Ричард Длинные Руки — курпринц

— Ее величество королева Бразельда!

Шумное веселье мгновенно оборвалось, я видел, как с лиц довольных и хохочущих гостей быстро испаряются улыбки, захлопываются рты.

Из соседнего зала вошла высокая статная женщина в тяжелом платье со шлейфом, что волочится по полу, и короной на темных волосах, уложенных в строгую прическу. С короны на лоб свисают в золотых гнездах две крупные жемчужины, в ушах длинные затейливые серьги, что касаются оголенных плеч.

За нею чинно двигаются, словно плывут, две фрейлины, тоже строгие и с постными лицами. Все в зале поворачиваются в их сторону, я слышал, как во внезапно наступившей тишине позвякивают золотые цепи, у кого-то даже похрустывают суставы от слишком низких поклонов, но вообще-то не было человека, который бы не поклонился, пряча глаза.

Король Иоанн-Георг поклонился тоже, медленно и с достоинством, что при его малом росте и живости движений явно далось с трудом. Королева, не сводя с него пронизывающего взора, слегка присела, ее строгое лицо резко контрастирует с тем весельем, что было минуту тому в зале, но теперь все смотрятся такими же, будто только что с похорон всей своей семьи.

Слуга подошел к ней с подносом и поклонился, она же, не отрывая взгляда от короля, взяла кубок и сделала чисто символический глоток, после чего вернула его на поднос, с достоинством повернулась и ушла обратно.

Фрейлины, что ждали ее в полуприседе, синхронно сделали полуоборот и последовали за своей повелительницей, важно, как две слонихи.

Я шепнул королю:

— Какое-то напряжение в зале… непонятное.

— Сейчас все вернется, — успокоил он.

И в самом деле, после ее ухода все снова заулыбались, зазвучали шутки, а король поднялся во весь рост и, вскинув кубок, прокричал мощно:

— За наш союз с Ричардом Завоевателем!

В зале радостно заорали, поднялись руки с кубками и чашами, снова прозвучали фанфары. Король улыбался и обводил рукой с кубком зал ликующих и рукоплещущих.

Заметив выражение моего лица, сказал извиняющимся голосом:

— Она в плохом настроении.

Я покосился вслед королеве и ее фрейлинам.

— Давно?

— Вот уже сорок пять лет.

Он взглянул пытливо, но я ответил с предельным оптимизмом:

— Это для женщины нормально!

— Правда? — спросил он с надеждой.

— Конечно, — заверил я. — Хуже, если еще и рассердится.

— Такое тоже бывает, — согласился он. — Но это лучше, чем когда гневается.

Мой сосед по столу слева от меня, тучный румяный вельможа, пояснил мне тихонько:

— Королева неистовая сторонница Мунтвига.

— Ого, — сказал я. — И что… его величество король?

Он уточнил:

— Апостольской церкви, если говорить точнее, а не лично Мунтвига. Ее поддерживает здешний епископ, ее личный священник… и еще ряд церковников. Король же на стороне развивающейся Церкви, вот у них и зреет такое вот…

Я проговорил с фальшивым добродушием:

— Ну, хоть не из-за измен ссорятся!

Он зыркнул на меня испытующе, в самом ли деле я такой дурак или же говорю необходимые любезности.

— Ваше высочество понимает… как полагаю, что супружеские измены сильнее задевают того, кто ниже на социальной лестнице. В семьях королей гораздо больше имеет значение единство взглядов супругов, а у простолюдинов — умеет ли варить похлебку.

— Ну да, — согласился я, — если король и королева принадлежат к разным ветвям христианства, это может причинить гораздо больше неудобств в семье и в королевстве, чем пустяковые адюльтеры. А в самом королевстве насколько укоренилась эта апостольская Церковь?

— Достаточно, — ответил он ровным голосом. — В Пекланде еще больше, почти половина. Но это еще пустяки! В Сакранте, по слухам, все остальные, кроме апостольской, запрещены и подвергаются не просто гонениям, а жестокому разорению, а ее служители — казням.

Я ощутил, как во мне поднимается нечто злое и мохнатое, сказал зло:

— Нарушение свободы вероисповедания?

Он взглянул на меня осторожно, на всякий случай промолчал, явно не входит в его компетенцию даже высказывать мнение, а король сказал мне с другой стороны:

— Полагаю, тут мы славно потрудились на виду у подданных, ваше высочество… Хотя вон над этой уточкой тоже стоило бы поработать, у нас их готовят изумительно.

— В другой раз, — пообещал я.

— Тогда, — сказал он, поднимаясь, — можно идти подписывать эти… ну, государственные бумаги.

Кабинет у него хорош, мне понравился сразу, небольшой, компактный, с минимумом мебели, без дурной роскоши, некоторый беспорядок на столе и в комнате, что значит — не разрешает прикасаться к своим бумагам даже жене и детям.

— Устраивайтесь поудобнее, — сказал он, — я-то знаю, что такое целый день в седле.

— Да, — согласился я, — это не подарок.

Но едва я опустился в удобное мягкое кресло, в кабинет вошел быстро и деловито, но с довольным лицом немолодой мужчина с седыми волосами, гладко выбритый, сдержанно улыбающийся, на груди блестит огромная восьмиконечная золотая звезда из наложенных крест-накрест четырехугольников, одежек на нем целая куча, все-таки север, а сквозняки такие, что не натопишься.

Пуговицы золотые, да и все одежки сшиты с вывертами, нормальным мужчинам непонятными, но придворные не совсем мужчины, они… придворные, особая порода, выведенная искусственно кропотливой селекцией для особых целей.

— Ваше величество, — провозгласил он властно, — если не подпишете эти бумаги вот прямо сейчас, все рухнет!.. Простите, ваше высочество, я не знал, что вы уже здесь…

Я отмахнулся.

— Привыкнете, что я всегда везде уже здесь. Но пока не обращайте внимания. Как бы пролетный гость, сегодня здесь, завтра уже у других здесь.

Король скривился, а мне сказал со вздохом:

— Видите? А еще говорят, что я тиран. Да я самая забитая и бесправная мышь во всем королевстве! А рулят все, начиная с моего секретаря.

Секретарь быстро разложил по столу бумаги, их не так уж и много, мне приносят намного больше.

Король со вздохом вытащил из ящика стола большую королевскую печать, а секретарь услужливо придвинул ему чернильницу, сам обмакнул кончик пера и подал с поклоном.

Печать у короля из светлой меди в виде обнаженной женской фигурки, что сидит на широком круглом пьедестале, где снизу вырезан его королевский герб и девиз. Все выполнено с такой изумительной четкостью и точностью, что я изумленно рассмотрел даже крохотные ноготки на пальцах рук и ног, а в ушах затейливые серьги.