Ричард Длинные Руки – воин Господа

Сигизмунд попытался перевернуться на бок, избегая тяжелой лапы чудовища, но широкая ступня опустилась на его руку. Я услышал хруст ломающихся костей. Сигизмунд закричал, зверь раскрыл пасть шире, красный язык облизал зубы. Острые клыки блестели.

Мои руки подламывались, я все пытался подняться, но боль во всем теле бросала меня наземь. Гугол зашевелился, взгляд его упал на тролля. Тот ухватил Сигизмунда передними лапами, поднял, тряс. Сигизмунд попробовал ударить его кулаком, тролль отшвырнул его руку, со скрежетом начал сдирать с груди рыцаря металлические пластины доспеха.

Гугол вскрикнул, лицо его исказилось. Грудь затрещала, раздаваясь в стороны. Узкая голова с близко посаженными глазами начала превращаться в жуткую морду, широкую и с тяжелой челюстью. Рукава затрещали, лопнули, в прорехи выглянули покрытые коричневой шерстью бугристые от мускулов руки. Он поднялся, жутко взревел.

Тролль оглянулся, отшвырнул Сигизмунда, как тряпичную куклу. Они бросились друг на друга, как два покрытых шерстью боевых робота. Рев потряс воздух, я слышал тяжелые удары, хриплое дыхание, снова рев. Потом два зверя упали, катались по земле, лапами вцепились один другому в глотки, а страшные пасти хватали друг друга, рвали зубами.

Я перевалился на бок. Изо рта потекла кровь, пальцы наткнулись на холодное лезвие. Ухватившись за рукоять, я поднялся, используя меч как костыль. Чудовища подкатились ко мне, я примерился, поднял меч и с силой вонзил лезвие между лопаток тому, на котором не было лохмотьев одежды. Тролль страшно взревел, выгнулся, горящие злобой глаза отыскали меня.

От страшного удара огромной лапой я улетел в стену. Мне казалось, что я расплющился на ней и сполз на землю абсолютно двумерный. Зверь, что лежал под троллем, изо всех сил оттолкнул раненое чудовище. Тролль упал на спину, заревел жутко, из груди, прорвав твердые как дерево мышцы, высунулось окровавленное лезвие.

Зверь лежал на спине. Грудь часто вздымалась, там была кровь, морду исполосовали кровавые борозды. Я сидел под стеной в трех шагах, в голове все кружится, в ушах комариный звон. Изображение двоится, плывет, уходит в туман, возвращается, но все равно я видел все в двух экземплярах. Сотрясение мозга, не меньше. Наконец взгляд зацепился за истекающее кровью чудовище, которое совсем недавно было Гуголом.

– Эй, – позвал я, не надеясь на ответ, – ты так им и останешься?

Зверь тяжело вздохнул, закрыл глаза плотными щитками из толстой кожи. Чудовищные мускулы начали таять, истончаться. Могучие руки превратились в жалкие плети, через пару минут на его месте оказался Гугол, исцарапанный, в клочьях одежды, цыплячья грудь вздымается, как у заканчивающего дистанцию марафонца.

– Здорово, – сказал я с завистью. – Как ты это делаешь?

Он раскрыл рот. Зубы обычные, желтые, уже наполовину стертые. Веки поднялись, опустились, а брови, напротив, поднялись почти на середину лба, а лоб у этого Гугола дай боже. Нижняя челюсть отвисла. Глаза, снова настолько близко посаженные к переносице, что их можно выбить одним пальцем, изумленно расширились.

– Сэр Ричард, – услышал я вполне человечий шепот, – ваша милость… вас это… не пугает?

– Тот меня испугал больше, – ответил я. – Здорово ты его. Как ты это делаешь?

Он осторожно приподнялся, скривился от боли, сел, опираясь о стену. Глаза все еще не оставляли моего лица, во взгляде было сильнейшее удивление.

– Сэр Ричард, – произнес он снова. – Но как же… Где молитвы, крестное знамение, крики о дьяволе?..

– Язвить начал? – сказал я. – Оживаешь, Гугол. Да при чем здесь молитвы? Ну научился ты как-то трансформироваться, ну и что?.. Можно только позавидовать. Не поделишься секретом?

– А вы бы хотели?

– Конечно, – ответил я убежденно. – Представляешь, к тебе какая-то девка чересчур липнет, ты не знаешь, как отвязаться…

Гугол невольно хихикнул, потом перевел испуганный взгляд на Сигизмунда. Тот пошевелился, застонал, открыл глаза. Чистые, ясные, только под одним такой кровоподтек, что глаз скоро закроется на пару дней вовсе. Но, похоже, тоже видит нас в двойном экземпляре. Если не в учетверенном.

Гугол проговорил все еще с удивлением:

– Ваша милость, вы уж совсем меня разочаровали… Я уж настроился на крики, обвинение в сговоре с Сатаной, разбрызгивание святой воды, воскурение… Ладно, Сигизмунд вот-вот очухается. Ну, на год вперед наслушаюсь.

– Ему можно не говорить, – предложил я.

Гугол покачал головой, глаза стали печальными.

– Мне родители, конечно, не говорили, что обманывать – нехорошо. И никто не говорил, понятно. Но вот книги, которые я прочел, говорили. А у меня ухо с дырой, вот и запало. Мол, обманывать вообще нехорошо, а уж друзей – никогда. Ерунда, конечно, но я что-то бываю такой послушный-послушный…

– Так и не скажешь, как это делаешь?

Он развел руками, лицо пошло морщинками, как у шарпея, начал массировать пальцы.

– Ваша милость… Я ведь не человек, а… тролль. Тролли могут в разных зверей, людей, гадов… Но только это все слабее и хуже, потому тролли – всегда тролли… Я тоже пробовал, не понравилось. Это как будто сразу стать больным, старым, измученным. Но я заметил, что в личине человека думается намного лучше. А мне, единственному из моего племени, думать нравилось. Не знаю почему. Даже больше, чем драться. Потому я в облике человека и пошел… Читать научился, много книг пересмотрел. Хоть я и не человек…

– Человек, – возразил я. – Что форма? Важно содержание. Человек тоже может быть последним гадом, может быть свиньей, павлином или бараном – важно ли, что он выглядит как человек? Сейчас ты – человек. Все остальное – фигня.

Сигизмунд тряхнул головой, хотел потереть кулаками глазами, но застонал, побледнел. Левая рука слушалась плохо. Вид у него был ошарашенный. Взглянул на распростертого тролля. Под тяжестью грузного тела лезвие прошло целиком, тело уперлось в рукоять, а теперь из могучей волосатой груди меч торчит на длину локтя.

– Я думал, – сказал он ломающимся голосом, – этот зверь меня убьет… Или уже убил. Да, думал, что уже убил, потому что померещилось, что их двое. И бьются друг с другом.

Гугол вздохнул тяжело, сказал:

– Сигизмунд, это было…

– Пойди поймай коней, – прервал я. – Испугались этого зверюги, разбежались. А то пешком придется. Иди-иди, не ленись! Тебе досталось меньше.

Гугол взглянул на меня укоризненно, но, как мне почудилось, ушел с явным облегчением. Мы все предпочитаем, чтобы неприятные вещи вместо нас говорили другие. Все, а тролли в этом деле тоже «все», ведь он уже не тролль, а человек.