Ричард Длинные Руки – воин Господа

Я поспешно вытерся, натянул рубашку. Без этих троих я сам как будто осиротел. За пару месяцев, что ехали через леса, долины, горы, я если не сроднился с ними – попробуй сродниться с благородным рыцарем! – но без них сейчас ощутил пустоту.

– Тебя вызывают, – вспомнил он. – Король хочет расспросить Беольдра о поездке к оборотникам.

– А я при чем?

– Ты был с ним. Тень славы падет и на тебя.

– Славы?

– Или порки.

Он проводил меня до ворот дворца. Через полчаса подъехал Беольдр, бросил поводья оруженосцу, слез. Не говоря ни слова, кивнул, мы прошли через большой зал, удивительно пустынный и запущенный, на дальних воротах всего один стражник, да и то недомерок – все здоровяки на охране ворот и стен. Из дальнего коридора выбежал взволнованный управитель, Беольдр насторожился, управитель с ходу запричитал, что в привезенном не все так, что обещалось, Беольдр поморщился, потом нахмурился, кивнул мне на парадные двери:

– Иди пока один. Я разберусь – приду.

Я испугался.

– А если король что-то спросит? Я ж даже не представляю, что мы привезли!

Управитель сказал нервно:

– Сэр Беольдр, ваше присутствие необходимо срочно!.. Вы же знаете… гм… особенности…

– Знаю, – огрызнулся Беольдр, а мне бросил нетерпеливо: – Иди-иди!.. Я приду, как только разберусь.

Страж указал мне на дверь, мол, открывай сам, не велика цаца, тут даже не перед всеми баронами распахивают, я толкнул створку, тихонько вошел и остановился, отступив на шажок в сторону.

В тронном зале запустение, только под стенами стоит с десяток тихих как мыши придворных, а из трех кресел на возвышении два зияют вызывающей пустотой. Шарлегайл сидит в своем кресле странно уменьшившийся, съежившийся, несмотря на то, что гордо откинулся на высокую спинку, несмотря на красиво возложенные на широкие подлокотники кресла руки. Но руки выглядят чересчур тонкими, а корона – крупной и тяжелой на покрытой серебряными волосами голове.

Всего один стражник за королевским креслом, зато на красном истоптанном полотне перед троном пылают гневом четверо могучих рыцарей. Один просто гигант, не человек, а чудовище в человеческом облике – выше и крупнее меня или Беольдра, чудовищно широк, с могучей выпуклой грудью. Все закованы в доспехи, но головы обнажены, шлемы по ритуалу держат на сгибе левой руки. У всех на лицах суровая решимость настоять на своем. А этот, который чудовище, еще и лют обликом. Не лицо, а небрежно вытесанное из гранитной глыбы подобие лица: не до красоты, лишь бы устрашало.

Одного я узнал – барон Истаниэль, он в прошлый раз настаивал, чтобы король послал в его владения войска. На этот раз, судя по его лицу, барон тоже настаивает… нет, даже требует, гневное багровое лицо пышет жаром.

– Ваше Величество, – донесся до меня его строгий и одновременно вызывающий голос, – на этот раз вам не удастся отправить нас без ответа!

Шарлегайл спросил подавленно:

– Какой ответ еще? Я вам уже ответил…

– Тот ответ нас не устраивает! – отрезал Истаниэль. – Вы обязаны… вы должны отправить в наши владения королевские войска!

– У меня нет свободных войск, – ответил Шарлегайл усталым голосом. – У меня вообще нет свободных людей. Даже охрану замка нести некому – все на защите стен…

Истаниэль выпрямился, ладонь его, словно сама по себе опустилась на рукоять меча, но тут же нехотя сползла. Глаза его метали молнии. Гигант, который стоял за его спиной, грубо отодвинул его, шагнул вперед, пламя в светильниках вздрогнуло от его рева:

– Я здесь впервые, Ваше Величество… Великая честь стоять перед великим королем, но я чувствую себя опозоренным! Я стою перед королем… который заперся в стенах своего крохотного замка… который трусит выйти в бой! Который бросил своих подданных…

Я видел, как замер весь зал, как застыл на миг Шарлегайл, как остановилось все в этом огромном помещении. Остальные трое баронов выпрямились как на параде, их лица твердые и решительные. Если король даст войско, пошлет даже хоть одного человека, то даже мне ясно: эти люди сочтут это проявлением слабости, они так же устроены и в моем мире – даже простую вежливость понимают только как слабость и уже через неделю придут с требованиями отдать им королевскую казну или послать принцессу пасти их гусей. Но и если не даст, откажет…

Шарлегайл ответил с холодной брезгливостью:

– Вы не умеете себя вести, сэр Фальгорт. Я прощаю вам эту выходку, понимая ваше… возбужденное состояние. Но сейчас убирайтесь.

Барон выпрямился, он возвышался над тремя соратниками, как башенный кран. Прогрохотал с высоты:

– Что?

– Вы слышали, барон.

В мертвой тишине Фольгарт громыхнул свирепым голосом:

– Старый дурак, ты хоть понимаешь, что ты говоришь?

Шарлегайл стиснул подлокотники кресла, костяшки пальцев стали белыми. Мне почудился треск дерева.

– Барон, – напомнил он с усилием, – с сюзереном так не разговаривают. Это уже нарушение… и считается изменой. А измена, если для вас это новость, карается смертью.

Никто не двигался, а барон Фольгарт медленно оглядел весь зал, минуя взглядом короля, посмотрел на замершего стражника, затем на баронов-рыцарей, что стояли уже бок о бок. Улыбка стала зловещей, уголки рта приподнялись, обнажая крупные зубы.

– Смертью? А где тот, кто выполнит вашу волю, король?

Стражник обнажил меч и шагнул вперед, заслоняя короля, но Шарлегайл отстранил его жестом. Барон огромен и страшен, и все видели, что шансов в поединке против такого гиганта нет. О таких баронах всегда слишком много ходит рассказов, сколько они сразили в поединках. И если даже треть – правда, этот зверь несокрушим.

– Есть, – ответил король. – В моем королевстве всегда найдутся люди, которые защитят трон и порядок.

Фольгарт с наглостью огляделся. С ним трое очень сильных и уверенных рыцарей, а в свите еще десятка три отборных бойцов – такие бароны без подобной свиты не ездят. Да они сами, четверо, из тех, кто своей силой, волей и упорством завоевали земли, заставили простой люд выстроить им крепости, а теперь силой, жестокостью и обагренными кровью мечами поддерживают закон и порядок. Каждый из них в бою стоит пятерых здешних рыцарей. Там, в своих владениях, каждый из них – маленький король, спит и видит себя большим королем.

– В самом деле? – нагло осведомился Фольгарт.

– Вы напрасно сомневаетесь, – ответил король сухо. – Я даю вам шанс.

– На что?

– Стать на колени. Повиниться. Сказать, что горе помутило ваш разум. Я постараюсь… быть милостивым.

Фольгарт снова огляделся по сторонам. В сильном жестоком лице было грозное веселье. Бароны глухо ворчали, их ладони опустились на рукояти мечей.

– Дурак! – громыхнул Фольгарт. – Выживший из ума дурак! При твоем дворе… он последние минуты твой, понял?.. При этом дворе нет человека, который посмел бы остановить меня… Разве что Ланселот или Бернард могли бы попытаться… только попытаться! – но они далеко. Ты понял?..

– На колени, – велел король негромко. – Или будешь сокрушен.

Мое сердце колотилось громко и сильно. Король блефует, вижу. Мало кто видит отчаяние в его глазах, усталость во всем некогда сильном теле, уже заметные признаки поражения в лице, морщинках, горьких складках у губ…

Барон положил руку на рукоять меча. Все завороженно смотрели на сверкающую полосу стали, что становится все длиннее и длиннее. И хотя мятеж уже свершился, но всем кажется, даже мне, что, пока барон не обнажит меч полностью, конфликта все еще можно избежать. Все бранятся и хватаются за мечи, но головы с плеч падают редко.