Ричард Длинные Руки – фрейграф

— Зеркала нет, — сообщила она победоносно. — Что все сокровища мира, если нельзя показать другим… и даже увидеть на себе?

Принцесса жалобно посмотрела в нашу сторону.

— Милая Мириам, — сказала она просяще, — что-то здесь не так… Мне кажется, золотая цепочка и золотой медальон с рубином как-то не совсем рядом с жемчужными нитями… Белое с желтым не сочетается. Вроде бы так не совсем красиво. Как думаешь?

— Гм, — сказал я.

Мириам раздраженно дернула плечом.

— Вики, не обращай на рептилию внимания. Что жабы в красоте понимают?

Я подумал, что мужчины в таком случае все до одного рептилии, даже рептильные рептилии, что на рептилиях сидят и рептилиями погоняют. Все мы полнейшие рептилии в таких непонятных вопросах, как духи, макияж и шляпки с перьями.

— Мне вот другое интересно, — произнес я в пространство, — зачем этот дурак таскал это?

Мириам оглянулась, в глазах безмерное удивление.

— А тебе не лучше знать?

Я поинтересовался:

— Потому что дурак?

— Потому что дракон, — поспешно уточнила она.

Я отмахнулся.

— Он дикий, а я — цивилизованный, слуга великого повелителя всех драконов. Мне эта ерунда ни к чему. В наших краях ходят в жемчуге по щиколотку.

— Ого!

— Золотыми слитками, — добавил я, — швыряют в бродячих собак. А вороны алмазы клюют.

Она спросила непонимающе:

— Зачем?

Я поморщился.

— Дуры, что с них взять? Как и женщины.

Принцесса, уже обвешанная драгоценностями, как новогодняя елочка, тяжело покрутилась возле сундуков, на ней должно быть не меньше десяти килограммов золота и камешков, затем вздохнула так печально, что у меня защемило сердце, и начала замедленными движениями снимать с себя всю эту ерунду.

Мириам с облегчением перевела дыхание, в таком виде с принцессой возиться было бы еще труднее. Я поглядывал на гордую дочь пустыни искоса, вслушивался в интонации.

Что так быстро догадалась, что не собираюсь ее жрать, — ладно, просто умная и догадливая. Что буквально сразу начала со мной борьбу, обзывая рептилией, а то и вовсе рептилем, отстаивая какие-то позиции — понятно, сила воли, характер, выкованный в жестокой борьбе за выживание в жаркой пустыне… но откуда ей знать про эпоху династии Упетингов или династию Версавии? Тем более отличать принадлежащие им предметы?

— Мириам, — позвал я тихонько.

Она быстро оглянулась.

— Да, жаба с крыльями? Снова хвост прищемил?

— Да, — согласился я. — Помассируешь?

— Размечтался!

— Давай колись, Мириам, — сказал я мирно. — Ты не простая дочь погонщика верблюдов, верно?

Она огрызнулась:

— Мой отец не погонщик, а проводник караванов! Это очень высокая должность. Немногие умеют…

Я прервал:

— Ладно-ладно. А почему не визжала в диком восторге, завидев столько золота и украшений? Любая другая с ума бы тронулась от таких сокровищ.

— А что толку, — проворчала она, — мы же здесь, в твоей берлоге. Какой толк наряжаться перед рептилем?

— А инстинкты?

Она нахмурилась, глаза засверкали подозрением:

— А что это? Ты на что, гад подколодный, намекаешь?

— Натура, — пояснил я. — Суть женская.

Она помолчала, меряя меня злым взглядом.

— Рептилии все дурные, вижу. Если брать женскую суть, то и королевская дочь должна визжать при виде золота, забыв обо всем. Так? Значит, я все-таки не одна такая.

— Или хорошо воспитанная, — предположил я. — Либо наконец сообразившая, что не в золоте счастье, а в таком вот красавце, как я.

Глава 2

Она фыркнула и, отвернувшись к принцессе, начала с преувеличенным интересом выспрашивать о ее жизни во дворце. Потом мне показалось, что интерес вовсе не преувеличенный, но что Мириам преследует на самом деле, так и не придумал, из-за чего даже немного отложил старт с обрыва.

Принцесса щебетала уже весело и беззаботно, счастливая, что избежала брака с ненавистным Растенгерком. В будущее, как я понимаю, никогда и раньше не заглядывала — не женское дело, в ее жизни все решали за нее, и сейчас она в полной наивной уверенности, что за нее будем решать и заботиться о ней мы двое.

Нежная и чистая, как выкупанный младенец, она чирикает насчет своего бассейна, Мириам слушает так, словно знает, что это такое, суровая и решительная, резкий контраст с этим наивным ребенком, который весь — широко распахнутые в радостном удивлении глаза и приоткрытый пухлый детский рот.

Я перевернулся на спину, балансируя на покатой спине, подрыгал в воздухе лапами, удерживая равновесие. Да и просто потому, что приятно вот так лежать и дрыгать конечностями.

Мириам поглядывала опасливо, не обрушусь ли всей тяжестью на них, принцесса смотрит с интересом, как на огромного щенка, что решил поваляться на зеленой лужайке.

— Мириам, — сказал я благодушно, — ты ничего не хочешь мне сказать?

Она ответила моментально:

— Только то, что ты — рептиль! И гадкая ящерица с крыльями! И гад подколодный.

Принцесса сказала обиженно:

— Мириам, ты чего такая злая? Посмотри, какой он хороший…

— Хороший, — удивилась Мириам. — Что в этой жабе хорошего?

— У него спина в ровных таких пластинках, — объяснила принцесса. — По бокам красивые, пузико все нежное, белое, в чистейшей, как жемчуг, чешуе… А лапы? Чудесные, толстенькие, пальцы с перепоночками, ты только посмотри!..

Мириам лишилась дара речи, а я глядел на нее победно и скалил зубы. Но когда Мириам набрала в грудь воздуха для новой атаки, я сказал поспешно:

— Давай начистоту, Мириам. Я понимаю, человеческое сострадание и прочие нелепые чувства, но все-таки ты чересчур взволновалась, когда прочла перехваченное письмо. Слишком уж!

Она быстро зыркнула на меня и уронила взгляд.

— Больно ты понимаешь в сочувствиях, ящерица.

— Мало, — согласился я. — Так что, не хочешь пополнить мои знания?

— С какой стати, — удивилась она, — буду что-то объяснять ящерице? Пусть даже с крыльями?

— Потому что я понимаю достаточно, — объяснил я, — чтобы понять: простолюдины скорее чувствуют радость, чем горе, когда у высокорожденных случаются неприятности. Тем более она — королевская дочь, а ты — дочь степняка из племени кочевых народов.

— Мы люди, — буркнула она нехотя. — Тем более женщины.

— Ну-ну, — сказал я саркастически, — женщины разве не вредят друг другу?

— Много ты знаешь, — сказала она зло.