Ричард Длинные Руки – воин Господа

Сигизмунд развел в сторонке второй костер, ему-де темно, сидел на камне и ритмично водил по лезвию затупившегося меча точильным камнем. Звук получался отвратительным, от него вздыбливались волосы на руках и поднимались на затылке, а по коже пробегал мороз.

Пока мы пировали, в кустах и за деревьями трещали ветки, в нашу сторону поглядывали желтые глаза. Однако все чуяли аромат убитого дракона, убегали, а мы всю ночь слышали в темноте рычание, хруст, чавканье, сопение, топот.

Когда взошло солнце, Сигизмунд побледнел, сказал дрожащим голосом:

– Ваша милость, хорошо бы убраться…

От огромного дракона остался хорошо обглоданный скелет. В истоптанной траве блестели самые крупные чешуйки с хребта. На крупных костях видны следы зубов, а мелкие зверье растащило по норам вместе с остатками мяса.

– По коням, – скомандовал я. – Это мы наелись… а они – не знаю, не знаю.

Деревья помчались мимо странные, исковерканные, как и вчерашняя крепость. Все они торчат из красного, как закат, грунта. В животе стало холодновато, я все чаще передергивал плечами, словно стряхивал чужую руку с шеи. Какие-то могучие силы здесь все порушили, скрутили в узел, сожгли, размололи в песок. Даже уничтожь весь лес, все кусты, всю траву и всех муравьев – это все понятно, такое представить могу. Хотя, правда, больше в моем мире. Но чтобы деревья даже сейчас, спустя тысячи и тысячи лет, росли вот такие… мягко говоря, странные, боюсь сказать – мутировавшие, надо что-то большее, чем разбушевавшийся волшебник.

Над стеблями травы порхали бабочки, пролетела стрекоза. У бабочки, если глаза меня не обманули, всего два крыла, да и полет какой-то правильный, совсем не пьяное бессмысленное шараханье, как обычно. Из норки выглянула ящерица, посмотрела на меня внимательными глазами. Я не делал угрожающих движений, она не пряталась, просто смотрела. Глаза великоваты, а лоб приподнят, нет привычной гладкой покатости.

Сигизмунд вскрикнул, соскочил на землю. Я молниеносно развернулся и с молотом в руке озверело оглядывал окрестности. Гугол тоже спрыгнул, они припали к земле.

– Что там? – закричал я нервно.

– Следы! – ответил Сигизмунд.

– Ланселота? – крикнул я с надеждой.

Гугол первым поднялся, отряхнул ладони. Перехватив мой взгляд, покачал головой.

– Разве что он стал трехпалым.

Сигизмунд поднял голову, желваки вздулись широкие и рифленые. В глазах была злость.

– Нехорошо так говорить о крестоносце, – сказал он ледяным голосом. А потом, обращаясь ко мне, добавил со вздохом: – Но кони здесь прошли всего сутки тому. Хуже то, что поверх отпечатков копыт наложился этот трехпалый след.

Я сказал нетерпеливо:

– Тогда поехали. Мы уже близко. Нечего нам следы уток рассматривать.

Они взобрались в седла, Сигизмунд молчал, брови сдвинул, а Гугол сказал ехидно:

– Даже если следы утки размером с тележное колесо.

Я зябко поежился. Следы тираннозавра-рекса, насколько помню, тоже трехпалые. Сигизмунд сказал вдруг осевшим голосом:

– Здесь очень плохое место.

– Да уж, – согласился Гугол. – Меня, если честно, пот прошиб.

– Дальше вроде бы получше, – сказал я, ибо вождю надлежит быть бодру и смелу. – Это какая-то зона поражения… Вон и деревья нормальные, и все там нормальное.

Под конскими копытами иногда хрустели белые кости, совсем истлевшие, с готовностью рассыпавшиеся в пыль. Некоторые черепа выглядели не человеческими, не звериными и даже не рыбьими. Но я не хотел бы встретиться с их хозяевами даже в полном доспехе и с мечом в руке, изготовленным гномами.

Сердце мое застучало громче. Я повернулся в седле. Да, вон те горы со срезанными вершинами. Словно в древности отыскался среди великанов свой Шургенз, срезал к чертовой матери вершины самых высоких гор… ну, к примеру, чтобы свободно летать на ковре-самолете.

– Мы у цели, – сказал я тихо. – Ребята, мы добрались!

– Вон та гора?

– Третья слева, – ответил я. – Никогда так далеко на юг не забирались, мороз по шкуре… Хватаем доспехи – и деру взад. Нет-нет, не потому, что поджилки растрясло в песок! У нас есть уважительная причина, верно? Доспехи ждут в Зорре!

– Да, конечно, – ответил Гугол браво и посмотрел победоносно на Сигизмунда. – А иначе мы бы все здесь разнесли, верно?

– Да, – подтвердил Сигизмунд вынужденно. – Мы бы… с Божьим Словом на устах… Мы бы поперли, то есть попрали козни Врага рода человеческого…

У подножия горы протекала небольшая, но довольно бурная река. Гугол взялся было искать брод, но Сигизмунд заявил с великолепной надменностью, что герои брод не ищут. Сам он попробовал въехать в реку на коне, но пришлось соскользнуть с седла, поплыл рядом, держась за стремя. Мой черный конь вошел в воду равнодушно, мне почудилось, что он вовсе не видит разницы, где двигаться, поплыл с легкостью большой рыбы. Черный рог несся над самой поверхностью воды, как таран античной триремы. Я крепко держался за стремя, меня тащило, как на водных лыжах.

Последним на берег выбирался Гугол. Он ухитрился потерять стремя, начал тонуть, заорал:

– Господи, спаси!.. Если спасешь, даю обет уйти в монахи!

Его понесло вдоль берега, под руку попалась ветка. Он с великим трудом выбрался на берег, проговорил, стуча зубами:

– Господи, чего только не ляпнешь в такой холодной воде… Какой из меня монах?

Ноги на мокрой глине поскользнулись, он брякнулся в воду. Поднимая тучи брызг, прокричал:

– Да что с тобой, Господи? Уж и пошутить нельзя!

Сигизмунд пробежал вниз по течению, успел ухватить его за шиворот. Я отпустил коня, тот отошел в сторонку и отряхивался, как огромный лохматый пес. Брызги от роскошной попоны полетели во все стороны, как серебряные пули. Я засмотрелся, как Сигизмунд тащит Гугола, мокрого, жалкого, как утопший бобер, и не успел заметить, как из-за спины поднялась огромная лохматая туша. Огромные руки обхватили меня за грудь. Я успел заблокировать мышцы, дыхание не вылетело, как из сплющенного пакета из-под молока, но от боли в ребрах в глазах потемнело. Над ухом раздался раздраженный рев. Зверь продолжал тупо сжимать меня в объятиях, вот-вот хрустнут кости, жертва обмякнет, и ее можно будет есть.

Сквозь рев крови в ушах услышал чей-то крик. Объятие ослабело. Потом я ощутил, что меня держат только одной лапой. Я извернулся, выхватил меч, но сильный удар в плечо выбил и меч, и сустав. За молот хвататься бесполезно, я задыхался, прижатый лицом в густую шерсть. Снова и снова я барахтался, бил ногами, пробовал даже укусить, пока зверь не швырнул меня на землю.

Я упал навзничь, треснулся затылком, в глазах заплясали искры. Гугол лежал рядом, кровь текла изо рта, глаза бессмысленно уставились в небо. Он пытался привстать, но рука подломилась, рухнул, застонал. Тролль на миг остановился, маленькие глазки оглядели нас, взгляд упал на Сигизмунда, что распластался у самых его ног.