Ричард Длинные Руки – принц-консорт

Валькирия, мелькнуло у меня снова, настоящая спутница воина, даже чем-то похожи с Барбароссой.

Я сбежал по ступенькам, довольный и счастливый, так надо, Барбаросса остановил коня, я с ходу преклонил колено, глядя на него счастливыми глазами.

Мои лорды уязвленно забурчали, Барбаросса грузно покинул седло, подошел ко мне и, крепко сжав за плечи, поднял легко, как тряпичного человека.

— Ну, здравствуй.

— Ваше Величество, — сказал я ликующим голосом, — какое волнительное волнение меня охватывает, когда вижу вас!

— Брешешь, — сказал он великодушно. — Но хорошо брешешь. Смотри, как Алевтина довольна.

Он обнял по-отечески, я чувствовал по его словам и голосу, что и он также рад видеть меня, даже не просто рад, а что-то есть между нами родственное, словно он мой второй отец или родной дядя, опекавший с детства.

Я высвободился из его объятий, преклонил колено перед Алевтиной, что улыбнулась мне дружески и сошла на землю, наступив сперва мне на колено и крепко опершись на склоненный затылок широкой ладонью.

Барбаросса хохотнул:

— Вот злодей, какие у него манеры!.. А помню такого наглого разбойника…

Алевтина возразила:

— Он всегда был очень приличным молодым человеком!

— Ну, — ответил Барбаросса независимо, — должен же я его уесть перед его людьми, как он меня постоянно…

Он захохотал, я подал руку Алевтине, она взялась крепко и спокойно, без женских ужимок, и я повел их во дворец, где уже с неделю ждут приготовленные для них покои.

В тот же день к вечеру прибыл король Найтингейл, но без женского общества. После смерти первой жены, что случилась двенадцать лет тому, так и не женился, хотя лорды и пытаются сосватать самых знатных дам как своего королевства, так и соседних.

Я втайне побаивался, что в его свите вдруг да окажется герцог Мидль с нашей прелестной женой, но Найтингейл предпочел прибыть всего с десятком охраны и слуг.

Его разместили в том же крыле, что и Барбароссу, выделив целый этаж, а я, пошелестев с ним языком несколько минут, извинился и унесся встречать других гостей.

Последним из соседских королей прибыл Херлуф Сильвервуд в красной мантии до пола, расшитой золотыми лилиями, корона высокая, рогатая, нечто старинное и явно особо ценное, на груди золотая цепь, где наряду с драгоценностями вделаны и амулеты, слишком уж эти камешки выглядят просто.

Я приветствовал его со всей почтительностью, он обнял меня и воскликнул ликующе:

— Как это, оказывается, великолепно — оказаться на палубе морского корабля!.. И хотя путешествие было крайне коротким, но я успел ощутить его прелесть.

Я ответил с чувством:

— А как мы рады и счастливы, Ваше Величество!.. И надеюсь, наши торговые и прочие связи будут шириться и укрепляться.

— С каждым днем ширятся, — заверил он. — Ваши громадные корабли… каравеллы, так вы их называете?.. как только впервые покидают бухту, ваши купцы тут же их фрахтуют для перевозки грузов из моей Вестготии!

— Морды хитрые, — сказал я беззлобно, — везде выгоду ищут!.. Нет чтобы дать сперва каравеллам научиться ходить в строю для отражения вражеских атак…

Он спросил опасливо:

— Собираетесь воевать на море?

— Нет, — заверил я, — как можно воевать? Война — плохо!.. Я всегда против войны, если только она не приносит выгоду… Однако надо уметь использовать преимущества не только больших кораблей, но и боевых порядков!

Его тоже разместили в том же крыле, а я побежал встречать новых гостей. Как и все рутинное, хоть и праздничное, я предпочел бы спихнуть на других, но сэр Жерар сказал настойчиво, что встречать должен я и только я, это подчеркивает мое положение хозяина и властелина, гостям напомнить это нелишне.

Я возразил, что тогда лучше бы герцог Готфрид, но сам понимал, что не получится: герцог с головой ушел в радостные хлопоты по набору новых братьев в Орден Марешаля. Правила приходится резко ужесточать, это в изгнании жизнь Ордена едва теплилась, когда собирались тайком в пещерах, но сейчас, когда Орден резко набирает мощь и пользуется поддержкой власти, кто-то придет и ради выгоды.

Я все еще разбирал бумаги насчет учреждения независимых судов для черни, это нужно подать так, что благородным лордам не стоит пачкаться разбором их жалоб, пусть простолюдины сами создают свои суды и судят друг друга. Это будет называться судами присяжных, а благородные люди должны заниматься благородным делом: учиться воинскому ремеслу и защищать некое таинственное Отечество, которого пока нет, но которое будет.

Сэр Жерар вошел и поклонился, на лице непонятное выражение, смесь торжественности с едкой иронией.

— Ваше высочество, — произнес он чопорно, — вашего внимания просят старший герольдмейстер и верховный церемониймейстер!

— Ого, — сказал я невольно. — Надо же… Что ж, просите. Только оставайтесь с нами, вдруг что подхрюкнете дельное.

— Ваше высочество!

— Или возразите вовремя, — добавил я.

— Вы меня переоцениваете, — сказал он гордо. — Возражать вам? Мне голова дороже.

Он вернулся в коридор, я слышал там голоса, затем в кабинет чинно и с достоинством вошли герольдмейстер, да не просто герольдмейстер, а главный, и верховный церемониймейстер королевского двора.

Оба высокие, худощавые, но не слишком, олицетворение того, какими должны быть мужчины в возрасте, чопорные, сдержанные, чисто выбритые, в одежде все подобрано так, начиная от материала, цвета, формы и множества украшений, что даже мне все показалось уместным.

От обоих повеяло таким аристократизмом, что я попытался скосить глаза и проверить, застегнул ли ширинку и не в глине ли мои сапоги.

Оба достались от Кейдана, но так как ничем абсолютно не интересуются, кроме формы одежды, гербов и соблюдения церемониала, то не стал их убирать. Чем меньше перемен — тем лучше. У лордов создается иллюзия, что в королевстве ничего не изменилось, а это очень важно для тех, кто собирается менять все круто, глубоко и резко.

Оба одинаково поклонились, с полным почтением, но в то же время и с таким монолитным достоинством, что многим во дворце стоило бы брать у них уроки.

— Слушаю, — сказал я с непроницаемым лицом.

Церемониймейстер проговорил бархатным голосом:

— Ваше высочество, в связи с предстоящим событием хорошо бы, как заведено традицией, даровать вашим близким подданным некоторые вольности.

— Вольности? — воскликнул я. — Вы что, либералы? Карбонарии?.. Да я душитель вольностей, не слышали?

Церемониймейстер несколько опешил, а герольдмейстер сказал красивым звучным голосом:

— Ваше высочество, сэр Гринвуд имеет в виду символические вольности. И только для самого узкого круга.