что-то сделать для меня, сеньора. А так, глядишь, и перескочить из оруженосцев Гунтера в оруженосцы самого сэра Ричарда.

Зигфрид вспомнил:

– А что насчет того монаха, что бредет с Севера? Он сказал, что прет в Святые Земли. Помните, ступни истер до крови? Фрида нашла ему старые башмаки по размеру, сейчас он на заднем дворе ноги парит.

– Зови, – велел я. – За этим столом все равны: рыцари, простолюдины, странники… Вон отец Ульфилла подтвердит, что, как сказал Магомет, все люди равны перед Богом. Во всяком случае, когда едят и пьют… вот так, как… как мужчины.

Тюрингем вылетел из-за стола, опередив Ульмана, исчез. Мы продолжали пить и есть, через четверть часа в зал вошел Тюрингем, за ним двигался человек в сером плаще.

Не доходя до меня шагов пять, остановился и учтиво поклонился. Не раболепно, всего лишь из вежливости к человеку, который пригласил его за стол.